Планы на зиму: 10 новых книг «Смерть» Нила Геймана, «Вагина» Наоми Вульф, биография Мика Джаггера, новые исторические романы короля и королевы современного детектива в числе важных книг этой зимы — обзор Елизаветы Биргер.

Уже двадцать лет, как Кейт Аткинсон пишет детективы, но в русских переводах мы узнали о ней совсем недавно и до сих пор не до конца пришли в себя от радости знакомства. Аткинсон искусно умеет складывать криминальные сюжеты в общечеловеческие, переключать угол зрения, вводить в действие множество персонажей и потом не забывать следить за каждым. Всё это так невероятно хорошо для детектива, что неудивительно, что рано или поздно Аткинсон должна была кончить романом. В 2013 году вышла её «Жизнь после жизни», книга, непопадание которой в букеровский шорт-лист стало чуть ли не главным английским литературным скандалом. Действие книги начинается до Первой мировой войны, а заканчивается после Второй. Это важный период: здесь неизменно окажется каждый англичанин, занявшийся национальным самокопанием. Присутствует тут ещё один обязательный признак романа о вчерашней английской идиллии — поместье со странным названием, где шумно растёт целая толпа детей. При этом классическим романом книгу назвать сложно: весь фокус тут в том, как главная героиня, Урсула, способна предвидеть и переигрывать смерть. Всякий раз, погибая, она начинает сначала, в итоге спасая и себя, и своих родных и близких. Тут не просто несбыточная мечта читателя детективов, чтобы разгадка отменила само преступление, а попытка ответа на другой запрос: можно ли пройти через жернова истории целёхоньким, и если да, то какой ценой?

Дэйва Эггерса с лёгкостью можно назвать одной из главных фигур современной американской литературы. В России его единственный переведённый роман «Душераздирающее творение ошеломляющего гения» единодушно проглядели. Впрочем, совсем уж винить читателя нельзя, ведь в ряды первых Эггерс попадает благодаря не только своим текстам, но и визионерскому подходу к пропаганде литературы: он организовал целую сеть школ литературного мастерства для детей и подростков, он же основал альманах Mcsweeney's, объединивший молодых авторов со всей Америки и сильно изменивший её литературный ландшафт. «Голограмма для короля» — его предпоследний роман. В истории о том, как менеджер, чьи годы клонятся к закату, а успехи давно позади, приезжает в Дубай, мечтая охмурить короля Абдуллу голограммой-презентацией и срубить большой контракт, можно увидеть исчерпывающий комментарий к современному состоянию мира. В этом мире больше никогда и ничему не быть понятным, запрет на алкоголь не мешает пить до упаду, табу на секс не отменяет билбордов с эротическими красавицами, а вместо великих строек — пустые фасады. Большой роман о большой пустоте, вот так.

«Мне хотелось бы написать о такой Смерти, какую я сам не отказался бы встретить в конце», — объяснял Нил Гейман, почему он придумал для «Песочного человека» именно такую Смерть. Это героиня, которой самое место в чартах сексуальных героинь комиксов, лишённая косы и капюшона, но не почти подросткового обаяния. Она приходит к каждому из нас дважды: в самом начале и в самом конце, а раз в сто лет превращается в обыкновенную девочку-тинейджера и наслаждается простыми радостями жизни: ест пончики и катается на такси. Именно тогда от неё можно дождаться сентенций вроде того, что весь кайф жизни в том, что она когда-нибудь заканчивается. Геймановская Смерть — вообще очень подростковый персонаж, так что не удивительно, что она появляется в тексте не только главами из «Песочного человека» и двумя самостоятельными историями, но и, например, героиней социальной брошюры об опасностях наркотиков и СПИДа.

