«Зачем вы сюда приехали? Мы вас звали?»: Три истории о беженцах и России
«Знакомый [беженец], когда при оформлении его документов сделали ошибку, пошел просить, чтобы переделали. Ему сказали еще раз заплатить 3,5 тысячи рублей пошлины. Когда он сказал, что у него нет на это денег, ему ответили: „А зачем вы сюда приехали? Мы вас звали?“» — рассказывает журналист и волонтер Галина Артеменко, которая с апреля помогает оказавшимся в Петербурге и Ленобласти украинцам.
Лозунг «спецоперации» в Украине — «своих не бросаем». Из-за развязанной Россией войны беженцами оказались 5,5 миллиона человек — цифра, сравнимая с населением Петербурга. Более миллиона жителей востока и юго-востока Украины прибыли в Россию (транзитом в Европу или чтобы остаться). В итоге помощь «своим» оказалась, в основном, декларативной. В России вынужденных переселенцев выручают обычные люди, тратя на это собственные деньги, время и силы. Государство лишь разместило часть украинцев во временных пунктах подальше от больших городов.
Своих — бросаем.
Попадая в нашу страну, многие украинцы сталкиваются с адом бюрократии, унижениями в полиции, ксенофобией на всех уровнях. Спецкор The Village Юлия Галкина записала три истории об этом.
Все герои на момент выпуска материала находятся за границей, но из соображений безопасности их родственников и российских волонтеров мы не публикуем фамилии — только имена бывших жителей Украины.
Оксана
Муж Оксаны был патриотом России. Столкнувшись с петербургской бюрократией и невозможностью официально зарабатывать, семья разочаровалась в стране и уехала в Европу.
«Муж на каждом шагу кричал, что очень любит Россию и останется там жить», — вспоминает Оксана. Она медсестра-анестезистка на пенсии, до войны работала в профессиональном лицее дневной дежурной. У мужа был небольшой строительный бизнес. Младшая дочь — школьница, старшая работала мастером маникюра. «Обычная украинская семья», — говорит Оксана.
До марта 2022 года они с мужем и младшей девочкой жили в Чугуеве на юго-востоке Украины — 36 километров по прямой до Харькова, где обосновалась старшая дочь. Основанный то ли Иваном Грозным в XVI, то ли царем Михаилом Федоровичем в XVII веке, Чугуев к началу российского вторжения населяла 31 тысяча человек. Здесь родился художник Илья Репин, здесь находится его мемориальный музей. А еще в Чугуеве есть военный аэродром. Рядом с ним, в пятиэтажке, жила семья Оксаны.
«24 февраля я проснулась от сообщения старшей дочери [из Харькова], она написала: „Мамочка, мне очень страшно, нас кто-то хочет убить“. Через 15 минут мы поняли, что началась война», — рассказывает героиня. В этот день разбомбили взлетно-посадочную полосу на аэродроме («Это было очень, очень, очень громко»). Семья Оксаны собрала вещи и переехала сначала в погреб в гараже, потом — в подвал своего дома. А 26 марта четыре человека — Оксана, ее мама, муж и младшая дочь — плюс большая собака сели в старую «Шкоду-Фабию» и отправились в Россию, в Петербург, к родственникам. Чтобы остаться.
«Мой муж слепо любил Россию, верил в нее, поддерживал с 2014 года. Он, как у нас говорили, был сепаратистом. Когда все случилось, он сказал: „Едем в Россию, чего бы это ни стоило“. Ну вот мы и поехали», — объясняет Оксана.
В Петербурге семья остановилась у двоюродной сестры Оксаны — молодой женщины, мать которой год назад умерла от ковида. Зарплата сестры — 15 тысяч рублей в месяц, у самих чугуевцев с собой было 500 долларов и 200 евро. Все эти деньги они отдали на оформление документов и хождение по бюрократическим инстанциям: хотели получить временное убежище, чтобы муж Оксаны начал работать.
Ожидание затягивалось, деньги заканчивались — и муж взял неофициальную работу, ремонт квартиры в Петербурге. «Нас предупреждали, что не нужно без официального договора идти на работу, но муж сказал: „Мы беженцы, нам все хотят помочь, все будет отлично“», — цитирует Оксана. В итоге, по ее словам, работодатель обманул с оплатой, после этого «муж немного потух»: «Говорил, что с ним общались крайне дерзко, пренебрежительным тоном. Сказал, что нас тут за людей не считают. „Мы даже не узбеки“, как он выразился».
