Фотографии

яся фогельгардт

Не многие жители столицы могут назвать себя коренными москвичами. Даже если вы живёте в Москве с рождения, скорее всего, ваши родители или бабушки с дедушками приехали сюда из другого города. The Village нашёл «настоящих москвичей» — людей, чьи предки на протяжении многих поколений живут в столице, и расспросил их о семьях, изучении генеалогии и отношении к «понаехавшим». 

Дмитрий Белановский

москвич в пятом поколении

 

Я принадлежу к той, полагаю, уже немногочисленной группе москвичей, предки которых поселились в Москве более 150 лет назад. Мои прародители как со стороны матери, так и со стороны отца жили на этой территории со второй половины XIX века. И что самое интересное — жили совершенно независимо друг от друга примерно в одном районе Москвы, на северо-востоке столицы.

Трудно назвать точную дату, когда именно мои предки поселились в Москве. Предположительно, это было начало 60-х годов XIX века. Первым по материнской линии сюда переехал мой прадед. По легенде, он отличился во время Крымской или Русско-турецкой войны: спас офицера, за что получил привилегию вместе с семьёй переселиться в Москву, которая, как известно, не входила в черту оседлости для евреев. Приехав сюда, мой прадед устроился на службу городовым в московскую полицию. Его сына — моего деда Абрама Самуиловича Кушнера — по достижении призывного возраста, в 1900 году, отправили служить в польский город Лукув, где находился военный гарнизон. Там он познакомился со своей будущей женой Прасковьей (Перлой) Моисеевной Розенбаум. Дед привёз её с собой в Москву, где в 1905 году у них родился первый ребёнок.

Прасковья Моисеевна работала акушеркой. Деда, прошедшего военную службу, в Первую мировую войну призвали в армию, однако он получил контузию и был демобилизован. Моя мать, Вера, была их последним ребёнком, она родилась в 1926 году в Марьиной Роще. Потом семья переселилась на Каляевскую улицу, ныне Долгоруковскую. Много десятилетий спустя мне удалось узнать, что родители, братья и сёстры моей бабушки, опасаясь погромов, в конце XIX — начале XX века эмигрировали из Польши в США и Палестину. В 2014 году меня разыскала женщина по имени Синди Эйснер из Израиля, которая приходится мне троюродной сестрой.

По отцовской линии в Москву первым переселился мой прапрадед Пётр Иванович Белановский. Он родился в Подольской губернии, в Виннице, в 1829 году. По окончании гимназии он поступил на службу в армию, участвовал в Русско-турецкой войне и подавлении Польского восстания 1863–1864 годов. В 1863 году Пётр Иванович вместе с семьёй перебрался в Москву. Здесь он поселился в районе Сущёвского Вала и устроился на службу в московскую полицию, где проработал до своей отставки в 1879 году. Поскольку прапрадед дослужился до майора и имел награды, он мог претендовать на получение дворянства. Так мой род по отцовской линии в 1881 году стал дворянским. Первый ребёнок прапрадеда, мой прадед Александр Петрович, родился в 1860 году в Кашире. Все последующие дети — трое сыновей и две дочери — родились в Москве.

У Александра Белановского, моего прадеда, очень интересная биография. В своё время Пётр Иванович, его отец, отдал сына учиться в Московский межевой институт, ныне — Московский институт геодезии и картографии. По окончании института Александр Петрович работал топографом, много разъезжал по империи, но его призвание оказалось в другом: душа лежала к изучению часового дела. Он прочитал массу специальной литературы, сам научился изготавливать часы — иными словами, подошёл к этому предмету как учёный.

В 1889 году он подал прошение об отставке, поехал в Париж и устроился в часовую мастерскую Роданэ. В дальнейшем он неоднократно ездил в Западную Европу, в частности в Швейцарию, где постигал секреты часового мастерства. Научившись искусно делать механизмы, мой прадед написал письмо с призывом наладить часовое производство в России министру народного просвещения Ивану Делянову, автору печально известного циркуляра о «кухаркиных детях», ограничившего доступ в высшие учебные заведения представителям низших сословий. Министр дал отрицательный ответ, посчитав это предложение не заслуживающим внимания. Тогда Александр Белановский написал ещё одно письмо, на этот раз уже графу Сергею Витте, тогдашнему министру финансов Российской империи. К письму он приложил самостоятельно изготовленный хронометр. Витте понял, что предложение дельное, и представил доклад государю. В 1900 году в Государственном совете прошло совещание о создании в Петербурге ремесленной школы цесаревича Николая. Это учебное заведение стало не только местом подготовки часовых дел мастеров, но и специалистов-оптиков.