Книга о маленьком интернациональном отряде, который во время Второй мировой войны спасал произведения мирового искусства из лап нацистов, интересна нам, казалось бы, прежде всего как основа для нового фильма Джорджа Клуни. На самом деле то, что у Клуни выглядит сагой о героизме и мужской дружбе, в первоисточнике — поучительная история, где герои одиноки, достижения невероятны, а подвиги забыты. Создание на войне отдельной службы, которая занималась бы охраной и спасением культурного наследия, — случай беспрецедентный. Мы никогда не представляли себе, что могли и правда лишиться сокровищ Лувра, скульптур Микеланджело, картин Рубенса и Вермеера, что цифры действительно утерянного ничтожны по сравнению с тем, что спасено. И более того — возращено законным владельцам. Эдсел, который посвятил теме двадцать лет, превращает историю спасения в увлекательный приключенческий роман. Не забывая напоминать, что мы могли бы иметь взамен: автор, например, ни разу не умаляет подвигов Красной армии или роли СССР в войне, но страшно показательно, что, когда советские войска вошли в Берлин, они попросту не потрудились поставить охрану у башни-фактурма, в котором хранилась коллекция картин берлинского музея, и за пару дней вся она сгорела в двух последовательных пожарах.

Долгожданное продолжение культовой комиксовой серии Винзора Маккея: первый том, несмотря на немаленькую цену и размеры, уже не найти, а второй заставил себя ждать. Эту коллекцию газетных комиксов за двадцать с лишним лет, с 1906 по 1927 годы, пришлось буквально собирать страничку к страничке. Так что перед нами не просто «клёвая книжка», а раритет на каждой странице. Со времени выхода первого тома изменилось многое. Во-первых, читатель стал учёным, научился любить комиксы и соображает, что любой переводной шедевр меркнет на фоне искрящейся фантазии Маккея и его безупречного рисования. Во-вторых, догадка, что сон важнее яви, превратилась в уверенность: мы затем и штудируем списки новых сериалов, выстаиваем очереди в кино и вообще-то читаем книги, чтобы пережить все эти воображаемые кораблекрушения, нападения пиратов и козни фей. Спасение в воображении — в этом сила рассказа, и не стоит забывать, что одновременно со снами Немо в годы публикации комикса разыгрываются самые драматические события в мировой истории едва ли не всех времён. Вот только обратите внимание, как от приключения к приключению сам Немо становится всё меньше похож на мальчишку и всё больше — на маленького старичка и как будто бы даже участие в воображаемых приключениях приносит ему всё меньше счастья: и рад бы проснуться, да взрослые не дают.

Нет, не новый роман — собрание эссе и публичных выступлений. Правда, не просто понадёрганных, как это часто бывает, из журналов, а основательно переработанных автором перед публикацией. Есть две причины, по которым эту книгу надо читать обязательно. Первая: она невероятно много нам способна объяснить и про самого Франзена, и про его, наверное, всё-таки главный роман «Свобода». Вторая: судя по романам, Джонатана Франзена как-то не назовёшь мыслителем, он больше по части сюжет приколотить покрепче, но впечатление это оказывается обманчивым. Уже в первом тексте сборника, «Боль — это не смертельно», речь, которую Франзен читает выпускникам Кеньон-колледжа, превращается в целый ряд важных комментариев к проблеме десятилетия — тому, как все мы оказались в плену социальных сетей и iPhone последней модели. Но говорит об этом Франзен с неожиданной стороны, буквально про то, что уйдя в интернет за иллюзией любви, мы теряем шанс на любовь настоящую. «И если вы посвящаете свою жизнь лишь тому, чтобы нравиться, если вы готовы ради этого надеть любую привлекательную или прикольную маску, это, похоже, означает одно: вы потеряли всякую надежду, что вас полюбят такими, какие вы есть. Если при этом вам хорошо удаётся манипулировать людьми, чтобы им нравиться, вам трудно не испытывать — сознательно или подсознательно — презрения к тем, кто повёлся на ваш обман. Цель их существования — обеспечивать вам высокую самооценку, но может ли быть высока самооценка, основанная на мнении тех, кого вы не уважаете?» Только любовь способна разоблачить ложь технологий, но надо обладать франзеновской смелостью, чтобы утверждать это с такой безапелляционностью (пусть это и правда). 

