И вот уже почти утро. Светает. Поют птицы. Метут дворники. Летят, не обращая внимания на сигналы светофоров, машины. Храпят соседи. А я не могу спать.

А странно, думаю я в русле традиций современного театра. А странно, где я буду, когда меня не будет? Где же я буду? Когда выстроятся в ряд все женщины моей жизни, от матери до дочери, и будут говорить про меня либо хорошо, либо никак. Где же я буду? Когда Боно будет стоять у моей могилы, лить слёзы и петь In a Little While, а хор ангелоподобных детей со всех континентов затянет I Will Always Love You, где же я буду?

Когда на Троекуровском, среди гранита и золотых цепей, номеров АМР и военных, будут нести моё тяжёлое тело — потому что мы как-то купили там три места со скидкой по случаю, — увижу ли я всё это великолепие? Смогу ли порадоваться? Смогу ли ехидно подумать, что теперь не придётся отдавать Николаю три тысячи рублей?