Гобийский синдром Кругосветное путешествие на мотоцикле. Монголия. Пустыня Гоби.

Асфальтовая дорога должна уже была по идее закончиться, а я продолжал все ехать и  ехать по ней – прямо на юг. На двухсотом километре возле населенного пункта меня остановили полицейские в марлевых повязках, перегородившие дорогу ежами. Даже в  Африке полицейские немного говорят по-английски, но монгольские стражи порядка, видимо, являются ура-патриотами и потому объясняются исключительно на своем могучем монгольском языке. Через 20 минут вокруг меня собралась уже толпа большелицых пассионариев, оголтело размахивавших руками и тянувших слова по слогам – по монгольским слогам, естественно. Они, видимо, сочли меня полным идиотом, ибо мне никак не удавалось понять их – пусть даже по слогам. «Дай-рах бие бараг-тай-хан бай-на би муу бай-на!» – ну, вы понимаете. 

Видимо, чтобы вознаградить меня за терпение, Будда в конце концов послал человека, сносно говорившего по-русски. Человек спокойно объяснил, что дорога закрыта, так как в этом районе зверствует эпидемия чумы. Я попросил моего спасителя перевести, что я уже переболел чумой, малярией и  желтой лихорадкой несколько раз и  у  меня нереальный иммунитет ко всему этому дерьму. После продолжительной беседы полицейский, равнодушно пожав плечами, опрыскал меня и мотоцикл химикатами, и  я  рванул вперед в стремлении обогнать наступающую ночь. Ночь, как всегда, оказалась быстрей. Проехав еще несколько километров, я почувствовал, как впереди из темноты фронтом на меня надвигается нечто огромное, как гигантская волна. В неописуемом животном страхе я затормозил. Неизлечимая болезнь фар не давала возможности осветить перспективу, и я, заглушив мотоцикл, пугливо принюхался к огромному нечто. Этим нечто была пустыня Гоби. 

«А пустыня, я вам скажу, великая: в целый год, говорят, не пройти ее вдоль. Всюду горы, пески да долины; и нигде никакой еды. Ни птиц, ни зверей тут нет, потому что нечего им там есть. Но есть там вот какое чудо: едешь по пустыне ночью, и случится кому отстать из товарищей, как станет тот человек нагонять своих, заслышит он говор духов, и почудится ему, что товарищи зовут его по имени, и зачастую духи заводят его туда, откуда ему не выбраться, так он там и  погибает…» Это не я сочинил, это Марко Поло. Но могу вам со всей уверенностью заявить, что за последние восемьсот лет в пустыне Гоби мало что изменилось. 

Я стоял на оборвавшемся полотне асфальта – границе цивилизации – и вглядывался в открывшийся мне мир дикой пустыни. Ближайшим населенным пунктом, в котором можно было стать на ночлег, была зараженная чумой деревня, остановись в которой, я бы обрек себя на заточение в карантине на неопределенное время. Ночь была недружелюбно ветреной и холодной, так что о том, чтобы разворачивать палатку, я и думать не хотел. За обмозговыванием плана дейст вий меня застал подъехавший со стороны пустыни старый джип с шарпеевидным монголом-водителем. Вопросительные жесты и гримасу водителя я перевел как «Классная тачка, чувак!». В свою очередь пожестикулировав и покривлявшись, я получил многозначительный ответ в духе Моисея  – взмах рукой в сторону пустыни, указывавший мне дорогу к отелю обетованному. Уверенность монгола на джипе подарила мне сомнительную надежду, и я отправился в путь. При съезде с асфальта я  испытал точно такое же чувство, какое испытываешь перед заходом в мор­скую воду ночью. Спотыкаясь о камни и падая, я все дальше и дальше пробирался во владения Гоби, уплывая по волнам песка и  камней в неизвестность. Потухшие огоньки электричества послужили мне сигналом к  мобилизации всех ресурсов организма, заточенных под борьбу за выживание. Моим шестым чувством был GPS-навигатор, с помощью которого я планировал вернуться обратно по протянутой, как нить Ариадны, траектории. Следы от прошедших когда-то машин делились как инфузории-туфельки, то заводя в тупик, то сталкивая далеко в сторону от основного курса, который я отслеживал по компасу. То и  дело я падал в песчаные «лужи», придавливая себе ноги кофрами  – только мотоботы спасали мои ноги от жутких переломов. 

