Я живу в доме-коммуне «Культурная революция» Яркий пример конструктивизма в центре города
Купеческие особняки, доходные дома, деревянная городская застройка и нижегородский конструктивизм — в Нижнем Новгороде разные архитектурные стили вполне могут соседствовать друг с другом. В рубрике «Где ты живешь» The Village рассказывает о самых известных и необычных домах и их обитателях. В новом выпуске мы познакомились с жителями дома-коммуны «Культурная революция».
Фотографии
Илья большаков
АРХИТЕКТОР: Владимир Медведев
Адрес: ул. Пискунова, 3, корпуса 1–5
Постройка: 1929–1932 годы
Высота: пяти- и шестиэтажные корпуса
Жилье: многоквартирный дом
Историческая справка
Дом-коммуна — особый тип жилья эпохи конструктивизма, который был призван освободить человека от насущных забот путем организации коллективного быта. Предполагалось, что общая стирка, уборка, готовка и воспитание детей упростят жизнь жителей. Дом под названием «Культурная революция» на улице Пискунова строился для воплощения подобных идей в жизнь, однако, в отличие от других подобных домов, жили в нем не работники промышленности, а люди, вложившиеся в строительство.
Несколько жилых зданий были соединены переходами на втором и пятом этажах. В доме были помещения для общего пользования: столовая, душевые, общий зал, библиотеки. На этажах располагались общие кухни. Переходы помогали перемещаться в доме, не выходя на улицу. Дом-коммуна на Пискунова стал первым шестиэтажным зданием в городе, и именно в «Культурной революции» появились первые лифты в Нижнем. После войны дом начал терять свои функции, общественные помещения перешли под управление районной власти, люди стали самостоятельно оборудовать квартиры кухнями, ванными и стеклить балконы. В 1951 году был произведен капитальный ремонт дома, в результате которого непрактичная для нашей полосы плоская крыша здания была заменена на скатную.
«Культурная революция» — один из немногих примеров домов-коммун, сохранивших профильное значение. Сейчас это многоквартирный дом, однако многие до сих пор живут в комнатах, пользуются общими кухнями или ванными. Некоторые жители еще помнят плоскую крышу, эстраду во дворе и нелегкие годы войны. Другие привыкают к контрастному быту — ежедневно проходят по ветхим переходам и коридорам с деревянным полом, чтобы попасть в свою современную квартиру с классным видом на центр города. И для всех людей этот дом особенный.
Сергей Александрович Чадов
прожил в доме 57 лет
Я живу здесь с рождения. Сначала квартиру дали моему деду Александру Михайловичу Муратову, он был писателем и первым секретарем Нижегородского союза писателей. Вообще дом был строительным кооперативом, то есть люди, которые вкладывали деньги, получали здесь квартиры. Я сначала жил в одной квартире, а потом переехал в квартиру напротив, где ранее проживал поэт Михаил Шестериков. В основном здесь жила интеллигенция.
Поначалу у нас была коммунальная квартира, в ней было три комнаты: в одной жил мой отец со своей женой, во второй — моя бабушка, в другой — тетя с семьей. У нас не было никакой ванной, туалет был один на все семьи. Сначала в доме были столовые, а потом, когда люди стали разъезжаться из коммуналок, в квартирах одну комнату отводили под кухню, ставили ванные и газовые котлы. До капитального ремонта у дома была плоская крыша, моя тетя рассказывала, как они ходили туда загорать.
Двор у нас был великолепный: внутри была летняя эстрада, в выходные приезжал мотороллер с киноаппаратом, приходил человек-затейник с аккордеоном или баяном, пел песни. Жильцы вылезали из своих квартир, стягивались во двор, рассаживались на лавочки. Потом приходил другой человек, зачитывал политинформацию о том, что в мире происходит и как враги наши злобствуют. А уже когда смеркалось — крутили кино.
