«Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева»

«Альпина Нон-Фикшн»

Воспоминания русского старообрядца, родившегося в 1959 году в Китае и объехавшего полмира: от Аргентины, где он прожил большую часть жизни, до России, куда вместе с семьёй попытался вернуться в 2008-м. Одна картина традиционной русской деревни посреди Аргентины — мужики с бородами, девушки в сарафанах — многого стоит. Здесь и история скитаний старообрядцев в ХХ веке, и неудавшаяся попытка возвращения в Россию, но самое главное — консервированный чистый деревенский язык, который сегодня только в литературе и сохранился.

   

Ричард Форд «Спортивный журналист»

Phantom

Такого глубокого взгляда на мир одинокого американца мы не видели со времён Джона Апдайка. Роман «Спортивный журналист» вышел в 1986 году и стал первым в трилогии Ричарда Форда, которую тот писал двадцать лет. Форду он принёс славу одного из лучших независимых авторов, и много лет спустя, когда приметы времени уже не так важны, главным в этой книге становится как раз медитативное размышление о том, что является сутью человека.

   

Каталин Дориан Флореску «Якоб решает любить»

«Эксмо»

Роман румына, живущего в Швейцарии, о нескольких поколениях одного семейства, который начинается в Австро-Венгрии XVIII века, а заканчивается в коммунистической Румынии. Возможно, одна из главных переводных книг года — немножко история Европы, немножко просто рассказ о том, на что способен пойти человек за кусочек своей земли.

   

Курцио Малапарте «Капут» и «Шкура»

Ad Marginem

В издательстве Малапарте называют «забытым классиком ХХ века» — характеристика, которая обещает потрясения. Собственно, именно из-за потрясений два его романа, написанные в 1940-е годы, и забыли, ведь современникам совсем не просто было принять тот безжалостный образ войны, который воссоздаёт Малапарте. Губернатор Польши, на забаву пристреливающий еврейских детей; начальник гитлеровской охраны, на рассказ о русских пленных, поедающих трупы своих товарищей, смеющийся: «И как им, понравилось?» — эти фронтовые очерки не так-то просто стереть из памяти. Совсем недавно другая книга, столь же богатая чудовищными сценами насилия, «Благоволительницы» Джонатана Литтелла, стала предметом всеобщих дискуссий, но тут мы встречаем её литературную предтечу, где жестокость существует не для зрителя, она просто стала неотъемлемой частью пейзажа. Задача у читателя здесь только одна: отличать вывихнутый мир от реального, самому не потеряться в нагромождающихся картинах ужаса.

   

Дмитрий Быков «Ясно»

«Эксмо»

«Советская литература. Расширенный курс»

«ПРОЗАиК»

Сразу две книги Дмитрия Быкова подоспели к книжной ярмарке, и каждая из них лучше, чем роман. Во-первых, курс советской литературы — предмета, который сам Быков умудряется не только знать, но и любить. Во-вторых, стихи. Главное качество этих удивительно ясных, очень простых на самом деле текстов в том, что жизнь в них проступает как на ладони, как есть, без наворотов:

Трудись, не прерывай труда,
Выражайся кратко,
Люби жену.
А «пойди туда, не знаю куда» —
Разве это загадка?
Я здесь живу.

   

Горан Войнович «Чефуры, вон!»

«Издательство Ивана Лимбаха»

Важная словенская книжка, ставшая главным литературным событием Югославии нулевых: несколько дней жизни подростка из «чефуров», то есть из презираемых всеми выходцев из южных югославских республик, живущих в самом бедном районе Любляны. Рассказ одновременно становится энциклопедией чефурской жизни, Боснии, Словении и яркого суржика, на котором все тут разговаривают, отлично переданного в переводе Александры Красовец. Это смешная книга, но именно её кажущаяся лёгкость открывает здесь дверь в мир мигрантов, одинаково нищий и запутанный в абсолютно любой стране.

   

Дэйв Эггерс «Сфера»

Phantom

Странным образом недооценённый за пределами Америки писатель Дэйв Эггерс сочиняет очень понятные истории про то, как современность катком проходит по современникам, обличая на этот раз мир социальных сетей: утопия всеобщей дружбы предсказуемо оборачивается здесь кошмаром. Шутка в том, что Эггерс не пишет роман-предупреждение, а описывает вещи, которые на самом деле почти случились, мир, где «ты никогда не будешь один», звучит скорее грозно, чем обнадёживающе.