В конце концов я выехал на возвышенность, откуда увидел несколько светящихся в лунном свете юрт, и отправился вниз знакомиться. Жители этих юрт оказались добытчиками чего-то мне неизвестного. Светились ли их юрты от радиации или от чего другого, но, не желая стать фигурой нового политического скандала из-за какого-нибудь запрещенного изотопа, я было засобирался в путь, но добытчики всем своим видом показывали, что их гостеприимст во только начинается. Начитавшись сводов правил Чингисхана, которые до сих пор чтут монголы (как и куда следует входить, на что наступать и где сидеть и т. п.), я все напрочь перепутал, как только подошел к двери юрты. 

Например, в Монголии нельзя входить в  юрту с засученными рукавами, лопатой или другими землеройными орудиями. По обычаю монголы засучивают рукава при похоронах, а землеройные орудия, вносимые в юрту, считаются дурной приметой. Лопаты у меня не было (а то бы я  ее непременно занес), но я, разумеется, наступил на порог и сам сел на почетное место в  северной части юрты. Полусырое мясо с  репчатым луком вприкуску, чай с молоком и мукой, курдючным салом и бараньими мозгами, заваренный в пластиковой банке из-под майонеза… Вот она, высокая степная кухня! Я поделился с ребятами сигаретами Dunhill, и мне разом простили все прегрешения и отпустили с богом. 

С Китаем мне не повезло. Прокантовавшись какое-то время в монгольском пограничном городке с гениальным названием Замууд, мне вроде удалось уладить все формальности, загрузить байк на «КамАЗ» и даже пересечь границу с Народной Республикой. Вот тут-то и начались проблемы. Как только «КамАЗ» гордо въехал на китайскую территорию, к нам, визжа как парочка истеричных китайских божеств из трэшевого фантастического боевика, подлетели две полицейские машины и заблокировали дорогу. 

Лай китайских сирен вынудил монгольского водителя выйти из машины. При этом конфликт с иероглифически орущими друг на друга китайцами меня как будто не касался. Я  спокойно вылез из машины, отошел в сторону и принялся ждать кунфуистской разборки. Все разрешилось, к моему сожалению, гораздо скучнее: выдворением машины на нейтральную полосу. После нескольких часов перетягивания каната я принял решение о возврате в Монголию, для чего потратил на соответствующие процедуры еще несколько часов. Мой выезд из Китая согласовывали со всеми большими начальниками, обязательно рассказывая о моих кругосветных скитаниях  – что неизменно сопровождалось просмотром паспорта и бурными эмоциями при открытии каждой новой страницы. 

Вдоволь наевшись дорожной пыли, я вернулся с западной дороги на основную трассу, ведущую в Кяхту, только поздно вечером. Насчет ночлега я не беспокоился, так как рядом с развилкой стоял комплекс похожих на отель красивых зданий, архитектурой напоминавших пагоды и украшенных национальными узорами. Вывеска у дороги, написанная на монгольском языке, явно приглашала посетить это дивное место, о чем свидетельст вовало сказочное изображение степей, животных, юрт и синяя стрелка, указывающая путь к комплексу. 

Уже окончательно стемнело, и я, найдя ворота закрытыми, посигналил. Затем еще и еще раз. Вдалеке появились фигуры, которые долго не решались подойти ко мне и то и дело переговаривались друг с другом. Но моя настойчивость все-таки вынудила их подойти к воротам. «Хочу к вам, дорогие товарищи», – начал орать я, тыча пальцем в основное здание. Но монголы только шарахнулись назад и покрутили пальцем у виска. «Я хочу там поспать!» – не унимался я, трогательно и живописно складывая ладошки лодочкой – на что монголы отреагировали еще более нервно, с типичной для этой чудесной нации руганью одними согласными. И тут уж я закричал благим матом: «Пустите русского человека переночевать в отель, мать вашу!» Легкая матерщина подействовала на аборигенов как магическое заклинание – они ненадолго замолчали,  ви ди мо, вспоминая школьный курс русского. После чего один из монголов заорал во все горло: «Это не отель, это крематорий!» Не в  силах сдержать смех, я откатил мотоцикл к дороге – через пятьдесят километров был отель, в котором я останавливался раньше.