Смотрительницы Музея современного искусства — о своём отношении к экспонатам The Village поговорил со смотрительницами Московского музея современного искусства о художниках и невоспитанных посетителях

Во всех музеях мира на страже объектов искусства стоят смотрители. Часто это пенсионеры, которые ищут спокойную работу, чтобы занять время и подзаработать. Они же работают, например, в Московском музее современного искусства, где постоянно сменяют друг друга временные выставки порой шокирующего содержания. The Village познакомился с четырьмя смотрительницами из ММСИ и расспросил их об отношении к современному искусству, молодёжи и сложностях работы. 

Смотрителем я работаю давно: скоро будет уже девять лет. А по профессии библиотекарь. Я бы работала в библиотеке и дальше, но у нас появились компьютеры, и те, кто не умеет с ними управляться, были вынуждены уйти. По счастливой случайности мне подвернулась работа в Музее современного искусства, которой я очень довольна. Искусством я давно интересуюсь. Помню, как после десятого класса в голове мелькнуло: «Хочу быть искусствоведом!» Но я сдрейфила и побоялась идти учиться.

Мне очень интересно всё, что здесь выставляют. К некоторым экспонатам даже сочиняю стихи. За девять лет работы я была почти на всех выставках в музее, кроме тех дней, когда болела. И к выставке Эшера сочиняла, и к «Цирку», и к «Разговору с руками». Когда я только пришла, выставили работу Герберта Байера. Она висела на втором этаже здания на Петровке. Там руки с глазами на фоне камней. Тут художник ходит (разговор происходил в зале с экспозицией Евгения Гранильщикова. — Прим. ред.), я стесняюсь при нём стихи читать. Я же скромная, компьютер не знаю. Ну ладно, вот:

Работа так и называется: «Одиночество человека в метрополе». Но у меня есть ещё. Например, о выставке «Цирк», очень яркой. И там было произведение «Клоун и кот».

Когда смотришь на картину и напрягаешься, что-то такое приходит в голову.

А ещё я сочинила стихотворение для скульптуры Айдан Салаховой, она такая чёрная с белыми руками. Сначала Салахова меня шокировала: всё-таки в современное искусство надо врубаться, а мы воспитаны в другую эпоху. А потом поработала около неё, и у меня стих сложился:

Мне на самом деле жалко вас всех, молодёжь. В вас есть негатив. Конечно, сейчас время такое. У самой сердце болело от инсталляции Гранильщикова, всё-таки она посвящена войне. А запоминается всё яркое. Выставка с пишущими машинками на втором этаже ММСИ — отличная. Мне нравится, что в музее дают такую информацию, над которой нужно думать.

Работа есть работа. Из неприятного — подсветка в глаза очень бьёт, да и шумно иногда бывает. Волнуешься всегда за экспонаты — как бы с ними чего не случилось. Один раз переволновалась: мне показалось, что у картины отогнулся край. Я очень переживала, а оказалось, что всё нормально.

Когда я была библиотекарем, со мной все здоровались. А тут — нет. Но сейчас такая тенденция, это ерунда. 

Я работаю смотрителем полгода, до этого всю жизнь была работником культуры. По образованию — музыкант, дирижёр-хоровик. Жизнь течёт-меняется, и вот я уже пенсионер. Не глубокий, но всё-таки. Пришлось устроиться сюда — ну а здесь интересно. Выставки постоянно меняются, всё время что-то новое. Ты не сидишь и не стоишь, ты рядом с молодёжью. А молодёжь сейчас такая вся позитивная, интересная. Мне весело с вами. У меня внуку 17 лет, и мне с ним очень даже нескучно!

Почему именно этот музей? Да потому что здесь Церетели, я его обожаю. Я пришла сюда, и вакансия была свободная. Можно было, конечно, и что-то другое поискать, но сейчас время такое, когда работу легко не найдёшь. А здесь что-то познавательное для себя открываешь.

