В Петербурге завтра, 16 мая, пройдёт очередная «Ночь музеев» — акция, в которой участвуют около сотни заведений культуры: они будут работать до шести утра воскресенья. Накануне акции мы решили наведаться в музей с одной из самых, пожалуй, интересных программ — музей Ахматовой в Фонтанном доме. Тем более что он курирует другой важный музей — «Полторы комнаты» Иосифа Бродского (его откроют на один день 24 мая, а затем закроют на очередной этап ремонта). 

Кабинет директора музея Ахматовой — Нины Ивановны Поповой. Заходит сотрудница, интересуется, как правильно произносить отчество Михаила Золотоносова (литературоведа, культуролога): «Натанович? Натальевич?» Недоумевает, от какого имени образовано искомое «Нафталиевич». Замечаю, что Михаил Нафталиевич крайне огорчается, когда перевирают его отчество: со мной уже был конфуз. 

Разобравшись с Золотоносовым, приступаем к беседе. Участницы, помимо Нины Ивановны : заместитель директора Музея по развитию Анна Соколова и заведующая отделом выставок и проектов Музея Жанна Телевицкая. Говорим про то, зачем нужна «Ночь музеев» — многотрудная, с разношёрстной публикой — самим музеям; почему нельзя открыть «Полторы комнаты» Бродского прямо сейчас; не страшно ли государственному музею проводить у себя мероприятия оппозиционеров. 

 

 

«Ночь музеев»

— «Ночь музеев» для самих музеев — это обязаловка или благое дело? Я пытаюсь представить себя на месте сотрудника музея, который вынужден работать всю ночь. А люди приходят разные — и совершенно необязательно это привычная интеллигентная публика. 

АННА: Конечно, «Ночь музеев» — хорошее дело. Люди действительно приходят разные. В прошлый раз одна парочка спрашивала: «Это правда тот дом, где Ахматова повесилась?» Разумеется, эту вахту очень тяжело отстоять: тут и подготовка, которая начинается задолго до «Ночи», и сама мясорубка с шести вечера до шести утра. Но давайте честно: музей зарабатывает на «Ночи». При нынешнем недостатке финансирования то количество людей, которое проходит через нас в «Ночь музеев», даёт возможность выживать. 

— А сколько человек проходит через музей Ахматовой в обычный день — и сколько в «Ночь музеев»?

АННА: За последний год у нас проходимость в целом была 64 тысячи. За «Ночь» проходит от шести до семи тысяч человек. Основные мероприятия, на которых музей может заработать для будущих проектов, — рождественские, акции в дни осенних школьных каникул и «Ночь музеев».

Мы активно осваиваем пространство сада перед музеем, и вслед за «Ночью музеев» у нас начнётся фестиваль «Бродский Drive», который будет включать театральную и музыкальную части, кинопоказы под открытым небом. Он будет проходить все выходные до конца июня. 

— Сотрудники музея нормально реагируют на работу в ночь?

 

 

— Нормально. У нас же не все в этом участвуют — только те, кто курируют конкретные проекты. Ночь музеев — это ажиотаж и воодушевление, это настолько интересно... Мне вообще очень нравится музей Ахматовой. Впервые я в него пришла в 2006 году со своими проектами, затем уходила, а в 2009-м вернулась и работаю здесь. Нине Ивановне удалось собрать коллектив единомышленников. Здесь нет какой-то гнилухи, которая бывает в других местах: «Я сделаю то-то, а вот это не входит в мои обязанности». И «Ночь музеев» — как лакмусовая бумажка, потому что настолько все объединяются: от замдиректора до экскурсовода. Например, наши заведующая просветительским отделом и заведующая «Кабинетом Бродского» выступят в роли буфетчиц в кафе «Сайгон».

Нам же хотелось сделать и о нашем персонаже — но не рассказывать в лоб о Бродском, а, скорее, о том времени, которое повлияло на его формирование

 

— Кстати, почему вы взяли тему неформальной культуры Ленинграда? 

АННА: В городе проходят юбилейные мероприятия, связанные с Иосифом Бродским. Но о Бродском уже столько сказано... При этом тема, которую нам задал Комитет по культуре, — «Память». В основном музеи будут делать что-то про войну. Нам же хотелось сделать и о нашем персонаже — но не рассказывать в лоб о Бродском, а, скорее, о том времени, которое повлияло на его формирование. Поэтому — 1950–1980-е годы. Это и есть время неформальной культуры — то, что Бродского сделало Бродским. И ещё эта тема, конечно, связана с музеем Ахматовой: противостояние поэта и власти, формальной и неформальной культуры нам близко, мы любим об этом говорить. Кроме того, это ещё и молодёжная история. Обычно в «Ночь музеев» до закрытия метро у нас более возрастной контингент, а позже развлекается молодёжь. Хотелось им рассказать, что родители их тоже не были конформистами, не были унылыми и скучными: они танцевали, носили варёнки, были стилягами. 

