Юрий Болотов — о микрорайоне, в котором жила советская элита The Village продолжает рассказывать о примечательных зданиях Москвы. В новом выпуске — об экспериментальном квартале «Лебедь» Андрея Меерсона

Каким было бы массовое советское жильё, если бы его делал хороший архитектор? Таким: четыре многоэтажки на берегу Химкинского водохранилища, объединённые стилобатом. Ближе к воде — три широкие пластины, у улицы — квадратная башня. В 2014 году в этих зданиях на севере Москвы трудно заметить черты гениальности или осколки несбывшегося будущего; это всего лишь мрачные панельные дома на окраине, отгородившиеся от окружающего пространства иголками разрушающихся балконов. А когда-то пребывающий сейчас в упадке «Лебедь» был едва ли не первым элитным жилым комплексом в СССР.

Андрей Меерсон стал звездой советской архитектуры, собрав на рубеже 1960−1970-х из стандартных деталей панельных многоэтажек экспериментальный жилой комплекс на Ленинградском шоссе. «Лебедь» — это и не дом, но и не привычный жителю окраин микрорайон. По замыслу архитектора, 16-этажные здания компактно стоят на едином стилобате, в котором должно разместиться всё, что только может понадобиться жителям: магазины, аптека, ремонт и даже гараж, — Москва входила в эру массовой автомобилизации. Меерсон создал вертикальный квартал, подобный лондонскому Барбикану или парижским Олимпиадам. Чуть иначе сгруппировать панели, чуть выразительнее расставить балконы, чуть эффектнее поставить башни в природном окружении — и в результате выходит вещь европейского уровня. Квартал стал доминантой района.

Внутри «Лебедь» тоже превосходил обычное советское жильё. Высокие потолки — 2 метра 80 сантиметров, лучшие планировки, просторные комнаты и кухни, большие балконы. В квартале у Химкинского водохранилища могла получить жильё лишь элита брежневского застоя — учёные, артисты и номенклатура. Подавляющее большинство квартир имело одну или две комнаты (хотя встречались и четырёхкомнатные), но это вряд ли было серьёзным недостатком: чем меньше в авторитарном обществе были различия между массовым и штучным, тем сильнее они ценились. Правда, уже всего через пару лет в Москве станут появляться и куда более удобные жилые дома для избранных, а сам Меерсон построит «сороконожку» Дома авиаторов на Беговой. Экспериментальный проект упростят, запустят в серию и возведут ещё пару многоэтажек в соседних кварталах между Фестивальной и Флотской улицами.

Микрорайон так и останется символом социалистического жилья с человеческим лицом, но масштаб идеи, столкнувшись со слабостью реализации, в итоге разлетится на осколки. Качество строительства в СССР даже в лучших проектах было неважным, а советский быт — скудным. Социализм умер от постоянной нужды, вместе с ним состарился «Лебедь», почти пропав за массивами новостроек. В 2014 году это молодой человек в теле дряхлого старика: давно уже не доминанта, лишь панельные многоэтажки на окраине, отгородившиеся от окружающего пространства иголками массивных балконов. Но разве им можно отказать в мрачной эффектности брутализма?