Последний на сегодняшний день роман Денниса Лихэйна (премия Эдгара По) из его новой исторической серии: на этот раз дело происходит во времена сухого закона, где очередной брат семейства Коглинов, на этот раз самый младший (в прошлой книге, «Настанет день», один из старших братьев пытался построить профсоюз, а другой — стремительную карьеру прокурора штата), довольно успешно играет в гангстера: сталкивается за девчонку с главой местной мафии, обрастает нужными связями в тюрьме, строит подпольную алкогольную империю. Возвращаясь к знакомому криминальному жанру, Лихэйн пытается нащупать ответ на главный вопрос чуть ли не всех своих книг: до каких пор ты можешь побеждать, оставаясь приличным человеком? Он вообще очень традиционный писатель, из тех, кто верит, что насилие порождает насилие, любовь побеждает всё и добрые дела оплачиваются уже при этой жизни. Но поскольку главным героем именно этой книги является гангстер, и гангстер хороший, морализаторство здесь становится для автора задачей непростой, почти невозможной.

«Миф о красоте» Наоми Вульф в этом году впервые появился в русском переводе со значительным опозданием, а вот с «Вагиной», которая и в оригинале-то вышла в 2012-м, издатели, кажется, немного торопятся. Это даже забавно, что обе книги написал один автор: сначала пламенный гимн феминизму и выступление против необходимости подгонять женское тело под стандарты красоты, а затем не менее пламенный рассказ о том, что вагина, оказывается, является основным мыслительным органом женщины и неотъемлемой частью женской души. Ни одна рецензия книгу иначе как «глупой» не называет — и за критиками правда, хотя нельзя не отметить, что Вульф, которая изображает тут скорее картинку современных нравов (в книге есть тантрический терапевт, который расслабляет женщин, массируя их вагины, и вечеринки, где подают макароны, так сказать, вагинальной формы), чем какую бы то ни было серьёзную историю, отчаянно провоцирует читателя и уж феминистически настроенную читательницу тем более. Но вот правда интересно, как всё это срастётся в России, где попытки освободить женщину от диктата косметики и каблуков до сих пор встречают яростное сопротивление самих же женщин. Придётся ли нам больше по душе концепция, где всё наоборот и женские мозги, да и душа, безопасно спрятаны у неё между ног?

Миг Джаггер так и не решился на автобиографию — ну и правильно, лучше, чем у Кита Ричардса, у него всё равно бы вряд ли вышло. Зато отсутствие официального жития возвращается к нам целой чередой неофициальных биографий. Почему стоит читать именно нормановскую? Да хотя бы потому, что он посвятил равно «биттлам» и «роллингам» тридцать лет и хоть не поклоняется им как святым, но и не строит рассказ, как другие, на легендах и слухах. Заодно с собственно биографией Норман излагает историю английского рока, где музыка неотделима от искусства перформанса. В самых смешных моментах эта биография становится до того английской, что начинает перечислять знакомых Джаггеру аристократов и его наряды на бесчисленных приёмах. Но не стоит забывать, что и пишет свою книгу бывший журналист Sunday Times для людей, которым основные вехи жизни Джаггера знакомы не хуже, чем биография королевы. Поэтому он изо всех сил старается прибавить к стандартному набору фактов хоть что-нибудь (внимание! это толстая книжка), причём желательно хорошее — что в случае с Джаггером вообще-то не так уж и просто.

Вряд ли можно найти тему, которая демонстрирует связь современного русского человека с историей так наглядно, как память о блокаде, точнее её отсутствие. Только коренные жители Петербурга, бывает, совершают ритуальные выезды по дороге жизни, чтобы напомнить себе о неизбежности смерти. Между тем блокада — это не просто болевая точка нашей исторической памяти. Это чуть ли не единственная глава ХХ века, в которой нам нечего стыдиться. Только здесь, на самом пределе человеческих возможностей, стала так очевидна наша способность сопротивляться полному озверению. Сегодня мы только учимся говорить об этом, и немногие книги, посвящённые блокаде, складываются в отдельный список: от «Блокадных девочек» Карины Добротворской до «Города воров» Дэвида Бениоффа. Обязательной к прочтению станет и эта коллекция документальных свидетельств, которую собрали в Музее обороны и блокады Ленинграда: дневники мальчика-пожарного, записки цензора, фиксирующего разговоры в городе, учителя, который ведёт дневник вместе с сыном, и так далее.