Согласно официальным данным ФМС от 25 февраля, за год в Россию с юго-востока Украины прибыл почти миллион граждан Украины. Лишь 30 тысяч из них живут в специальных лагерях. Остальные вывезли из охваченного войной региона все ценные вещи и поселились у родственников или на съёмных квартирах. Ольга приехала в Россию в прошлом июле на большом микроавтобусе. Однако из личных вещей взяла с собой только кое-какую одежду и жёсткий диск из компьютера. Всё остальное пространство автомобиля заняли 12 клеток с собаками. Ольга рассказала The Village о смерти трёх котов, едком трупном запахе под Краматорском и о том, какие животные приглянулись солдатам Национальной гвардии Украины.

Донецк

Я владела международным свадебным агентством, очень много ездила по миру. У меня была чудесная семья и три белых ангоры, которые раз в год приносили 15 котят. Они так хорошо расходились, что даже запись на них была.

В какой-то момент мой супруг решил, что деньги нужно вкладывать в игровые автоматы и что трезвым приходить домой необязательно. Два года я верила, что что-то изменится. Верила настолько, что истощила нервную систему и получила псориаз и опухоль гипофиза. У меня разрушаются лобные доли головного мозга. Они отвечают за оперативку, поэтому я могу терять мысль. Сама опухоль доброкачественная, просто постепенно я буду тупеть. Сначала я, конечно, была очень расстроена, а потом смирилась. А вдруг она будет очень медленно ползти? Это так же, как с этой войной. Ну, началась она, что мы можем сделать?

 

Я лежала в больницах по полгода, но выжила. У меня начался роман с программистом. Но запчасти от компьютера никак не совместимы с кошачьей шерстью. В какой-то момент мы поняли, что между нами ничего быть не может. А потом ещё догхантеры отравили всех моих котов. Чтобы не загнуться от тоски и бешеной любвеобильности, я обложилась животными и теперь не чувствую себя одинокой. Социально мне очень сложно. Не каждый человек отнесётся ко всему этому с пониманием. Зато у меня много созданий, о которых я забочусь с утра до вечера.

Свою первую собаку я встретила на КП — карантинной площадке. Туда свозили пойманных бродячих псов, стерилизовали и выпускали в зону обитания с вживлённым чипом. Проект организовали волонтёры на деньги фонда Рината Ахметова. В результате почти все бездомные собаки были прочипованы. Проблема была только со щенками до полугода. Без отдельного карантина они почти всегда заболевают и потом мучительно умирают. Поэтому гуманнее их усыплять, что нам иногда приходилось делать. По возможности волонтёры, особенно из приюта «Пиф», забирают щенков себе. Трудно быть богом и из ста выбрать одного. Но однажды моя дочь не смогла отправить дворнягу на убийство и забрала домой. Мы думали, что подрастим её и отдадим, но не отдали. Теперь у неё диплом УГС — управляемой городской собаки. Она даже, обогнав несколько хороших овчарок, заняла второе место по Донецку по аджилити — специальному спорту, бегу с собаками.

 

 

На тот момент у меня уже не было великолепного ремонта в моей большой квартире — 68 квадратных метров с огромным цементно-каменным балконом, превращённым в ещё одну комнату, на первом этаже дома из дикого камня, построенного пленными немцами. Постепенно я всё больше времени уделяла волонтёрству, стала брать собак и кошек домой, чтобы найти им новых хозяев. Приютом как таковым это назвать нельзя, но в среднем у меня было по 10 собак и 10 кошек одновременно. Иногда я даже не знала, сколько точно у меня котов: ну, мелькают пушистые хвостики и всё.

Чтобы не загнуться
от тоски и бешеной любвеобильности,
я обложилась животными и теперь не чувствую себя одинокой

 

Четыре кота были моими, остальные шли на пристройство. Я выкупала из цирка вышедших в тираж, иначе их бы там убили. Собак выкупала из чёрных приютов. Они приобретают породистых псов, чтобы их перепродать. Заботиться о них при этом часто забывают.

Собаки с котами уживались прекрасно. Новоприбывший пёс, если не любил котов или не был с ними хорошо знаком, попадал под опеку альфа-собаки. Вместе с альфа-котом они в случае чего брали новичка в коробочку, блокировали и отдавливали. В результате через неделю любое животное привыкало.

Личных собак у меня было пять — та дворняга, хаски, две китайские хохлатые. Пятая — это звезда по имени Айседора Дункан фон Краузен, в простонародье Ася. Она прожила два месяца в семье, и хозяева вернули её со словами «нам такое не надо». Когда я забирала её с КП, она была аутистом, не реагировала ни на что. Мне потребовалось полгода, чтобы вернуть Асе радость жизни. Но любит она только меня.