Детская площадка раньше была другая. Во дворе у нас стояла необычная карусель: местные жители привезли откуда-то с аэродрома колесо, на котором тренировались настоящие летчики, положили его на землю горизонтально — и получилась карусель. Часть детей садилась внутрь, а другие раскручивали. Еще была у нас хорошая хоккейная площадка, и команды дворовые были, и тренеры. В общем, дети брошены не были. В доме, где сейчас музей Добролюбова, тоже была коммуналка, а еще там водились коровы, козы и куры. По утрам было совсем как в деревне.
В нашем доме появился первый лифт в Нижнем Новгороде. Он был большой, с деревянными и железными дверцами. Относительно недавно его заменили. Сейчас, если я устал или несу что-то тяжелое, то захожу не в свой, а в соседний подъезд, поднимаюсь на лифте на пятый этаж, прохожу по коридору и спускаюсь на свой четвертый этаж по лестнице. Некоторые, кто первый раз в доме, удивляются, а мальчишкой-то было вообще здорово: забежал в один подъезд, а выбежал в другой.
Анна, дочь Сергея Александровича: Я тоже живу в доме всю жизнь, 27 лет. Сейчас состав жильцов очень разный и часто меняется, многие снимают квартиру или просто комнату. Кому-то достается даже одна комната в одном корпусе, а кухня, например, в другом. И планировки у всех квартир разные.
В моем детстве здесь тоже было здорово, двор был очень дружный. Рядом тут палисадник с вишней, сливой, все детство прошло на этих деревьях.
Как-то у нас проходил декоративный ремонт фасадов. Один корпус покрасили в другой цвет, потом строительные леса перевесили на соседний дом, они там чуть-чуть повисели, а потом исчезли. Остальные дома так и не покрасили.
Бывают у нас ссоры из-за парковки. Люди себе занимают места, даже ставят специальные железные треугольники. Машин становится все больше с каждым годом, слава богу, площадки не сносят детские. А еще есть одна женщина, которая всегда высаживает здесь цветочки.
Место у дома классное — центр. Но мы с мужем все-таки решили переехать в другую часть города, зато в новый дом. Я бы, наверное, не стала здесь квартиру покупать, уж очень много средств придется вложить в ремонт.
Екатерина и Даниил Маркины
живут в доме восемь лет
Екатерина: Когда я зашла сюда в первый раз, было непривычно. Я всю жизнь жила в кирпичном доме, а тут — пол деревянный, потолки низкие в подъезде. Но квартира меня зацепила. Это какой-то другой мир. Мне как будущей маме при покупке было важно, что здесь есть две детские площадки с обеих сторон дома. Раньше сюда вообще приходили мамы с детьми со всей Большой Покровской, дети в очередь выстраивались на карусели. Потом уже появилась площадка напротив Кукольного театра — теперь все там. У нас здесь вообще очень спокойно, и проблем с соседями нет никаких.
Даниил: Бывает в жизни, что вот так влюбляешься. Просто что-то принимаешь своим организмом, а что-то нет. Можно заехать в крутой фешенебельный дом, но это будет не твоя история. А тут совсем другое чувство, независимо от этих старых полов в подъезде. У дома есть свой дух, есть люди, которые несут эту историю. У нас в квартире круговой обзор — на Стрелку, на Большую Покровскую, видно кремль и соседние храмы. Это завораживает. Конечно, у всех, кто приходит в гости, контраст. Они проходят через этот подъезд, видят переходы, а потом попадают к нам.
У нас есть маленький балкончик, но мы туда не ходим, и даже кота не пускаем. Опасно
Мы заехали в 2009 году, и сейчас поколение жильцов меняется. Но наше ощущение — отсюда не хочется уезжать. Я вот очень люблю гулять по нашему чердаку. Там столько раритетных вещей. Что-то даже на дачу взял, там баночки с советских времен, ботинки всякие, газеты старые. И хлама много, и красивого. Ценности это все не несет, но мне нравится. А наши знакомые живут на первом этаже, и у них еще подвальные помещения, где когда-то душевые были. Они там сделали винный погреб.
Бывает забавно: утром собираешься на работу, выходишь в коридор, закрываешь дверь, а кто-то идет с замотанным полотенцем, и везде аромат разных гелей для душа. И никого это не смущает — все здороваются.