В мае семья решила уехать в Европу — и вдруг выяснила, что сначала им надо отказаться от запроса на российское временное убежище (которое украинцам так и не предоставили). Еще раз выстояли очередь в управление ГУ МВД на проспекте Римского-Корсакова. Мужа Оксаны в очередной раз допросили: «Он товарищ прямолинейный, сказал: „Да пошли вы на хер со своей Россией, у меня и так ничего нет — вы последнее высосали. Не хочу я у вас тут оставаться“. Ему ничего не ответили».
Оксана говорит, что в России им помогли только волонтеры — обычные люди, не связанные с государством. Они купили украинцам одежду и обувь, починили машину, когда та вышла из строя. «Если бы не волонтеры — все, просто ложись и умирай». Перед отъездом семьи волонтеры нашли грумера, которая бесплатно постригла собаку. Напарница грумера отказалась это делать: «Она заявила, что не будет стричь украинскую собаку». Порода собаки — русский черный терьер.
«Если бы не волонтеры — все, просто ложись и умирай»
«Если бы не волонтеры — все, просто ложись и умирай»
На границе Финляндии со стороны России семья прошла через последний допрос. «Начали спрашивать: „А вы видели [батальон] «Азов»? А бандеровцев? А как зовут вашего участкового?“ Там такие молодые парни… Я им говорю: „Извините, я смотрю на вас и не понимаю — скажите, я в дурдоме?“»
Сейчас семья находится в Финляндии, планирует перебраться в Варшаву, куда переехала старшая дочь. Оксана говорит, что для нее это идеальный вариант, потому что рядом будет Украина. Она тоскует по родине, но вернуться туда не может: «Мужу закрыта дорога [в Украину]. Если ты выехал с неоккупированной территории, считаешься дезертиром. Кроме того, наш дом разрушен — возвращаться некуда. В Россию мы не вернемся никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах. Если раньше я относилась нейтрально, то сейчас испытываю ужасную ненависть к этой стране».
«Видимо, чиновничий аппарат не ожидал, что столько из нас останется в живых»
«Знакомый [беженец] устроился на нелегальную подработку, ему за три недели заплатили 7 тысяч рублей, а у него трое детей. Семья в полном ужасе, хочет уехать», — пересказывает историю, похожую на Оксанину, журналист и волонтер Галина Артеменко, которая с апреля помогает оказавшимся в Петербурге и Ленобласти украинцам.
Еще одна петербургская волонтерка Екатерина считает, что «работодатели смотрят на [вынужденных переселенцев] как на дешевую, а то и бесплатную рабочую силу». В интернете и на улицах можно увидеть сомнительные предложения заработка без гарантии оплаты. Так, в конце апреля спецкор The Village обнаружила десятки объявлений, расклеенных у Финляндского вокзала в Петербурге, с предложением «помощи беженцам Донбасса»: их приглашали на строительные работы с оплатой 600 рублей в день (при средней ежемесячной зарплате строителя в городе 70 тысяч рублей).
Галина говорит, что без российского гражданства вынужденных переселенцев чаще всего не берут на официальную работу. А без источника дохода не оплатить оформление документов — замкнутый круг.
ИСТОРИИ
«Абсолютно горизонтальная история»: Как жители Петербурга и Нарвы помогают украинским беженцам
ЧитатьЧастично вопрос с оплатой документов могли бы закрыть единовременные выплаты вынужденным переселенцам, которые составляют 10 тысяч рублей на человека. Однако большинство украинцев до сих пор их не получили. Например, семья Оксаны уехала из России, не дождавшись выплаты. Галина Артеменко рассказывает, что мужчине из Мариуполя, прибывшему в Ленобласть еще 10 апреля, деньги поступили на карту только после недавнего освещения проблемы в издании 47News.
«Государство утратило интерес к приехавшим», — говорит волонтер Екатерина. «Естественно, разочаровываются даже те [вынужденные переселенцы], которые были настроены пророссийски. Среди беженцев таких довольно много. Они говорят, что нигде не нужны — ни там, ни здесь. Как сказали мне мариупольцы: „Видимо, чиновники не ожидали, что столько из нас останется в живых“», — добавляет Галина Артеменко.