 

 

Однако Александр Белановский, работая в школе преподавателем, настаивал на важности именно своего предмета, чем настроил против себя руководство школы и других преподавателей. На этой почве у него возник конфликт с коллегами, за что в итоге он был уволен из школы. Лишившись средств к существованию, ослепший, Александр Петрович после революции переселился из Петрограда в Москву, где и умер, предположительно, в 1923 году. Ремесленная школа, созданная по его инициативе, в советское время стала Ленинградским институтом точной механики и оптики (ЛИТМО), и сегодня это один из ведущих технических вузов страны. Часы, изготовленные моим прадедом, передаются в нашей семье из поколения в поколение. 

У меня нет ни ксенофобии, ни неприязни к людям, которые приезжают сюда работать, хотя, конечно, всякое бывает

 

Если Александр имел страсть к изготовлению точных механизмов, то Сергей, его брат, был меломаном, членом Русского фотографического общества и архивистом. Как и его отец, он отслужил в армии, а выйдя в отставку, устроился управляющим в гостиницу «Лоскутную». Там он познакомился со многими композиторами и музыкантами. Лет 15 назад московский Музей музыкальной культуры имени Глинки выпустил сборник документов из своего архива, в частности переписку Сергея Белановского с Николаем Римским-Корсаковым. С началом Первой мировой войны Сергея Белановского направили на работу в Военно-учёный архив, где он обрабатывал документы, приходившие с фронтов. Там Сергей проработал до начала 20-х годов и скончался в 1926 году. Ирония судьбы состоит в том, что спустя более чем 60 лет я устроился на работу в Военно-исторический архив в здании Лефортовского дворца. Очевидно, мы ходили по одной и той же лестнице — так удивительным образом в одном месте пересеклись судьбы нескольких поколений одной семьи.

Мой дед Сергей Александрович Белановский родился в Петербурге. В 1904 году он поступил в Институт путей сообщения (Путейский) в Санкт-Петербурге, но не окончил его, так как увлёкся гидрологией и уехал на Дальний Восток. В 1915 году он восстановился в Путейском институте, но уже началась война, и он ушёл в армию. Воевал он до 1917 года, после чего женился на моей бабушке, Зинаиде Владимировне Кожевиной. Вдвоём они оказались где-то в Сибири у Колчака. Сколько они там пробыли и когда вернулись в Москву, неизвестно. 

В столице дед устроился на работу инженером-гидрологом в «Гидропроект» — организацию, занимавшуюся проектированием и строительством водных каналов. Поскольку всё связанное со строительством каналов у нас входило в ведомство НКВД, мой дед формально был его сотрудником. Как ни странно, в годы массовых репрессий он чудом избежал ареста, хотя многие из его коллег попали в лагеря. До 1939 года он жил в тесной квартире на Старой площади с женой и сыном, моим отцом. Потом, после многочисленных ходатайств деда, им дали ордер в дом № 5 на Каляевской улице. Многие его жильцы, в том числе и из моей квартиры, погибли в годы сталинских репрессий. Дедушка с бабушкой въехали в квартиру, печать с которой снимал сотрудник НКВД. Мне так и не удалось установить, кто жил в ней до нас. Сегодня на этом доме установлены мемориальные таблички в рамках проекта «Последний адрес».

Мой отец, Александр Сергеевич Белановский, родился в 1928 году. С мамой, Верой Абрамовной, они учились в соседних школах. Во время войны мои родители были ещё подростками. Пережив короткую эвакуацию, их семьи вернулись в Москву. В 1941–1942 годах занятия в школах отменили, и моя мать в 16-летнем возрасте пошла работать на завод, а потом совмещала работу с учёбой. Окончив школу, родители вместе поступили в МГУ: отец — на физфак, мама — на биофак. По окончании МГУ мама работала в роддоме, а после — в лаборатории детской клинической больницы имени Филатова. Отец работал в разных научно-исследовательских институтах, последние десятилетия преподавал физику в Ветеринарной академии, совсем недавно он вышел на пенсию.