ЖАННА: Слово «драйв» придумали гораздо раньше, чем все думают.

АННА: Иосиф Александрович в фильме «Прогулки с Бродским» говорит Евгению Рейну: «Знаешь, мне кажется, что слово „драйв“ придумал я». 

ЖАННА: То, что драйв в ночи будет, мы не сомневаемся. Все органы чувств будут задействованы: посмотреть, послушать, подвигаться.

АННА: У нас всю ночь будет работать экран с трофейным кинематографом. Как писал Бродский, четыре серии «Тарзана» сделали гораздо больше для его формирования антисоветского...

ЖАННА: ...чем весь Госдепартамент. Понятно, что на всеобъятность мы не претендуем, но многое из эпохи 1950–1980-х будет представлено. В том числе и живопись.

АННА: Мы дадим возможность гостям творить самим. Хотели пригласить какого-нибудь знакового художника той эпохи. Но с ними сложно: они либо люди пьющие, либо не умеют работать с аудиторией. 

ЖАННА: Кафе «Сайгон» будет работать. Будем производить обмен цитат на деньги — а потом обмен денег на «сайгонские» блюда. 

АННА: Вот что удивляет каждую «Ночь музеев»: практически не бывает пьяных. Максимум выносим по пять бутылок. Люди приходят не за этим. Понятно, что они сидят на газонах...

ЖАННА: И иногда им очень холодно и хочется согреться изнутри...

АННА: Но люди включаются в игру «Ночь музеев». 

ЖАННА: И поразительно: они хотят в сам музей — что бы мы ни предложили в саду. Видимо, музей ночью — не то же самое, что днём. Есть какая-то магия. 

 

 

Музей-квартира Бродского 

— Скоро открывается музей-квартира Бродского «Полторы комнаты». Какой она будет ко дню открытия?

НИНА ИВАНОВНА: К этому времени должен закончиться первый этап ремонтно-реставрационных работ, связанных с усилением балок между первым и вторым этажами, установкой перегородки для соседки (Нины Фёдоровой. — Прим. ред.) и обустройством для неё отдельного санузла. В остальной части квартиры (помимо комнаты соседки. — Прим. ред.) — собственно «полторы комнаты», ещё две комнаты соседей и коридор. В помещение нельзя вносить подлинные вещи, рукописи, фотографии — на стенах грибок, ремонт продолжается. Так что открытие будет условным посвящением дню рождения Бродского. Экспозиция будет выстроена по мотивам эссе «Полторы комнаты»: это память о родителях, о жизни Бродского в этом пространстве. И наше желание — соединить этот мотив со второй половиной жизни: нобелевское лауреатство, путешествие Бродского по миру, Венеция и прочее. Соединить две половинки. И рассказать на коммунальной кухне о суде над Бродским (в 1964 году Бродского судили за тунеядство. — Прим. ред.).

Сейчас к этому пространству нельзя относиться как к музею — скорее, как к заявке на музей. Предстоит очень много работы. Она ведь делается не за письменным столом. Любой музей, особенно музей поэта — это своего рода храм. Это и вид из окон, и, вместе с тем, размышления: об этой жизни, о том, что для меня эти стихи. Сейчас ничего такого мы не успеем сделать. Просто времени на это нет. 

— 24 мая в музей-квартиру в доме Мурузи смогут прийти все, кто угодно?

НИНА ИВАНОВНА: Первый час — торжественная церемония, затем могут посетить все желающие. Мы будем открыты до 10 вечера: стойте в очереди и заходите. Группы маленькие — по 15 человек, и интервал маленький — 15 минут. Зайти, поклониться тени, посмотреть в окна, увидеть фотографии, послушать голос и уйти. 

— Кто будет из больших гостей?

 

 

НИНА ИВАНОВНА: Из больших... В городе будет проходить международная научная конференция («Иосиф Бродский: проблемы изучения творчества». — Прим. ред.). Все участники конференции — наши большие гости. Энн Шелберг из Нью-Йорка, руководитель Фонда имущественного наследия. А ещё вечером на Новой сцене Александринского театра пройдёт вечер, посвящённый Бродскому, — там 250 билетов... Ну, чертим круг людей: филологи, литературоведы, поэты. Звонят, просят не забыть. 

Там главная проблема, которую надо решить каким-то толковым способом, — перевод квартиры из жилого фонда в нежилой

 

— А чиновники?