Евгений
Евгения ранило в Мариуполе осколком от снаряда. Он надеялся, что его прооперируют в Петербурге, но из-за отсутствия ОМС мужчину не смогли положить в больницу.
Евгений стоял у подъезда мариупольской девятиэтажки и общался жильцами дома, когда в палисадник прилетел снаряд. Он мгновенно ослеп: «Один глаз наполовину пеленой покрылся, а во втором свет потух полностью», — вспоминает герой. Итог — осколочное ранение: правый глаз, по его словам, «пробило насквозь», левый в порядке. Это было 18 марта.
В Мариуполе Женя прожил всю свою 28-летнюю жизнь. Работал сталеваром на заводе Ильича — наряду с «Азовсталью» крупнейшем металлургическом предприятии Восточной Украины. «До войны хорошо жили обычной жизнью», — говорит парень. В Мариуполе у него мама и сестра, они до сих пор остаются в городе.
18 марта в Мариуполе, как и предыдущие три недели, шли бои. Женя пошел узнавать про бомбоубежище в километре от своего дома: «Там вроде потише было». Но после падения снаряда и осколочного ранения пришлось менять планы и идти в единственную на весь почти полумиллионный город работающую больницу. «[Жильцы] сразу в подъезде меня перемотали — полили перекисью, нашли бинт. Перемотанный, шел [с одним из жителей] до пункта помощи. Долго шли, минут 40. Постояли, дальше пошли. Сознание не терял, но крови много потерял».
В больницу Женя ходил раз в два дня на перевязки, а потом врач дала ему направление в медучреждение Донецка, и 29 марта его вместе с тремя другими ранеными на машине скорой помощи вывезли в так называемую ДНР. Фильтрацию на границе с самопровозглашенной республикой он описывает как «ничего особенного»: «Так как я был ранен, у меня просто взяли отпечатки пальцев и спросили — служил или не служил». В донецкой больнице он лежал 22 дня: «Капали глаз — не помогло, зрение не восстановилось». Тогда Женя своим ходом — на автобусе — поехал в Россию.
По дороге он связался с российскими волонтерами и с их помощью отправился в Петербург — надеялся, что здесь его прооперируют. В город он попал 9 мая: «Прямо на праздник приехал. Автозаки стояли — все как обычно. Я приехал после обстрелов, а тут жизнь как раньше, в диковину было, отвык. Меня предупреждали про фейерверки, но они дискомфорта не приносили, в отличие от шума дорог — было чувство, будто на тебя давит что-то с силой».
«Я приехал после обстрелов, а тут жизнь как раньше, в диковину было, отвык»
«Я приехал после обстрелов, а тут жизнь как раньше, в диковину было, отвык»
В Петербурге Женя обошел «шесть или семь» врачей в государственных и частных клиниках. В этом путешествии его сопровождали местные волонтеры. Один из них пересказал The Village характерную сцену из очереди на компьютерную томографию: «Женя в телефон уткнулся, а я слышу, что в трех метрах от меня какой-то ура-патриот характерной наружности брутала что-то у себя на смартфоне про войну смотрит в известном ключе. И тут Женя разразился спонтанным монологом на суржике: „Вот как, скажи мне, как можно было круглые сутки обстреливать улицы и дома, где люди с детьми?!“ Я оглянулся на патриота и понял, что его реальность пошатнулась. Потому что он, кажется, впервые увидел живого человека оттуда».
Волонтер рассказывает, что врачи, которых посетил Женя, были очень отзывчивы: «Они при нас звонили на сотовый коллегам, говорили: „Прими парня, это очень важно“. Я видел только готовность помочь». Однако из-за особенностей бюрократии петербургские медики не смогли помочь Жене. Челюстно-лицевой хирург и нейрохирург готовились прооперировать его в одной из крупнейших клиник города, но у мариупольца не было полиса ОМС. Ждать оформления — три месяца. Женя решил уехать в Финляндию.
«В Финляндии в первый же день на скорой отвезли к нейрохирургу, назначили план обследования. И все документы тут же оформили без хождения по инстанциям. Кроме того, операция в России — это личная договоренность с отдельными людьми. В то время как в Финляндии для этого есть специальная программа», — говорит волонтер.
Сейчас Женя в Хельсинки, живет во временном центре размещения, ждет своей очереди на операцию — надеется, что до конца этого лета ее сделают, потом реабилитация и трудоустройство. «Хельсинки живет своей жизнью, роботы пиццу развозят, как в кино (герой имеет в виду роботизированную доставку продуктов, запущенную компанией Starship. — Прим. ред.). Вообще это моя первая поездка за границу».
