Планы на осень: 10 книг Новые Владимир Сорокин и Джон Грин, бестселлеры New York Times и номинанты «Букера», а также впервые изданная на русском классика — Лиза Биргер по просьбе The Village выбрала десять важных книг осени.

«Русские дети»

44 русских писателя, 48 рассказов для детей. Уже один список имён готов побудить нас к чтению: перед нами не просто сборник рассказов, а рассказы лучших из лучших. И если вы берёте короткие тексты в руки просто потому, что не успеваете или нечего читать, то вот книга для вас. Для тех, кто не успел пережить увлечение Павлом Пепперштейном в начале нулевых, кто никак не доберётся (а зря) до томика Петрушевской, кто только приглядывается к Марии Галиной, Евгению Водолазкину, Шамилю Идиатуллину и прочим современным русским авторам. А если вы читаете книги, чтобы понять что-то важное о нашей жизни и жизни тех, кто вокруг, то тем более для вас, потому что измерение жизни начинается с детства. После всех этих рассказов обнаруживается интересный зазор: дети неизменно счастливы, даже когда бедны и голодны, взрослые — неизменно нет. Возможно, столько ярких авторов, собравшись вместе, смогут, наконец, объяснить нам, что там ломается посередине.

Джон Грин «Виноваты звёзды»

После перевода «В поисках Аляски» звезда Джона Грина взлетела у нас высоко-высоко — примерно на ту же недосягаемую высоту, с которой она давно уже светит в Америке. И это при том, что за Грина в России долго никто не хотел браться и «Аляска» семь лет ждала перевода на русский язык. Хотя бы потому, что он пишет исключительно для самой неблагодарной аудитории, а именно подростков. Не секрет, что среднестатистический подросток книгам предпочитает кино и чатики. А Грин питает почти болезненную нелюбовь к хеппи-эндам. Книга за книгой он опровергает тезис, что хорошо только то, что хорошо кончается. В смысле, какой бы печальный ни был финал, то, что происходит между первым предложением и последней главой, все искания и открытия его холденов колфилдов — прекрасны. Подростки у Грина мало чем отличаются от тридцатилетних, разве что более ярко и травматично переживают каждую секунду своего существования. Так и с последней книгой. Да, героиня с первых же строк сообщает нам, что её депрессия — это «побочный эффект умирания» от рака, но её рассказ надо прочитать, просто чтобы проникнуться этой фирменной гриновской любовью к жизни.

Рейчел Джойс «Невероятное паломничество Гарольда Фрая»

Сначала это была невероятно популярная радиопьеса. Затем — книга, попавшая сразу в несколько списков лучших дебютов 2012 года и номинированная на премию «Букер». Теперь — русский перевод, который так легко проигнорировать из-за дурацкой обложки, богом забытой серии и просто потому, что никто вам про него не расскажет. Тут, правда, немного снова про рак: главный герой, обыкновенный пожилой англичанин Гарольд, отправляется пешком через всю Англию к своей лежащей в хосписе подруге. Он верит, что пока он продолжает идти, она будет жить. Но сама дорога с её встречами и поворотами становится для него важнейшим опытом с переосознанием прошлого и открытием себя. Очень молодые люди нередко пробуют постигать жизнь глазами стариков, правда, обычно в книгах оказывается, что прожитые годы никак на нас не отражаются: мы всё так же не понимаем собственной жизни и не видим главного под своим носом. Роман Джойс — один из тех, которые способны это изменить.

Р. Дж. Паласио «Чудо»

Ещё одна важная книга 2012 года выходит у нас в детском издательстве и может пролететь мимо взрослой аудитории, а зря, потому что в мире в прошлом году её читали абсолютно все, и несколько недель на первом месте в списке бестселлеров New York Times тому доказательство. Это история самого обычного мальчика с самой необычной внешностью. Август родился без лица — с редким генетическим заболеванием, которое называется «Синдром Тричера Коллинза» и в тяжёлых случаях приводит к полной деформации лица. Дома он защищён любовью и заботой родителей, но вот Августу исполняется десять лет, он впервые идёт в школу, и ему впервые становится по-настоящему непросто. Впрочем, эта история — не о детской жестокости, не о терпимости к тем, кто не похож на нас, — это вообще не душеспасительная книжка. Она о том, что под самой причудливой внешностью скрываются совершенно такие же, как и мы, люди и уметь разглядеть это — оно-то и есть чудо.

Владимир Сорокин «Теллурия»

Параллельный сюжет творчества Сорокина — наблюдать, как из маргинальных авторов-концептуалистов, ещё десять лет назад дразнивших туповатую путинскую молодёжь, он постепенно превращается в главного, всемирно признанного русского автора, получает серьёзные премии, входит в шорт-лист международного «Букера» и что именно к нему чаще всего обращаются за комментарием о сути литературы и будущем человечества. Его картинка России завтрашнего дня, нарисованная в «Дне опричника» и «Сахарном Кремле», с её православной опричниной, жизнью за царя и пожирающим Россию Китаем, постепенно начинает сбываться, — теперь давайте посмотрим, что будет с Европой. А Европе «Теллурия» обещает новое Средневековье, кентавров и псоглавцев, карликов и великанов, которых объединяет стремление к новой Земле обетованной — богатой волшебным металлом, приносящим счастье, республике Теллурия. По большому счёту всё как и всегда у Сорокина: триумвират власти, насилия и наркотиков. Причём власть и насилие являются лишь способами добраться до более лучших наркотиков, а наркотики становятся лишь способом смириться с насилием и властью. Сам Сорокин тоже тот ещё наркотик: все эти придуманные им слова, все измерения его новой реальности затягивают не меньше.