Пару лет назад мы хотели организовать ТСЖ с инициативной группой, обратились в районную администрацию по этому поводу, но, оказалось, в доме большое количество неприватизированных квартир. И с ТСЖ, соответственно, согласовать нереально.
Внешне дом, конечно, уставший, но сами стены толстые, и звукоизоляция у нас хорошая, и с коммуникациями нет проблем, только голуби на чердаке шарахаются. У нас есть маленький балкончик, но мы туда не ходим, и даже кота не пускаем. Опасно.
Нельзя говорить, что ничего не делается. Территория благоустраивается, сделали дополнительные парковки и бордюры. А еще у нас суперкрутой дворник — молодой парень, мы даже ему благодарственное письмо сделали. На нем держится чистота.
Александр Лавров
и Мария Фомина
художники
Александр: Квартиру в этом доме я получил в 1993 году от тети. У меня тут была мастерская. Изначально здесь не было ни колонки, ни душа. Плита досталась еще от тети, стоит тут с 1960 года. А колонка у нас незаконная, с меня пытались вымогать взятки, но я не дал ничего, так и стоит. Потом сделал здесь туалет и душ. И, перед тем как сюда заехать с детьми, мы делали новый ремонт.
Мария: Ремонт был сложный. Мы приглашали несколько бригад, прежде чем нашли тех, кто согласится его здесь делать. Около шести бригад заходили сюда и отказывались работать. Мы везде здесь поставили гипсокартон, это единственное, что помогло сделать стены ровными и чтобы с них ничего не отваливалось. Пространство мы у себя не украли при этом, потому что отколачивали большой слой штукатурки. Только в высоту и снизу объем сократился. Мне очень хотелось оставить родной деревянный пол. Но чтобы его отреставрировать, требовалось слишком много вложений. Он остался там внутри — на нем лежит фанера, а сверху ламинат. Еще сделали натяжной потолок, потому что была огромная трещина на потолке, у соседей в этом месте ванная стоит и постоянно течет. Ремонт был экстренным, потому что я ждала ребенка и должна была вот-вот родить.
Александр: Соседи у нас в основном пожилые люди. Напротив живет Вера — она сербка, родилась в Америке, ее папа работал на заводе «Форд», и они всей семьей приехали сюда строить новую жизнь. А когда поняли, что ничего здесь не построишь, уехать уже было невозможно.
Мария: Еще у нас есть соседка Нина, у нее одна комната в одной части коридора, другая комната — в другой. У Нины четыре кошки, и они караваном двигаются в одну сторону, а потом в другую. Стоит открыть дверь, тут же появляется Нина — и всегда найдет что спросить. Такое ощущение, что она живет в коридоре.
Александр: Рядом с нашей квартирой есть кладовка, которая принадлежала моей тетушке. Когда она умерла, собрался целый совет решать судьбу кладовки. Совет собирался каждую субботу или воскресенье на местной эстраде, чтобы обсудить насущные проблемы. Сейчас я снова вселился в эту кладовку, складирую там свои вещи — я собиратель и хранитель игрушечного музея, нужно все где-то хранить. А у Маши в нашем доме даже проходила выставка.
Мария: Прямо в переходах вместе с моим другом художником Андреем Амировым мы сделали выставку «Переход к супрематизму». Мы выступали не как художники, а ретранслировали идеи эпохи конструктивизма. Но со стороны жителей выставка была воспринята странно — как вторжение. Наверное, в то время, когда дом был настоящей коммуной, здесь была другая атмосфера. Мне немного жалко, что дом стал просто жилым. Мне кажется, что эксперимент мог продолжиться, например, как студенческое общежитие.
Сейчас с домом делают что угодно. Был переход, которому требовался ремонт, но его просто разобрали. Я писала письмо в ЖЭК, что разрушаются балконы. Ситуация страшная. Когда гуляешь с детьми, ты все равно ходишь под этими балконами, не можешь не ходить. Иногда возвращаешься домой и видишь булыжники на земле, которые отвалились от чьего-то балкона. В соседнем подъезде на первом этаже тоже какой-то ужас был с балконом, так его не стали ремонтировать — просто подперли палкой. Это дико. С козырьками такая же история — их просто поменяли, не стали реставрировать. Делают как хотят.