«Какое настроение. Ребенка потеряла, тяжело ранена была»
«Непонятно, почему человек, оформляя временное убежище, не может сразу получить полис ОМС», — говорит волонтер Галина Артеменко. Она уточняет, что государство обеспечивает вынужденным переселенцам скорую помощь, в том числе стоматологическую, с острой зубной болью. Все остальное, от ортезов до психологических консультаций, обеспечивают волонтеры, в том числе медики-добровольцы.
Галина приводит такой пример: в пункте временного размещения (ПВР) в Ленобласти живет мариупольчанка, которой необходимо трижды в неделю ездить на диализ в тихвинскую больницу. Тихвин — в 14 километрах от ПВР, добираться тяжело. «Когда она обратилась за социальным такси, ей сказали, что предоставят, только когда она будет гражданкой России», — рассказывает Галина. В итоге такси оплачивают волонтеры.
Еще один пример — история Виктории и Владимира Шишкиных. Вика лежала в мариупольском роддоме № 3, когда по нему 9 марта нанесли авиаудар (российские государственные СМИ сначала писали, что это фейк, затем — что женщины были в заложницах у ВСУ). Ребенка Вика потеряла. Ее муж Владимир, ремонтник-строитель, на следующий день попал под обстрел, его ранило, началась гангрена — в Донецке ему ампутировали ногу. Пара добралась до Петербурга, и здесь Виктории помогли с обработкой ран на ноге в частной клинике благодаря договоренностям волонтеров, а Владимира положили в государственную больницу, именно из-за неотложной нужды в медицинских манипуляциях. Но за бионическим протезом мариупольчанам все равно пришлось уехать из России в Германию.
«Меня еще спрашивали [российские и дээнэровские журналисты], не удерживали ли нас в роддоме, где был удар, держали ли нас в заложниках, откуда стреляли. Нет, не удерживал нас никто в заложниках, а откуда стреляли — я сказать не могу, так как лежала на кровати и не видела. А еще спрашивали журналисты, как у меня настроение. Ну как так можно. Какое настроение. Ребенка потеряла, тяжело ранена была…» — рассказала Виктория Шишкина в интервью Галине Артеменко.
Анастасия
Ее семью сдала в полицию администратор гостиницы в городе Фатеж, где украинцы остановились на пути к европейской границе. Людей несколько часов допрашивали в участке, Анастасию заставили раздеться догола.
В Орле местные автослесари, увидев харьковские номера, приняли без очереди и починили по себестоимости машину, на которой передвигалась Анастасия с мужем и дочерью. В Москве обладательница пятикомнатной квартиры посреди ночи откликнулась на просьбу приютить семью Анастасии и еще семерых украинцев, которые ехали вместе с ними. А в крошечном городе под Курском администратор местной гостиницы, увидев синие паспорта, вызвала наряд полиции.
Настя — пекарь-технолог кондитерских изделий, а ее муж — шеф-повар с 20-летним стажем. «У нас была обычная спокойная жизнь. Не скажу, что жили богато. Но без кредитов, и могли позволить себе отдохнуть раз в год, как обычный средний класс», — говорит героиня.
Семья жила в украинском селе менее чем в десяти километрах от российской границы, так что война в лице военных пришла к ним, по словам Насти, через полтора часа после ее начала. Электричества не стало на вторые сутки. На улице было минус 18.
Зато газ в селе не отключали долго, до Пасхи. Настя с мужем стали печь в газовой духовке хлеб и раздавать односельчанам, а те взамен приносили продукты. «Мы как-то посчитали и поняли, что напекли пасок на все село», — вспоминает героиня.
В селе семья продержалась почти три месяца. Надеялись, что все вот-вот закончится. В Россию боялись ехать «из-за настроений»: «Нас настропаляли по радио против России, как и вас против нас. Эта пропаганда длится с проклятого 2014 года». Поняв, что «ничего хорошего уже не будет» и надо вывозить дочь, Настя с мужем выкупили у соседей машину и с оставшимися 300 долларами 22 мая поехали к границе. Свекровь с деверем остались в селе: «Сказали: „Мы здесь жили — здесь и умрем. В ворожию сторону не поедем“. Спасибо, что нас не объявили предателями. Но я их люблю и уважаю их выбор».