Моё отношение к личным собакам и тем, которых я планирую отдать, не отличается. Я их одинаково обнимаю, кормлю и воспитываю. Себе оставляю, только если понимаю, что собака не реагирует на других людей. Но всё же главное для меня — побольше пристроить. Чем больше у меня личных собак, тем меньше места для тех, кого я воспитываю и раздаю.

 

 

Собак на пристройство мы обучали ходить на поводке и вообще быть домашними животными. Это очень важно. Если вы работаете, то необученная собака за неделю разгромит вашу квартиру. Мы воспитывали профессионально, потому что моя дочка — помощник судьи по аджилити. Большинство животных отправляли в Россию. Здесь очень большой спрос на собак, особенно обученных.

Денег это приносило не то чтобы слишком много. Зарабатывала я вязанием авторских вещей. У меня даже есть несколько патентов в вязании крючком. Это дело недешёвое, клиенты были по записи, просто так попасть ко мне было невозможно.

Соседи сначала не могли понять, зачем мне всё это. Говорили, что лучше замуж выйти. Кому-то не нравилось. Но я наняла уборщицу, которая каждый вечер мыла подъезд. Ночью собаки не лаяли — их можно этому обучить. И, поверьте, моя квартира не была такой, как вы, возможно, себе представляете квартиру типичной кошатницы в многоэтажке. Я их сама кучу повидала в Донецке, когда волонтёрила: помойка отдыхает. Животные грязные, непривитые. Да уж лучше на улице, чем вот так.

Некоторым соседям даже нравилось. У меня под окнами детская площадка. Мамочки с колясками подходили к моему окну, рассматривали вывалившуюся на подоконник радугу котов. Я с парочкой собак ходила в соседнюю кардиологию. Сама лежала под капельницей, а старикам давала их тискать. Это полезно, особенно после инсульта.

Гуляли мы с ними в два захода. Научиться контролировать пять поводков — это дело практики. А моя дочка всем мальчикам, которые строили ей глазки, говорила: «Приходи в семь часов. Вот тебе поводок — и пойдём поговорим о любви».

Так бы всё и продолжалось, если бы не война.

 

 

Донецк — Обнинск

Перед отъездом, уже во время войны, догхантеры кинули мне на балкон, разбив стёкла, дизельную отработку. Написали записку с угрозами, чтобы больше не спасала собак. Пожаловаться некуда. Можно подать заявление в милицию, но они ничего делать не будут. Полиция ДНР решит вопрос быстро, но им, чтобы не обвинили в самоуправстве, нужна копия заявления в милицию. В милиции её выдавать отказались. Пришлось задуматься.

Решение уезжать я приняла по трём причинам. Первая — ребёнок. У неё очень активная социальная позиция. Боюсь, что всё бы кончилось тем, что она ушла бы в ополчение. Второе — мы жили от звука к звуку, точно понимали, что и куда летит. Нам хватало четырёх минут, чтобы собрать всех собак, засунуть котов в переноски и спуститься в подвал. Но потом у меня с кожей стало ещё хуже, чем сейчас. Я не могла двигаться. Даже обуться не могла. Стало очень страшно.

Третье — были люди, которые готовы были помочь мне здесь. Выехать в никуда с собаками нереально. В пунктах ФМС с таким количеством животных находиться невозможно. А я их не брошу. Девчонки, с которыми я познакомилась через сообщество в фейсбуке I Want to Get Home, помогли деньгами на машину и нашли дом, в котором я сначала поселилась.

Окончательно я решилась, когда почти разрушили дом моей сестры в Октябрьском. Моя мама даже тогда была уверена, что всё быстро закончится. А я понимала, что это не на один год. Я начала собираться в конце июня. Вариант, что я поеду без животных, вообще не стоял. Тех беженцев, которые бросили своих питомцев, я не обвиняю. Сама с трудом нашла здесь аренду. Не хотят брать даже с одной кошкой. А я всем говорю, что у меня три собаки. Потом стараюсь, чтобы хозяева не видели, сколько их на самом деле.

 

 

Самое важное было выбрать день, когда ехать. Во-первых, надо было, чтобы мои девчонки здесь были свободны. Они нашли мне дачу под Обнинском, но объяснить, как до неё доехать, не могли. Второе — надо было, чтобы наш отъезд не совпал с военными действиями на дороге. Здесь помогли мои связи в ДНР. Варианта было два. Можно было ехать самим, а можно — с конвоем ДНР. Если бы что-то случилось, с ними было бы более безопасно. Но шансов, что что-то действительно случится, больше. Поэтому решили ехать сами.