Арт Шпигельман «Маус»

Одна из главных книг XX века приходит к нам с чудовищным опозданием, уже в статусе школьной классики — или скорее университетской, потому что каждый второй американский и европейский студент писал по «Маусу» эссе о Холокосте. Художник Арт Шпигельман запечатлел в своём комиксе историю своего отца Владека, польского еврея, прошедшего Холокост. Среди героев есть и его мать, и младший брат, которого отравила тётя, чтобы тот не попал в руки немцам, и он сам. Игра, которую он как будто затеял в рисунке: немцы — кошки, евреи — мышки, — не создаёт эффекта отстранения, наоборот, засасывает в повествование ещё глубже. С 70-х годов, когда Шпигельман начинал рисовать «Мауса», изменилась одна важная вещь: тогда главные вопросы по поводу Холокоста заключались в том, как рассказывать будущим поколениям о нём и как жить дальше с грузом такого прошлого. И рефлексирующий художник Арт чуть ли не больше времени, чем на рассказ, тратил на осознание. Именно, кстати, за последующие тома рефлексии, вышедшие в 80-х, ему дали Пулитцеровскую премию. Тогда казалось, что Холокост не будет забыт. Но вот прошло тридцать лет, и один из главных текстов о Катастрофе выходит на русском языке с совсем другим посылом: просто чтобы вспомнили.

Халед Хоссейни «И эхо летит по горам»

Автор «Бегущего за ветром» опять возвращает нас в свой Афганистан — страну прекрасных людей и ужасной истории. Но география его романов расширяется с каждой книгой: вот уже весь мир становится местом действия его афганской сказки, и целого мира мало, чтобы довести её до конца. Со своей третьей книгой, вышедшей в Америке в мае, он, впрочем, окончательно доказал, что не просто хороший рассказчик историй и место в десятке самых продаваемых авторов нулевых (38 миллионов копий книг по всему миру) обеспечил ему не наш дурной вкус. Да, Хоссейни рассказывает истории, от которых невозможно оторваться, но в каждом его сказании есть ещё и мощь древнегреческого мифа. Так, в последней книге сестра всю жизнь ищет потерянного брата, чтобы обнаружить для себя связь всего со всем, скрытое взаимодействие всех вещей и всех людей. Сложный современный мир у Хоссейни в очередной раз становится понятным, он снова вытаскивает из рукава свои простые истины, объясняет всё про любовь, семью, дружбу и то, что делает нас людьми, а заодно, конечно, и про Афганистан, с которым мы тоже связаны крепче, чем можем себе представить. Если все самые ожидаемые книги осени свести к одной, то вот она.

Фостер Хэл «Принц Вэлиант во времена короля Артура»

Любители комиксов и издательства Zangavar кинутся на «Принца Вэлианта» уже в предзаказе, даже не читая историческую справку. Но мы на всякий случай её для вас напишем. Свою страничку комиксов о храбром принце Вэлианте художник Фостер Хэл начал публиковать в новоорлеанской газете The Times-Picayune в 1937 году и продолжал вплоть до 70-х, когда руки перестали его слушаться из-за артрита. С историей, особенно в первые годы, Хэл обращался вольно и часто приплетал к своему Средневековью то закат Римской империи, то Новое и даже наше время. Его комикс особенно полюбился англичанам — автор стал одним из немногих американцев, принятых в Королевское общество искусств Великобритании, а король Эдуард VIII, тот самый, что отрёкся от престола ради женитьбы на американке, называл его «величайшим вкладом в английскую литературу за последние сто лет». Эдуард, возможно, погорячился, но Вэлиант действительно стал значительной ступенью в развитии рисованных историй: простой, понятный сюжет, подписи вместо «пузырей», симпатичный, неизменно старательно отрисованный герой и целое море приключений: тут и сражения, и великаны с крокодилами, и кругосветные путешествия. Стиль рисунка может показаться смутно знакомым: за десять лет до этого тот же Хэл был первым автором комиксов про Тарзана.

Олег Дорман «Нота. Жизнь Рудольфа Баршая,
рассказанная им в фильме Олега Дормана»

В порядке исключения позволим себе большую цитату из предисловия к новой книге Олега Дормана, автора полюбившегося многим «Подстрочника». Там Соломон Волков объясняет, зачем условным «таким, как мы» читать эту книгу, воспоминания великого дирижёра Рудольфа Баршая, руководителя Московского камерного оркестра, уехавшего в Америку, чтобы играть то, что хочется, а не то, что говорят. Нет, не потому, что прожить жизнь, ни разу не услышав живого исполнения концерта Шостаковича для скрипки с оркестром. Скорее потому, что «в сегодняшней России быстрым темпом — как всегда бывает в этой стране в переломные эпохи — идёт формирование новой элиты. Этим людям от 20 до 40 лет. В основном они выросли в обеспеченных, привилегированных семьях. Они получили (как и их родители) хорошее образование. Но есть у них с родителями и существенная разница. Они могут быть, если захотят, гражданами мира». Эта возможность, объясняется в книге, позволяет нам знать, понимать и любить больше удивительного и разного, а не ограничивать свои вкусы интересами других («Чего стоит каждый из нас, если обменяет свои личные обязанности на то, чтобы слиться с толпой?» — говорит уже в своём монологе Баршай). А ещё она позволяет нам ценить свободу — а уж эта книга именно о ней.