Фамильного склепа у моего рода нет: могилы далёких предков не сохранились. Одна из моих бабушек, Прасковья Моисеевна, похоронена на Миусском кладбище в Москве, другая — в Киеве. Дед завещал развеять его пепел на Чёрном море в Феодосии. Мама похоронена на Перепечинском кладбище.

Страсть к изучению собственной и чужой генеалогии зародилась у меня ещё со студенческих лет, с начала 1980-х, когда мой петербургский дядя Николай Николаевич Кожевин, один из братьев моей бабушки Зинаиды Владимировны, дал мне почитать папку со старинными документами. Ими оказались воспоминания моего прапрадеда со стороны бабушки Ильи Абрамовича Рогова, управляющего Пермскими имениями Строгановых, и составленная им самим родословная, доводившая его род до начала XVIII века. Работа над расшифровкой этих материалов заняла у меня несколько лет. Интерес к историческим документам и генеалогии побудил меня в конце 1980-х годов поступить на работу в Военно-исторический архив, где я проработал около пяти лет. С распространением интернета появились такие ценнейшие источники информации, как, например, базы данных ОБД «Мемориал» министерства обороны и международного общества «Мемориал». Они очень сильно помогают в работе.

Вы не найдёте в мире ни одной крупной столицы, которая бы не притягивала приезжих, это естественно. Что касается Москвы, у меня нет ни ксенофобии, ни неприязни к людям, которые приезжают сюда работать, хотя, конечно, всякое бывает. Я знаю, что порой они трудятся в тяжелейших условиях и деньги им достаются непросто. В конце концов, мои предки тоже были приезжими.

 

Екатерина Масихина

москвичка в десятом поколении

Мои предки жили в Москве начиная как минимум с 1630-х годов. Вероятно, они жили здесь и раньше, но документально подтвердить это мне не удалось. Трудно сказать, кто и когда переехал первым, так же как и рассказать о каждом из моего рода: если посчитать количество прямых предков, то только в десятом поколении их должно быть около двух тысяч. В ходе архивных исследований мне удалось восстановить имена 173 человек. Я дошла до десятикратного прадедушки, который в середине XVII века жил в деревне Сабурово — там, где сейчас находится Ясный проезд и улица Молодцова в Южном Медведкове. До революции эта территории относилась к Московской губернии, а частью Москвы она стала только в 60-х годах XX века.

Прабабушка, бабушка и мой отец жили в деревне Ватутино. В 1960-х дома в деревне снесли, а на их месте построили гаражи. Территориально это район станций метро «Бабушкинская» и «Медведково» — там, где проходит Осташковская улица. Название деревни, кстати, полностью с карты Москвы не исчезло: в честь неё назван Староватутинский проезд.

По происхождению мои предки были крестьянами: те, что жили в деревне Сабурово, — помещичьими, а те, что жили в деревне Ватутино, принадлежали дворцовой Тайнинской волости. Поскольку перепись крестьян централизованно начали вести с XVII века, то и первое упоминание о деревне Ватутино относится как раз к этому времени. А вот село Тайнинское, где находилась церковь, в которую ходили жители деревни, в описаниях появляется уже в 1400-х годах. По сохранившимся статистическим данным, в этих деревнях было развито земледелие, сенные покосы, огородничество и извоз. Что интересно, среди моих предков был человек с фамилией Чумаков. Чумак — это как раз человек, который занимался извозом.

Очень интересно находить в сохранившихся документах отражения каких-либо исторических событий в истории семьи. Представителей моего рода коснулась знаменитая московская эпидемия чумы начала 1770-х годов: в переписях-ревизиях того периода я часто встречала слова «умер, умер, умер». Затронула прародителей и французская оккупация 1812 года. По семейной легенде, одна из моих прапрабабушек собственноручно заколола француза в соломе.