В микроавтобусе
легко помещается мини-гранатомёт.
Мы выглядели
как диверсионно-разведывательная группа

 

Перед самым отъездом я так перенервничала, что у меня отказали ноги. Пришлось задержаться в Донецке ещё на неделю. Я сделала себе гормональную капельницу на 30 тысяч единиц. Это новый американский метод — гормоношок. Я встала, хотя стала весить вместо 50 килограммов под 100.

Везти нас согласился перевозчик, который раньше возил наших собак-инвалидов в Германию. Он умеет перевозить собак, хотя делает это очень дорого. Ехать на микроавтобусе было опасно. В такой машине легко помещается мини-гранатомёт. Мы выглядели как диверсионно-разведывательная группа. Но что поделать, если у тебя 12 клеток с собаками? Водитель, я на переднем сиденье, сзади дочь и 12 клеток. Переезд меньше суток собаки выдерживают нормально. Только перед дорогой им нужно дать средство от укачивания и не кормить. В пути можно чуть-чуть попоить. Все животные вели себя прилично, только такса Никита гавкал всю дорогу. Но как только мы подъезжали к блокпосту, он замолкал.

На блокпостах к нам относились как к придуркам. Понять, кто нас осматривает, можно было только по нашивкам, они никогда не представляются. Все с автоматами. Фраза всегда одна и та же: «Вышли из машины с документами». Мы выходили, открывали двери. Собак много, жарко, запах обалденный. Немая сцена, пауза: «Едьте».

Блокпостов было много. Под конец моя дочь настолько обнаглела, что после долгих расспросов забрала у военных из рук наши паспорта и ещё пару бутылок воды из пакета со льдом. Водитель потом долго ругался и умолял больше так не делать.

 

 

На другом блокпосте Нацгвардия пыталась отобрать у нас трёх собак — хаски и двух китайских хохлатых. Они же породистые, видимо, продать хотели. Мы им рассказали, что хаски на самом деле не хаски, потому что у него глаза не голубые. Мало кто знает, что хаски есть другого типа. А китайцы — не китайцы, а просто дворняги. В результате клятвенно им пообещали, что под Харьковом завернём к знакомому их ветеринару и собак там отдадим. Ха.

До границы мы ехали медленно, около 10 часов крутились по Украине. Очень много разбитых бомбёжками дорог. На южной границе как раз было обострение, поэтому мы ехали по центру Украины, под Краматорском, как бы за спиной у войны. Это кошмар. Порезанные провода троллейбусов. Посечённые осколочными снарядами деревья. Пережёванный асфальт. Разрушенные дома и очень едкий трупный запах у маленьких посёлков вдоль трассы. Там действует правило четырёх гранат. Первая — во двор, чтобы убить собаку. Вторая — в дом, третья — в погреб, четвёртая — в погреб в огороде. Погибших никто не хоронит. Это дома-кладбища. Часа полтора мы так ехали. Водитель тихо матерился, я ничего не могла сказать, дочь плакала. Это невозможно забыть, это на всю жизнь.

В Славянске мы остановились в точке, где можно взять кофе, попудрить носик. Безумно перепуганные официантки. Одна рассказывала, как хорошо, что у нас теперь укры. Вторая, в укромном уголке, — как боится теперь жить. Все друг на друга стучат, люди исчезают и не возвращаются. Посоветовала особо тут не светиться.

На пропускном пункте, который контролировал Киев, машин было много. Все стоят гружёные, с кучей вещей. А наш микроавтобус гавкает и шевелится. Когда мы всем окончательно пролаяли уши, нас пропустили без очереди. На паспортном контроле мы очень волновались, потому что перед отъездом собаки съели заднюю страницу паспорта моей дочери. Но женщина на таможне увидела донецкую прописку и сказала: «Идите. Надеюсь, паспорт вам больше не понадобится». Россияне пропустили без проволочек.

На таможенном контроле тоже проблем не возникло. Женщина с ветконтроля увидела огромную пачку международных паспортов собачек, спросила: «„Пиф“? Всё в порядке, идите». Наш приют известен на Украине, у нас всегда всё чётко оформлено. Весь проход таможни у нас занял не больше часа. И 13 июля мы прибыли в Россию.