Наверное, в то время, когда дом был настоящей коммуной, здесь была другая атмосфера. Мне немного жалко, что дом стал просто жилым
Александр: Сюда очень неудобно заходить. Переходы удобные, а вот вход ужасный. С коляской надо преодолеть несколько дверей, а оставить ее негде. То есть для детей и их мам ничего не было продумано. В общем коридоре тоже особо вещи не оставишь: либо своруют, либо коты обоссут. Соседка, кроме своих, еще 20 котов подкармливает, коридор — их территория. Приходится с этим мириться. Это издержки дома. Зато, когда погода плохая, я даю сыновьям беговелы и самокаты, и они гоняют здесь по коридорам.
Мария: А потом приходят соседи снизу и ругаются. А еще у нас мыши живут, ночью топают, как слоны. Невозможно работать, мышь чем-то грохотала прямо в плите.
Александр: Я их сейчас извел. Больше нет мышей.
Мария: Я бы очень хотела, чтобы была тотальная реставрация дома, чтобы все было так, как должно быть. Восстановить то, что утрачено. Мне нравится этот дом, и я бы не хотела уезжать. Здесь прекрасный вид, мне нравится и расположение, и наши коридоры. Здесь приятно находиться — зеленая зона, яблони, вишни. Здесь ощущение безопасности и антидепрессивная атмосфера. В принципе, отлично, садиков только не хватает, да и квартиру хотелось бы побольше.
Анатолий Модестович Зобиков
живет в доме 80 лет
Мой отец был заместителем начальника строительства этого дома. Несколько людей организовали кооператив. Хотели создать коммуну. И деньги сдавали, чтобы получить квартиру. Я живу здесь с рождения, с 1936 года, мне исполнилось уже 80 лет. Отец мой до войны работал председателем домового комитета, за порядком следил и за коммуникациями, чтобы все работало. У нас семья большая была, шесть человек: родители, трое детей и бабушка. И на всех было три комнаты.
Строители жили в доме, где сейчас музей Добролюбова, в коммунальных комнатушках. После окончания строительства они там так и остались. Многие строители обслуживали наши дома потом. За материалами для строительства дома ездили в Москву. Тут ведь ничего не было. На старых фото видно, что дом из разных кирпичей: внизу силикатный, а сверху какой-то другой, и шлакоблоки еще. В доме запроектирована была столовая и душевая. В пятом корпусе, где сейчас Газпромбанк, были ясли, которые даже во время войны работали. А в четвертом корпусе на первом этаже был детский сад — я туда ходил. Еще кухни у нас общие были. Помню, как с подносом бегали — пироги там пекли. Когда крыша у дома была еще плоская, мы с другом по ней на велосипедах катались.
Во дворе у нас бомбоубежища были. Потом доски от этих убежищ продали на базаре
Во время войны отопление в доме не работало, отапливали сами как могли. У нас в одной комнате стояли бочки с капустой, а другую отапливали печкой. Тяжело жить было, стояли в очереди за пшеном или за мукой, ели картошку в основном. Весь двор засадили картошкой, точнее глазками — вырезали эти глазки и сажали, и ничего — вырастала. К нам в дом приходили пленные, которые строили Чкаловскую лестницу. Ходили по квартирам и еду просили. Обменивали марки на кусок хлеба.
Помню, во время войны бомбу бросили во дворе, дома так пошатнулись, мы на втором этаже были — попадали все. Во дворе у нас бомбоубежища были. Потом доски от этих убежищ продали на базаре.
После войны уже не было сплоченности. Раньше встречались — устраивали танцы, праздники вместе отмечали. А потом все эти общие помещения отобрали.
В 1957 году везде в доме люди себе организовали кухни, поставили газовые плиты, то есть вместо одной комнаты все делали себе кухни. А если в этой комнате кто-то жил, ему давали другую. Ванные тоже все сами себе делали.