Отразилось на жизни моих предков и освобождение от крепостной зависимости в 1861 году: поскольку землю поделили между крестьянами и наделы были не очень большими, многие стали искать работу на фабриках. Сначала они работали на болоте, где добывали торф. Потом в 1871 году основали ткацко-красильную фабрику Медникова, где трудились около 50 жителей деревни Ватутино. В начале XX века там образовалась канатная фабрика, и на ней в тяжёлых условиях с 12 лет работал мой прадед. Потом на территории деревни построили никотиновый завод — сейчас он преобразован в предприятие по производству химических веществ.

Архивные данные, особенно касающиеся простых крестьян, довольно однообразны. Часто единственное, что ты можешь найти, — это факт рождения, брака, смерти конкретных людей и общие описания деревень. В большинстве своём все крестьяне из моего рода являлись земледельцами, но были среди них и солдаты, как, например, мой прапрадед. Я долго не могла найти никаких данных о нём и обнаружила его фамилию случайно — в записи о свидетелях на свадьбе у односельчан моя прапрабабушка значилась «солдатской женой».

Похоронены мои предки рядом с Москвой: бабушка с дедушкой и бабушкина тётя — в Митине, а остальные — в Ховрине. Когда нет никаких зацепок о датах рождения и смерти прабабушек и прадедушек, пойти на кладбище и посмотреть — один из методов всё выяснить. Это, конечно, занятие не очень приятное, но если нет других вариантов, вполне приемлемое.

 

 

Я всегда проявляла интерес к генеалогии: расспрашивала бабушку, когда она была жива. Активно я стала заниматься этим с 2012 года. В поиске мне помогал мой молодой человек, который глубоко интересуется генеалогией и стал ей заниматься намного раньше. Мне всегда хотелось прийти в архив, но, наверное, не было повода, как и у большинства людей. Когда оказалось, что можно самостоятельно выяснить, кем были предки, мы стали ходить в архив как на работу и потратили на это полтора года еженедельного поиска. Меня тогда удивило, что архивный поиск — это абсолютно доступно и бесплатно. С другой стороны, было трудно совмещать его с основной работой, так как архив работает в неудобное время. Приходилось сбегать из офиса пораньше или даже ездить изучать документы в обеденный перерыв.

 

Мне приходилось обращаться к 40 людям в социальных сетях со странными просьбами — например, «Не могли бы вы узнать, как зовут вашу прабабушку?» 

 

Раньше в архивах действовали более жёсткие правила: нужно было представлять документы, подтверждающие отношение к какой-то организации, объяснять, зачем вообще ты что-то ищешь. Сейчас этого не требуется. Просто приходишь и пишешь заявление, что хочешь работать в архиве и тебе интересно найти предков. Затем ты заходишь в зал, где стоит целая стена описей — книг со списками документов, которые хранятся в архиве, — и ищешь информацию по определённой деревне. Чтобы начать поиск, нужно узнать точные год и место рождения своих предков, а также понять, к каким губернии и уезду относилось данное место в прошлом. Эта информация необходима для того, чтобы выяснить, в какой архив тебе идти или ехать.

Архивный поиск — занятие не для каждого. Трудно сохранять интерес к однообразным данным, и часто не сразу получается найти то, что ищешь. Когда приходишь в архив, тебе не сразу приносят желаемую книгу: сначала её нужно заказать, а выдадут её только через три-четыре дня. Кроме того, есть ограничение по общему количеству листов в изучаемых делах. Это значит, что иногда ты можешь заказать не три книги разом, а только одну — ту, в которой, возможно, и не будет необходимой тебе информации. Мы с молодым человеком ходили вдвоём, поэтому и заказывать получалось в два раза больше.

Изучение генеалогии — очень увлекательный процесс. Чувствуешь себя настоящим исследователем: предполагаешь, когда мог родиться этот человек, из какой он деревни, получаешь опровержение или подтверждение семейных легенд, строишь гипотезы. В ходе поисков я познакомилась со многими своими родственниками — дальними и не очень. Зачастую мне приходилось обращаться к 40 людям в социальных сетях со странными просьбами — например, «Не могли бы вы узнать, как зовут вашу прабабушку?». Многие откликались, особенно если я обещала прислать им их семейное древо до XVII века. У родственников я нашла очень много ценных фотографий. Хорошо, что наши предки часто подписывали на обороте год и имена изображённых людей.