Из России семья собиралась в Европу. Их передвижения по стране координировали российские волонтеры («Ремонты, ночлеги, одежда, медикаменты — они дали нам все»). Они же попросили объединить усилия с другой украинской семьей из семи человек. Вдесятером на двух машинах вынужденные путешественники сломались на трассе под Курском. Так они и оказались в старинном городе Фатеж.
Город появился при все том же царе Михаиле Федоровиче в XVII веке. Его современное население — чуть больше 6 тысяч человек. В Фатеже родился композитор Георгий Свиридов, здесь находится его мемориальный музей. А еще в Фатеже есть Тихвинский храм. Волонтер Марина, которая координировала передвижения двух украинских семей по России, написала администратору группы во «ВКонтакте» «Фатежское благочиние» с вопросом, можно ли пустить на ночевку в помещение при церкви десятерых путешественников. «[Беженцам] очень хорошо помогают протестантские церкви», — поясняет Марина решение искать помощь у клириков. Но администратор группы православного храма, «видимо, очень испугавшись», ответила, что «не имеет отношения к церкви», и сначала направила координатора в городскую администрацию, а на уточняющие вопросы сообщила: «Поищите в интернете, ничем помочь не могу».
Помимо храма, в Фатеже есть одноименная двухзвездочная гостиница. В группе во «ВКонтакте» ее рекламируют так: «В гостиничном комплексе „Фатеж“ есть все, чтобы ваш отдых стал незабываемым». Сюда 26 мая, вечером, под проливным дождем, после неудачи с храмом, пришли десять украинцев.
Их нехотя заселили. «[Вечернему администратору сказали, что будут восемь человек (посчитав только взрослых), а когда пришли десять, она устроила скандал, заявив, что детей селить не будет. Дети были измученные и голодные, но она все равно вынесла [украинцам] мозг», — рассказывает волонтер Марина. По ее словам, после доплаты людей заселили в номер «с неработающим туалетом, жуткой вонью, и грязью».
Утром стало ясно, что машины так быстро не починят и надо продлить проживание в гостинице. На ресепшене встретила другая администратор, Надежда, и попросила принести документы. «Она принимает оплату, с улыбкой желает прекрасного дня, а минут через десять за нами приезжает машина с полицейскими. [Администратор] взглядом показывает в нашу сторону», — вспоминает Настя. Семерых украинцев увезли в участок (бабушку и двоих детей оставили в номере).
Дальнейшие события Настя описывает так: «Я пошла [на допрос] первая. Меня раздели догола. Спасибо, что досматривала женщина [полицейская]. А вдруг у меня татуировки? Ко мне приколупались из-за ожога на внутренней стороне локтя (я когда-то неудачно открыла пароконвектомат). Они спросили: „Что это, шифр?“ Вдоль и поперек прошерстили телефон, вплоть до того, что восстановили старые переписки, о которых я сама забыла. Спрашивали: „Кто с кем воюет? Кто на кого нападает? Что вы знаете? От кого скрываете? Поддерживаете ли связь с украинскими войсками?“ Держали почти полтора часа, потом сняли отпечатки пальцев, сфотографировали и отпустили».
«Ко мне приколупались из-за ожога на внутренней стороне локтя (я когда-то неудачно открыла пароконвектомат). Они спросили: «Что это, шифр?»
«Ко мне приколупались из-за ожога на внутренней стороне локтя (я когда-то неудачно открыла пароконвектомат). Они спросили: «Что это, шифр?»
Вернувшись в гостиницу, героиня, по ее словам, «ворвалась на ресепшен». «Вас уже выпустили?» — спросила у нее администратор Надежда. «Я сказала: „Надежда, хочу сходить в церковь и поставить свечку за здравие ваше, семьи, внуков в 25-м поколении, чтобы вы никогда не узнали того ужаса, который мы пережили. Вы бессовестная тварь, я вас по-другому назвать не могу“. Я вспоминаю глаза этой женщины… Она была страшно перепугана. Потому что на мне в тот момент, наверное, были написаны такие боль и отчаяние».
The Village попросил администрацию «Фатежа» прокомментировать инцидент, но на момент публикации материала мы не получили ответ. Настя и ее семья сейчас в Финляндии. Ее муж нашел там работу. Рассказывая свою историю по телефону, Настя плачет.
Иллюстрации: Анастасия Пожидаева