Иногда то, что здесь показывают, мне непонятно: всё же мы выросли в других реалиях. И в наше время были откровенные выставки, но современное искусство резко отличается от того, на котором мы росли. Я по натуре реалист, а реалистическое искусство всегда доходчиво и близко любому человеку. Сейчас же делают скорее ребусы. Иногда хочется покопаться в мозгах, чтобы всё понять, потом глядишь — а-а-а, художник-то, оказывается, вот так хотел себя проявить, чтобы молодёжь прониклась, чтобы интересно было юным дарованиям. Всегда нужно проникнуть в дух того, что нам дают. Не просто «мне нравится» или «не нравится». 

Этот зал (в зале выставлены работы Марии Агуреевой, посвящённые общественным ограничениям, которые контролируют тело человека и его восприятие. — Прим. ред.) мне понравился. Мария Агуреева, видимо, позитивная девочка. Немножко экстремалка! Конечно, есть нюансы, которые мне не близки. Я всё-таки уже взрослый товарищ, и кое-чего мне не хотелось бы видеть.

Работа с посетителями всегда сложная. Порой люди непредсказуемы, порой возмущены — всё им не так. Много людей немного сумасшедших. К искусству тянет всех.

Я работаю смотрителем почти два с половиной года. Раньше отдавалась семье: у меня умер муж, и нужно было сидеть с ребёнком. Затем я решила, что нужно развиваться. Сидеть дома нельзя, нужно двигаться дальше.

С искусством я была никак не связана. Разве что в молодости интересовалась театром, творчеством художников и музыкой. Мы в наше время интересовались всем. В ваше время вы тоже, может, интересуетесь. Но мне кажется, что мы тогда интересовались больше.

Здесь очень много интересных выставок. Из недавних мне особенно запомнились выставки Эшера, «Игра в цирк», Игорь Вулох, Василий Шухаев. А вот Евгений Антуфьев мне не понравился. Может быть, я его не поняла. Только первый зал, где были рисунки его бабушки, показался мне интересным. Ещё понравились две-три вышивки. Всё остальное я искусством не посчитала.

В зале мы должны наблюдать за всем: читать нельзя, писать нельзя, кроссворды отгадывать нельзя, ничего нельзя. Даже если нет народу, мы ничего не можем делать. Работа смотрителя в этом смысле тяжёлая. Нам нравится, когда идёт народ. Когда никого нет, нам скучно. И единственное, что спасает нас, на мой взгляд, — это то, что мы можем смотреть на картины, ходить и впитывать в себя. Мы творчески развиваемся. 

Конечно, встречается невоспитанная публика. Могут начать тыкать пальцами в картину. Иногда заходят в зал с рюкзаками, в одежде с капюшонами. Молодые люди начинают общаться между собой и не замечают, что слишком близко стоят к картине. Часто человек неорганизован в пространстве, а это важная часть воспитания. В наше время такого не могло быть. Но нас воспитывало общество, а сейчас общество другое. Теперь практически никто не делает замечаний. И ещё наша беда в том, что часто выставки бывают интерактивными. Когда люди привыкают к ним, им начинает казаться, что взаимодействовать так можно с любым экспонатом. Но и это — вопрос воспитания.

Есть люди, которые не всё понимают, но им интересно. Однажды к нам приехала молодёжь — откуда-то очень издалека, с края Москвы. Я говорю о так называемых спальных районах. И вы знаете, они хотели понять: они читали, они смотрели, они подходили. Все эти бейсболки с козырьком назад или набок ни о чём не говорят. Ребята все хорошие.

Я работаю смотрителем семь лет. Стала им, потому что захотелось приобщиться к культуре: я очень люблю искусство и очень уважаю художников. Я москвичка, но люблю путешествовать и в другие города России. Всегда стараюсь посетить музеи наших городов — знаете, мне доставляет большое удовольствие познание культуры музея. А раньше я работала в библиотеке. Так что я связана с культурой, мне это близко. То, что обычно выставляют в ММСИ, мне нравится.

Мы призваны отвечать за сохранение экспонатов. И главная сложность — чтобы наш посетитель был доволен, а экспонат остался целым. Никаких инцидентов не было: мы внимательно относимся к своей работе. А посетители мне все нравятся: это всегда хорошие, культурные, вежливые люди.