Над нами сейчас купили квартиру, но никто не живет. Они из Гороховца, иногда только приезжают. Внизу — бабушка живет, моя ровесница. Одна там, в большой квартире. Лет 15 назад мы сделали ремонт в квартире, более или менее живем нормально. Вид у нас здесь хороший — Кремль и Волга.
архитектор
Семьдесят лет политического эксперимента показали, что не нужно насильно заставлять человека что-то делать. У каждого человека есть пределы ответственности. Если ему не хватает мотивации, чтобы посадить цветы на клумбе, он не будет этого делать. Лично мне интересно изучать, как люди приспосабливаются. Здесь, например, свой стиль приспособления. Изначально все балконы были открытыми, но почти все их остеклили, потому что места и кладовок явно не хватало. При этом остекление балконов у всех разное, естественно, людям не пришло в голову договориться. Никто друг с другом это не согласовывал. Сейчас это выглядит неэстетично, и я не хочу в этом искать милую особенность. То, что архитектор сделал открытые балконы, такая же ошибка, как и увлечение конструктивизма плоскими кровлями. Как будто внезапно оказалось, что в России идет снег. Схема дома абсолютно разрушилась, когда каждый начал себе приватизировать разные территории. Изначально все было логично: коридоры ведут к лифтам, переходы соединяют корпуса. Но люди все переделали, это мило и глупо одновременно. Я уверена: нужно доверять остекление и ремонт архитекторам, чтобы реконструкция была одинаковая. Просто вся идея с коммунами провалилась. В случае с «Культурной революцией» — коммуну подкосила война. Но дом, в отличие от многих других коммун, оказался очень живучим. Прежде всего потому, что люди нашли, как здесь приспособиться. Дом стал любимым, и жить в нем достаточно престижно. Я бы и сама хотела жить в таком доме.
Сейчас поднимается волна любви к наследию, в том числе к советскому, растет ценность даже малозначимых домов. Этот процесс задокументирован: как только дому исполняется 50 лет, он сразу может претендовать на звание памятника. В целом мы немного перевозбуждены по поводу этого дома. Он не настолько хорош и не настолько памятник архитектуры. У него скромная «кухня», просто у нас, нижегородцев, такое отношение — мы цепляемся за все, что хоть немного интересно. Я люблю в себе это качество, но, по правде говоря, дом построил не очень известный архитектор, и мы как будто постоянно отвечаем на вопрос: а что хорошего в этом доме? Дом выжил в войну, в нем появились первые лифты, но архитектурно — это просто расположение нескольких домов относительно друг друга. Мы пытаемся найти в нем хорошее и защищать его. Хотя, на мой взгляд, коммуна «Дом чекиста» на Малой Покровской — более яркий пример конструктивизма. Меня удивляет, что дома примерно одного периода постройки, но один разваливается, а другой живет.
Я не говорю, что надо исключать «Культурную революцию» из списка памятников, но судьба конкретно этого дома не зависит от того, в реестре он или нет. Он сам по себе оказался прочнее других коммун. К примеру, статус памятника никак не помогает «Дому чекиста». Еще мне кажется, что реставрация этого дома — это не проблема нехватки денег, а проблема самосознания. Придет самосознание, и деньги сразу найдутся.
Когда смотрю на этот дом, я не вижу текущих труб, разваливающихся балконов, это жилая и жизнеспособная среда. Все-таки деревянные дома или, например, купеческие, ставшие коммуналками, менее жизнеспособны, хоть и строились из более качественных материалов. Но они как раз сейчас живут не своей жизнью.
Архитектура — это не просто стены, это среда. Пространство, которое создают вокруг себя стены, внутри и снаружи. У «Культурной революции» этот эффект получился очень крутой. Здесь уютно, и всем людям, которых я вожу сюда на экскурсии, здесь очень нравится.
Фотографии: обложка, 5-59 – Илья Большаков, 1-4 – из личного архива семьи Зобиковых