НИНА ИВАНОВНА: Полтавченко будет. 

— Говорили, будто приглашение на открытие Путину отправляли.

НИНА ИВАНОВНА: Я вас умоляю. Комитет по культуре ждёт Мединского.

— Как прямо сейчас выглядит будущий музей?

НИНА ИВАНОВНА: Там стройка. Я только что оттуда — ноги по колено в меловых извержениях. Сейчас буду искать людей из Комитета по культуре, которые бы надавили на рабочих: работают плохо, не в темпе. 

— Когда состоится полноценное открытие музея?

НИНА ИВАНОВНА: Раньше я думала, что в конце года. Но теперь думаю, что нет. Может быть, через год. Сегодня у меня настроение достаточно пессимистическое. Там главная проблема, которую надо решить каким-то толковым способом, — перевод квартиры из жилого фонда в нежилой. А для этого надо выкупить квартиру на первом этаже, найти деньги на ремонт... В общей сложности, чтобы закончить всё, нужен 41 миллион рублей. Но сначала — выкуп квартиры. Это делает не город, это делают спонсоры. Надо их найти.

— С жителями квартиры на первом этаже ведут переговоры о выкупе?

НИНА ИВАНОВНА: Я не могу вести переговоры ни с кем — я не знаю, что за этим стоит: город не даст мне денег. Надо, чтобы была воля. А вы верите, что есть воля сделать музей Иосифа Бродского — диссидента, тунеядца, человека, который сказал, что он не простит государству убийство своих родителей? 

 

 

Самый дружелюбный музей

— Недавно социологи провели исследование: выясняли, какие петербургские музеи — самые дружелюбные. Музей Ахматовой в их рейтинге дружелюбия — на втором месте. Как вам это удалось? 

НИНА ИВАНОВНА: Потому что у нас такая позиция. Это дом — наш и людей, которые сюда приходят. 

АННА: Это ещё и уважение к посетителям, потому что мы с ними разговариваем не с позиции «руками не трогать». Мы ведём диалог. Нам с ними интересно. Это как воспитание ребёнка: если тебе перестаёт быть интересно — ты можешь сколько угодно притворяться и выкладывать с ним кубики, но он почувствует фальшь. И тогда в музее делать нечего — это храм, неприкосновенная корова. А если интересно, что происходит вокруг, с людьми, которые к тебе приходят, — тогда и им тут комфортно. 

— К подслушанному диалогу о Михаиле Нафталиевиче Золотоносове: а как вы отбираете тех людей и те культурные институции, с которыми потом работаете? К вам можно прийти с улицы?

НИНА ИВАНОВНА: Можно. Мы работаем с теми, с кем нам самим интересно. Мы не законсервировались.

АННА: Сумасшедшие по духу притягивают сумасшедших. 

НИНА ИВАНОВНА: Мы не производим впечатление сумасшедших!

— В том-то и дело!

НИНА ИВАНОВНА: В общем, нам интересно — поэтому мы так и работаем. Даже Нафталиевич, к которому у меня чрезвычайно сложное отношение...

— Почему?

НИНА ИВАНОВНА: Вот сейчас он выпустил книгу про Ольгу Берггольц («Охота на Берггольц. Ленинград 1937». — Прим. ред.) и боялся, что мы его не пустим. Потому что к «Гадюшнику» (предыдущая книга М. Н. Золотоносова — о ленинградской писательской организации в 1940–1960-е годы. — Прим. ред.) у меня очень сложное отношение. Нельзя издеваться над теми, кто не выступал борцами против советского режима. Если бы ты жил тогда — ты бы понял, что им надо сочувствовать. Мне так кажется, можете со мной не согласиться. А он над ними стебётся. «Первый секретарь Союза не боролся, а искал какие-то обходные пути — а надо было выступать борцом». Милый мой! Где эти борцы были в 1949 году? Что такое быть борцом? Это даже не стёб, это издёвка: мол, они себя изображают такими сильными, жизнь прожившими, а на самом деле были слабыми. Да, были слабыми. Это опыт человеческий, опыт осмысления отношений с тоталитарной системой. Ты сначала её обходишь — как сейчас вот (и мы же с этим сталкиваемся), ищешь компромисс — а потом упрёшься лбом и поймёшь: или ты, или она. Ну нельзя над ними издеваться! Издевательства над этими людьми я ему не прощаю. 

— Тем не менее вы приглашаете Золотоносова выступить в музее.