В изучении своей родословной я не руководствовалась желанием найти среди моих родственников кого-то известного, мне просто хотелось узнать, где и как жили мои предки. Когда я это выяснила, интересно было съездить в эти места. Мой папа изначально не проявлял ко всему этому интереса. Но после того, как я показала ему в интернете базу данных по награждениям в Великой Отечественной войне и распечатала наградные листы деда с описанием подвигов, стал меня всячески поддерживать. Мы даже съездили с ним в Ватутино. Сейчас отец живёт в районе Алтуфьево, куда переселили жителей деревни в 60-х годах. Я живу совсем в другой части Москвы — на юго-западе. Тем не менее районы Медведково и Алтуфьево мне очень близки.

Мне кажется, что Москва испокон веков была городом, куда приезжали и где селились люди из других городов. Поэтому о «понаехавших» я ничего плохого не думаю. Наоборот, это здорово: все они едут сюда с какой-то искрой, со своими талантами. Коренных москвичей, которые жили здесь начиная со времён первопоселенцев, наверное, уже и нет. Москвич — это ведь не только человек, который здесь родился и предки которого  жили на этой территории. Настоящий москвич — это человек, который любит наш город и знает его.

 

Дмитрий Фёдоров

москвич в пятом поколении

Мои мать и отец родились в Москве. Отец — на Арбате, а мама — на Сретенке. Но коренной москвич я только по отцовской линии. Интересоваться своей родословной начал ещё в детстве, однако источников, которые бы удовлетворили мой интерес, было совсем немного — лишь немногочисленные рассказы и воспоминания родственников, несколько книг. Эти книги главным образом относились к биографии и родословной художника Василия Дмитриевича Поленова, родным братом которого был мой прапрадед. И благодаря историку Михаилу Некрасову, исследующему родословную Поленовых, я узнал много подробностей из жизни моих предков.

Мой прапрадед Алексей Поленов не был знаменит, как его брат. Свою жизнь он посвятил государственной службе. Окончив математический факультет Петербургского университета, он стал чиновником по поручениям при витебском губернаторе Ткачёве. Проработав так два года, он предпринял полугодовое путешествие на Кольский полуостров, одной из целей которого было снижение налогового бремени поморов. Вернувшись в Петербург, он женился на моей прапрабабушке Фаине Ольхиной: её отец был генералом, а мать — начальницей Мариинского института. Вскоре они переехали в Москву, где поселились в Ананьевском переулке на Сухаревке.

В начале ХХ века прапрадед два года был заместителем министра землеустройства и земледелия при князе Борисе Васильчикове в столыпинском правительстве. После революции Алексей Поленов вновь оказался в Петербурге, откуда, возможно, уже не смог вернуться в силу своего возраста. Он прожил яркую жизнь: был путешественником, любителем изящных искусств, в его имении недалеко от Ельца устраивались домашние спектакли, гостили художники — в частности, друг прапрадеда Сергей Иванов, работавший там над своим «переселенческим циклом». Среди его друзей был и меценат Савва Мамонтов. Умер мой прапрадед в Петербурге в 1918 году, а его жена, Фаина Ольхина, — в Москве через два года после него.

 

 

У Алексея и Фаины было четверо детей, а первенцем была моя прабабушка Мария Алексеевна Поленова. Её мужем стал военный Владимир Александрович Писарев, мой прадед. В Первую мировую прабабушка пошла в сёстры милосердия, пройдя вместе с мужем всю войну. У них было восемь детей, из которых выжили четверо, в их числе и моя бабушка. Воспитывала детей Фаина Ольхина, которая в то время была ещё жива. После революции семья бедствовала, лишившись всего имущества. Вернувшись с войны, Мария Поленова (очевидно, благодаря друзьям мужа, перешедшим в Красную армию) получила какую-то скромную должность, комнату в Крестовоздвиженском переулке и смогла перевезти туда остатки семьи — свою мать и детей. Жизнь у неё была тяжёлая: она бралась за любую работу — от уроков французского до мытья посуды. Умерла прабабушка в 1928 году.