 

 

Россия

Поначалу я обустроилась на даче в Обнинске. Её для меня подруги нашли. Они же помогли устроить мою дочь в ветеринарный техникум в Кашине. Она уехала, и я осталась одна, никуда не могла сдвинуться с места. Поэтому я не продлила официально своё пребывание в России. Для передвижения внутри страны я просто купила себе миграционный лист и заполнила, как будто я только въехала. Пересечь границу я с ним, если что, не смогу. Я пыталась сделать всё официально через ФМС. Но там такая очередь… Они говорят, что к ним можно записаться через интернет, — но нет, там сумасшедший дом постоянно: крики, требования, жалобы. Всё это кошмарно, хотя я понимаю, что россияне вовсе не обязаны нам всё предоставить на блюдечке.

Я не хожу в Красный Крест, не беру гуманитарку. У меня есть всё необходимое благодаря моим подружкам. Было такое, что я им говорила: «Три микроволновки — это много. У меня уже есть одна». Для меня главное — интернет и бытовая техника. Я ничего с собой не брала, а только вынула жёсткий диск из компьютера, там вся моя жизнь. А за большинство украинских эмигрантов мне стыдно. У них прямо руки трясутся, когда они за бесплатной помощью тянутся. Набирают по пять одеял и ещё упрекают россиян, что «вы все такие богатые, а нам плохо». Но россияне-то в чём виноваты?

 

 

Когда из Обнинска надо было съезжать, мы начали обзванивать любые объявления о сдаче дома в пределах 20 километров от МКАД и 25 тысяч рублей. Искали дом, в который пустят с собаками, и в итоге нашли по Быковскому шоссе. Он был абсолютно пустой: это мы постелили линолеум, подруги помогли с мебелью и техникой. Дом разделён на две части, и я слышу, как мои соседи чихают, и знаю, что едят на обед. Когда дочка с парнем приезжают, им приходится спать на надувном матрасе на кухне. Да и то матрас уже собаки погрызли. Ничего качественнее мне не снять. 80 % своего заработка я трачу на аренду, а у меня ведь ещё дочка, мама, собаки, да и я сама болею.

За большинство украинских эмигрантов мне стыдно. У них прямо руки трясутся, когда
они за бесплатной помощью тянутся

 

Мама ко мне приехала в конце августа. Её взяла с собой соседка. Это было уже опаснее, чем когда ехала я. Да и жара стояла неимоверная. Мама еле доехала. В Донецке остался мой отчим. Он плохо ходит и иногда поглядывает за нашей квартирой из соседнего дома. Стёкол там уже не осталось, всё забито досками. Сейчас наш дом в зоне обстрела. Думаю, скоро войска передислоцируются и начнётся новая волна войны. Заходить в Донецк будут через наш район, так что не уверена, что дом устоит.

Я всё ещё хочу вернуться в Донецк. Для меня дом — это очень важно. Поэтому я не стремлюсь получить российское гражданство. Хотя, может, уеду в Израиль. Возможно, мне придётся серьёзно побороться за жизнь.

 

 

В октябре тот же перевозчик привёз мне кота. Я их оставляла на попечении друзей. Из моих четырёх выжил только один. Он хитрый, при бомбёжках забирался в вырытый ход под железным домиком. Другого снарядом разорвало. Третьего взял себе мой друг, но у него было прямое попадание в дом, и он там погиб. Ещё один погиб в самом начале войны.

Сейчас кот, когда слышит звук поезда, пластается по земле и тихо воет. Собаки тоже не сразу привыкли, что нас не бомбят. В Обнинске был шумный День города, когда мы только приехали. Собаки падали на пол и закатывались под стену в коридоре, как мы их учили. Нужно ложиться под несущую стену и там, где нет окон, чтобы осколками не порубило.

Несколько собак я отдала уже будучи в России. Хаски — в очень хорошую семью, у которой подруга оказалась владелицей ветеринарной клиники в Быкове. Она теперь дёшево оказывает помощь моим питомцам. У меня самой никакой медицинской помощи в России нет: это слишком дорого.

Моя мечта — организовать частный приют под моим руководством. Это большой бизнес с серьёзной конкуренцией, поэтому часто о животных там забывают. Денег на открытие нужно много. Несколькими миллионами мы не обойдёмся, особенно с учётом инфляции.

Я понимаю, что меня будут упрекать за то, что я вывезла собак, а не детей. Мне уже говорили: «Когда у тебя отказали почки, тебя спасали и Украина, и Россия». Но волонтёров, работающих с людьми, много, а собаки о помощи попросить не могут. Да и я настолько переживаю за людей, что падаю в обморок. От волонтёра, который каждые пять минут грохается в обморок, толку никакого. Но в конце концов я выполнила свою миссию — спасла свою семью. А моя семья — это дочь и собаки.