НИНА ИВАНОВНА: А ведь книжка про 1937 год отличная. А его нравственная позиция как исследователя, с моей точки зрения, сомнительная. О чём могу сказать ему открытым текстом. Но приглашаю, потому что книжка достойная: про 37-й, про то, как ломали людей. Приглашаем, книжку даже прочитали. Причём тоже очень интересная была позиция. Говорит: «Вот, книжка вышла». «Замечательно, приносите, почитаем». А он: «Напротив вас — магазин „Порядок слов“, пойдите и купите». Ничего себе! Весь Михаил Нафталиевич в этом. Мы пошли и купили. Меня этим не заденешь. Но вообще-то по-человечески нормально — прийти с книжкой. Боится чего? Тоже комплексы какие-то. Но тем не менее работа очень интересная. Вот если бы только не унижал других.

 

 

Нонконформисты 

— Как складываются истории с нонконформными персонажами? Я имею в виду, например, проект «Последний адрес», который в том числе организовал Сергей Пархоменко. 

НИНА ИВАНОВНА: Акция очень хорошая. Для нас последний адрес — это Николай Николаевич Пунин, последний хозяин квартиры. Звонил Пархоменко и говорил: «Нас и „Мемориал“ интересует табличка на доме». Отношения у нас нормальные, мы делаем одно дело. 

— Просто дело в том, что тот же Пархоменко — в жёсткой оппозиции нынешнему политическому дискурсу. Вы не боитесь работать с оппозицией?

НИНА ИВАНОВНА: Нет, не боюсь, пока.

— Но мало ли что.

НИНА ИВАНОВНА: Мало ли что. Будет и будет. Да и чего мне бояться? То есть я не могу сказать сказать, что я выхожу на площадь, — нет, не выхожу. 

АННА: Здесь нет искусственного пафоса, если это соответствует твоим собственным взглядам и убеждениям... Где-то же разумные люди должны оставаться.

НИНА ИВАНОВНА: На площади мы не ходим. Я удерживаю своих коллег. Потому что у нас 66 человек, мы отвечаем друг за друга. Если кого-то попрут, потому что захотелось заявиться... Лучше заявись как-нибудь по-другому. То есть каких-то крайностей не хотелось бы. А общаться с ними — почему нет? Давать им возможность здесь по делу выступать — почему нет? 

АННА: Не как с политической трибуны.

НИНА ИВАНОВНА (обращаясь к Анне Соколовой): Только что узнала, что Кичеджи (бывший вице-губернатора Петербурга, курировавший в том числе вопросы культуры. — Прим. ред.) временно возглавил Академию Штиглица. Кстати, Кичеджи в прошлом году нашёл 13 миллионов на соседку Бродского. 

АННА: И именно с ним через 16 лет создание музея Бродского сдвинулось с мёртвой точки. 

 

 

НИНА ИВАНОВНА: И это Кичеджи, который два года назад меня топтал — в прямом смысле, в первый раз со мной так говорили. Резник (депутат Законодательного собрания. — Прим. ред.) предложил мне провести вечер Иры Прохоровой, которой мы, естественно, всегда рады. Оказалось, что это пиар «Гражданской платформы». Накануне вечером мне Кичеджи позвонил и сказал: «Вы директор государственного музея, что вы себе позволяете? Вы не имеете права проводить политические трали-вали, я же вас не прошу устраивать собрания „Единой России“». Кричал на меня так... Насколько я знаю, надо мной что-то нависло. Ну а что делать. Резник меня подставил. Если бы я знала, что это акция «Гражданской платформы», ничего не стала бы делать. Но я как-то не сообразила. 

Весь вечер Ирина говорила о культурной политике в стране

 

— А вечер Прохоровой в итоге прошёл?

НИНА ИВАНОВНА: Прошёл, прекрасный был вечер. К нам прислали даму из Комитета по культуре, которая сидела и слушала, нет ли здесь чего такого. А потом сказала: «Господи, это надо было провести у нас в комитете!» Весь вечер Ирина говорила о культурной политике в стране. А Резника и «Гражданскую платформу» я не поддерживаю, я бы себя так не вела по отношению к другим людям. 

И вот господин Кичеджи — он и в чёрном, и в белом. Вся жизнь у нас такая. 

— Какие проблемы актуальны для малых музеев Петербурга? Я имею в виду музеи, отличные от «Русского» или Эрмитажа. 

НИНА ИВАНОВНА: Денежные, конечно. Кризис. Цены-то меняются, а бюджет утверждён по норме июня прошлого года. 

— И как выпутываетесь?

НИНА ИВАНОВНА: Сокращаем объём выполненных работ.

— Но не сотрудников?

НИНА ИВАНОВНА: Нет, сотрудников мы не трогаем. И таких требований не было. При таких требованиях будем сопротивляться. С какой стати? 

 

   

фотографии: Дима Цыренщиков