Грустно наблюдать, что коренных москвичей всё меньше, что уже почти исчез московский говор, но ведь и он тоже формировался из иных говоров и диалектов

 

Судьба её детей сложилась по-разному. Сын Алексей, как и его отец, стал военным, дослужившись до генерала Генштаба. Дочь Вера работала экскурсоводом в Третьяковке, впоследствии её сын погиб под Сталинградом. Сын Андрей стал инженером на небольшой электростанции в Осташове. А моя бабушка устроилась лаборанткой в институт «Гипроторф» , где проработала всю жизнь. В 1932 году родился мой отец. Через два года после его рождения дом в Крестовоздвиженском переулке снесли. Семья переселилась в Пуговичный переулок, где прожила до 1958 года. В 1958 году деду дали квартиру в районе Аэропорт, там я и родился. В 1969 году мы с семьёй переехали на Садовую-Триумфальную, потом в Бибирево. Сейчас я живу в районе «Тимирязевской», совсем рядом с тем местом, где я родился.

Кто мои предки, я знал и раньше: история нашей семьи много лет передавалась из поколения в поколение, но без подробностей, которые мне и хотелось узнать. Многое о деталях жизни прародителей я почерпнул из работы Некрасова, кое-что — из книги-переписки художника Поленова со своей сестрой, что-то — из интернета. Конечно, надо было идти в архив, но я тяжёл на подъём, поэтому проводил изучение самостоятельно. Свои исследования я начал в середине 1990-х и продолжаю по сей день, не теряя надежды найти что-то новое. Семейных реликвий, кроме небольшого количества фотографий и метрик, у нас не осталось. До войны в семье хранилась картина Поленова, но когда началась война, Вера, сестра бабушки, отдала её на хранение в Третьяковскую галерею. Сейчас эта картина находится в экспозиции музея-усадьбы «Поленово».

В Москве в каком-то смысле все «понаехавшие». Я знаю москвичей в энном поколении, но ведь и их предки тоже когда-то сюда приехали. Конечно, грустно наблюдать, что коренных москвичей всё меньше, что уже почти исчез московский говор. Однако и он тоже формировался из иных говоров и диалектов. Кто знает — может, лет через двести наши потомки станут грустить о том, что из московской речи исчезли фрикативные согласные, как мы сейчас грустим об исчезающих «булошных» и «прачешных».

 

 

Артём Маратканов руководитель Международного генеалогического центра 

Как исследуют генеалогию?

В штате Международного генеалогического центра состоят 40 человек, не считая внештатных сотрудников: писателей, журналистов, фотографов, дизайнеров. В работе над каждым проектом со средней продолжительностью от года до нескольких лет участвуют 15–25 специалистов. Каждое наше исследование завершается созданием книги — статусного структурированного продукта с хорошей вёрсткой, дизайном и грамотной компоновкой материалов. Книги эти разноформатные: от одного тома в 500 страниц до четырёх таких томов.

К нам обращаются люди с абсолютно разным происхождением. Дворян мало — примерно 5–7 %. При этом почти всех наших клиентов я постоянно вижу по телевизору — это бизнесмены и чиновники. Порой бывает: звонит человек, узнаёт, что наши услуги платные, извиняется и кладёт трубку — мы работаем только с теми, кто готов заказать большой проект и заплатить за него. Мы планируем работу компании на год вперёд — с расходами и командировками. Исследование, которое завершается составлением книги, у нас стоит в среднем от 3,5 миллиона рублей. 

При этом у нас есть один клиент, которому мы оказываем гуманитарную помощь. Он понравился мне как человек. Это 75-летний доктор медицинских наук. Он не хотел книжку в переплёте или хорошо оформленную историю, а пришёл к нам с желанием узнать девичьи фамилии и годы рождения всех бабушек, чтобы восстановить памятники на их могилах.