 

   

Сергей Солоух «Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека „Похождения бравого солдата Швейка“»

«Время»

У «Швейка» в России счастливая судьба: мало какая книга удостаивалась такого почитания. Для многих она стала не просто собранием житейских мудростей, но и, первым делом, пособием по отношениям человека и государства, победой смеха над самой страшной реальностью. Филолог Сергей Солоух откомментировал всего «Швейка», начиная от исторических реалий и истории создания романа и заканчивая кулинарными подробностями. Выдающаяся работа, 800 страниц текста, чтение, затягивающее в идущий ко дну мир Великой войны, — и всего-то тысяча экземпляров тиража, так что лучше поторопитесь.

   

Александр Флоренский «Воронежская азбука»

«Фауст»

В своих «азбуках» художник Александр Флоренский использует старый добрый жанр «путевых зарисовок», знакомый нам ещё с XIX века. И потому, что жанр — старый, и сами города в их тщательных изображениях тоже кажутся смутно знакомыми. А может, это потому ещё, что Флоренский предпочитает запоминать их зданиями, и только иногда на картинку попадают, как прихлопнутые мухи, какие-то случайные прохожие — чёрными силуэтами, словно на машине времени из СССР. Юмор Флоренского, конечно, тоже из тех времён: он из тех, кто искренне верит, что в окружающем мире обязательно надо что-то любить, но это «что-то» почти наверняка оказывается камнями, в том числе и могильными, куполами, колоннами и прочими недвижимыми явлениями культуры.

   

Норман Оллестад «Без ума от шторма»

«Эксмо»

Маленький мальчик, которого отец заставлял заниматься спортом и всячески готовил к зомби-апокалипсису, вместе с отцом попадает в авиакатастрофу, выживает, а потом пишет книгу о том, что «если бы не папа, меня бы тут не было». Конечно же, это книга прежде всего о любви, а затем уже о выживании, но ведь читать о выживании гораздо интереснее.

   

Петер Надаш «Книга воспоминаний»

Kolonna

Политическая история Центральной Европы стала для венгерского прозаика Петера Надаша отправной точкой для поиска рифм в телесной жизни героев. Эта книга 1986 года давно уже стала европейской классикой: Сьюзен Зонтаг, например, тоже неравнодушная к рифмам познания и тела, считала её одной из главных книг века. Но история, которая во время написания книги ещё воспринималась как данность, как разделённая стеной Германия, смерть Сталина, восточноевропейские демонстрации, для молодых читателей Надаша уже не так очевидна. Для них эта книга уже не разговор о пережитом, а выстраивание мостиков между сексуальной жизнью, которую мы всегда, даже в условиях полной несвободы, выбираем себе сами, и жизнью политической, которая нам всегда навязана.

   

Малала Юсуфзай «Я — Малала!»

«Азбука-классика»

Пакистанскую девочку, в которую стреляли за то, что она ходила в школу, а она выжила, мы уже воспели на все лады. Но никакие слова не заменят слов самой Малалы — этой совершенно удивительной девочке лучше других удаётся объяснить, чем она удивительна. Малала, конечно, абсолютная героиня нашего времени: она одновременно наивна и бесстрашна, провозглашает перемены и не отказывается от традиций, её доброты хватает, чтобы объять весь мир, но ей самой уютнее всего в кругу собственной семьи. Ну а вторым героем этой книги становится отец Малалы, основатель той самой школы, чья святая вера в право женщин на образование — это, поверьте, для традиционного общества многого стоит.

   

«История глазами Крокодила. ХХ век. 1922–1937. Люди. События. Слова»

«ХХ Сенчури Крокодайл»

Сборник, о котором вы наверняка слышали, — его делает большая команда симпатичных нам людей во главе с Сергеем Мостовщиковым. Забавно, что издание его рифмуется с другим большим проектом — параллельно в издательстве TriMag почти закончили выпускать многотомник, посвящённый столетию журнала «Мурзилка», — и там же свято верят, что на страницах «Мурзилки» лучше прочих отпечатались страницы истории ХХ века. Вопрос тут не в том, кому верить — похоже, в ХХ веке советской истории журналы действительно были единственным пространством разговора об актуальном.

    

Донна Тартт «Щегол»

 Corpus

«А ну купите „Щегла“, купите „Щегла“», — на разные лады поют литературные обозреватели, и вот почему: романы Донны Тартт возвращают нам веру в литературу — это большие романы, способные перелепить читателя, словно из глины, в мягкого, нового, абсолютно счастливого человека. Последний раз мы так читали в детстве — и уж не надеялись снова.