Иногда люди проводят исследования частным образом, мы называем их частниками. Эти исследователи делятся на два типа. Для первых изучение генеалогии и создание книги о семье — хобби, которое продолжается годами и даже десятилетиями. Они занимаются этим для себя — как правило, бесплатно или за символическую цену обеспечивают информацией из архивов своих знакомых. Так поступил Дмитрий Белановский: он сам сделал небольшую брошюру про себя и своих предков. Его поступок я считаю геройским: он прошёл все этапы создания книги — от архивного поиска информации до составления текста и вёрстки — и получил достойный результат.

Вторая, довольно большая в России группа, — коммерческие частники, у которых в большинстве своём нет ни ИП, ни офиса, ни штата сотрудников. Когда у таких людей мало заказов, они всё делают сами, когда много — отдают работу помощнику или младшему напарнику с гибким графиком работы. Частники берут за работу не так много денег, но они сильно занижают расходы, не знают, сколько нужно, чтобы сделать работу хорошо, поэтому и поиск в конечном счёте получается некачественным. Дальняя командировка на пару недель вместе с билетами туда и обратно не может стоить 10 тысяч рублей. Также частники часто путают, подтасовывают информацию, невнимательно проверяют документы, упускают важные вещи.

К нам люди приходят тогда, когда не удаётся найти информацию в других местах. Был случай, когда от известного частника с опытом работы, стажем и именем к нам пришёл клиент с пакетом. Он вывалил на стол всё — диски, флшки, фотографии, ксерокопии документов, записи — и сказал, что хочет всё это как-то оформить. Среди документов не было никаких отчётов, только конверты и письма. Сначала мы не понимали, что с этим делать. Месяц мы только разгребали материалы и смотрели, что есть на дисках, и только после этого смогли назвать конечную стоимость систематизации документов.

Был ещё похожий случай: пришёл человек, для которого искал предков один генеалог. Заказчик хотел продолжить родословную по линии деда, который работал на железной дороге до революции. Была и копия личного дела железнодорожника, подтверждающая этот факт. Меня смутило, что дело было неполное, и я решил ещё раз поднять его из архива. В итоге выяснилось, что те части, которые не были скопированы, полностью не совпадали с реальными данными: это было не личное дело деда. Скорее всего, частник, который проводил поиск для этого человека ранее, просто подтасовал документы.

Каналов получения информации у нас несколько. Первый — архивы. Они, в свою очередь, тоже делятся на два типа: частные архивы, в число которых входят семейные собрания, и государственные. Второй и недооценённый источник информации — интервью с представителями старшего поколения заказчика. У людей порой находятся старые фотографии, документы, записи, иконы. При помощи этого канала мы дотягивались в исследовании до начала XIX века, причём подробно — с годами, фамилиями, родами деятельности. Интервью — хороший источник информации при условии, что вы задаёте правильные вопросы. Для этого надо владеть информацией о проекте, знать его специфику и понимать, что за респондент перед вами. Сейчас интервью у нас занимаются четыре журналиста. Они уже натренированы по нашей методике, у них есть огромный перечень из 600–700 вопросов, разбитых на разные блоки. Каждый разговор длится по четыре часа. Многие, особенно женщины, удивляются, когда читают наши расшифровки. Говорят: «Это моя мама сказала? Ничего себе!» Особый успех — когда слова представителей старшего поколения подтверждаются архивными документами.

Третий канал получения информации — библиотеки. Там можно подробнее узнать об исторических условиях, в которых жили предки, найти мемуары современников тех лет. Четвёртый источник — музеи, причём не только большие, но и маленькие, школьные. Если музей существует давно и у него хороший руководитель, в нём можно найти фотографии и документы, связанные с маленькими населёнными пунктами. Отдельный канал для генеалога — опыт коллег и интернет. Если какой-то человек уже занимался исследованием определённой области и скопировал или проанализировал всю информацию по ней из архива, можно обратиться к нему за помощью.

Пока мы всё же не бизнес, а хорошая мастерская. Сейчас в Москве 11 аналогичных компаний — со своими сайтами, ООО и хотя бы парой сотрудников. Мы общаемся с их представителями, у людей из сферы генеалогии есть комьюнити. Все мы встречаемся на конференциях, самая крупная из которых — Савёловские чтения. Они собирают людей со всей территории бывшего Советского Союза и проходят ежегодно в формате двухдневного представления докладов в Историческом музее.