«Я живу в поселке создателей советского атомного проекта» Как живется в поселке при Институте теоретической и экспериментальной физики

С улицы дома поселка при Институте теоретической и экспериментальной физики практически не видны. Высокий забор и деревья с густой листвой, за которыми они скрыты, напоминают нам о тех временах, когда территория была засекречена и строго охраняема. Здесь находился ядерный реактор, на котором ставили эксперименты по созданию атомной бомбы. В начале холодной войны работу ученых курировал лично Лаврентий Берия.

ИТЭФ был создан в 1945 году. В свое распоряжение он получил владения бывшей усадьбы Черемушки. Так как место находилось в значительном отдалении от Москвы, перед руководством института встал вопрос — как сделать так, чтобы дорога на работу не влияла на продуктивность сотрудников. Решили просто — поселить всех в институте, а точнее — выстроить жилые дома прямо на его территории. По такому принципу в России строили впервые.

Архитектурный конкурс выиграл И. М. Петров, известный по застройке Московского ботанического сада. За основу он взял дореволюционные дома из немецкой части Калининграда (Кёнигсберга) и дополнил их декором, типичным для архитектуры сталинского времени. К 1948 году руками военнопленных было возведено четыре двухэтажных дома на 17 квартир. Одну из них архитектор спроектировал под себя, но в поселок так и не переехал. Камнем преткновения стал камин, который Петрову руководство института запретило использовать. Ведущим физикам в новых домах выделяли целый блок — двухэтажную квартиру с подвалом и отдельным входом. Младшим научным работникам и другим служащим — обычные трех- и четырехкомнатные квартиры.

Спустя некоторое время стало ясно, что жилья на всех не хватит, и в 1954 году на территории появился еще один дом. Уже в четыре этажа, без широких террас и окон нестандартного размера. Поселок приобрел свой окончательный вид.

Перед архитектором поставили задачу — сделать дома максимально комфортными. Экономия не входила в планы ни института, ни правительства. Одним нужно было переманить к себе лучшие кадры, а другим требовались ученые, способные поднять международный престиж страны. СССР в срочном порядке готовил свой ответ американским атомным бомбам.

Мой отец переехал сюда одним из первых вместе с руководителем ИТЭФ Абрамом Исааковичем Алихановым. Ему выделили целый блок — двухэтажную шестикомнатную квартиру с отдельным входом. На первом этаже располагался его кабинет, гостиная, кухня. На втором было три спальни, которые пустовали до появления у него семьи.

Через несколько лет после переезда отец женился. Его избранницей стала дочь известного профессора Фромгольда, арестованного в начале войны. Алиханов чуть с ума не сошел, когда узнал, что Никитин привез в институт дочь человека, объявленного немецким шпионом. За физиками и так постоянно следили, и выбор моего отца мог очень сильно усугубить всеобщее положение.

Я родился в 1954 году и живу здесь с рождения. Мое детство пришлось на период расцвета института. ИТЭФ в 50–60-е годы имел огромное значение для страны.

У нас была прекрасная зеленая территория. Иногда казалось, что ты живешь прямо в лесу. Повсюду росли цветы и деревья, а в их густых кронах прятались белки и дятлы. Задний двор украшали две огромные клумбы, которые существенно преображались каждую весну. У ИТЭФ была своя оранжерея, и выращиванию цветов, как мне тогда казалось, уделяли не меньше внимания, чем физике. За поселком ухаживали не только работники института, но и сами жители. Моя семья в полном составе ежедневно убирала участок при доме. У нас было принято, что дети участвуют во всем наравне с родителями.

Несмотря на то что мой отец много и практически беспрерывно работал, мы часто звали гостей. Наш дом посещали интереснейшие люди: писатели, композиторы, художники. Мой отец хорошо знал Шостаковича, писателя Ефима Дороша, работавшего в «Новом мире» с Твардовским. Приходили и наши соседи с семьями — Владимирский, ученик Ландау Померанчук, Берестецкий. Все жители поселка поддерживали между собой теплые дружеские отношения.

На территорию института не мог пройти ни один посторонний, поэтому родители не беспокоились за нас и пускали играть в самые отдаленные уголки

У меня было все, что нужно для счастливого детства, — много места для игр и неугомонная компания сверстников. На территорию института не мог пройти ни один посторонний, поэтому родители не беспокоились за нас и пускали играть в самые отдаленные уголки.

Нашим любимым местом был фонтан, который использовался для охлаждения ускорителя заряженных частиц — главной гордости экспериментального отдела института. В зимнее время он замерзал, и образовывались торосы — нагромождения обломков льда высотой до 15 метров. В солнечных лучах они сверкали зеленовато-голубым светом. Это было завораживающее зрелище. Фонтан находился за оградой, но это никогда нас не останавливало. Мы перелезали через нее, а уж потом нас было оттуда не вытащить. Так мы и проводили всю зиму.

В школе я начал общаться с детьми не из поселка. Никакого особого отношения к себе я не замечал. По большому счету, мы ничем не отличались друг от друга: одинаково невзрачная одежда и схожие интересы. Тем не менее родители боялись, что нам будут завидовать. По их просьбе наши уроки природоведения стали проходить на территории института. Таким образом, все уравнивались в правах, и то, что в народе называлось «запреткой», стало привлекать гораздо меньше внимания.

В то же время в институте начал работать детский клуб. В нем устраивались елки и мероприятия в честь крупных праздников, но самым большим событием для нас всегда были показы диснеевских мультфильмов. Даже в период хрущевской оттепели иностранное кино по-прежнему казалось удивительным. В восемь-десять лет мы одними из первых в стране смотрели «Белоснежку», «Спящую красавицу», «101 далматинец».

Так мы жили до начала 70-х, а затем ИТЭФ и всей научной отрасли начали урезать финансирование. Между поселком и институтом появился забор, с территории домов исчезла проходная, но на нашу жизнь эти изменения не оказали никакого влияния. Отец все так же много работал, а мы, дети, получали высшее образование. Я принял решение стать врачом и поступил на медицинский.

Институт в те годы еще можно было спасти, если руководителем после смерти Алиханова назначили бы кого-нибудь другого. Новый директор И. В. Чувило был заурядным ученым, и не пользовался уважением среди коллег. Под его руководством ИТЭФ уже не совершал никаких прорывов, а после перестройки и вовсе оказался под угрозой закрытия.

В начале 90-х физикам и другим сотрудникам стали задерживать или вовсе не платить зарплаты. Многие были вынуждены искать новую работу, чтобы прокормить себя и свою семью. Цветоводы и дворники уходили в другие учреждения, а ученые массово уезжали за границу. В 1991 году умер мой отец. Он был одним из немногих, кто работал в институте с момента его основания. В поселке он прожил более 45 лет.

Наш дом, наш участок — все очень быстро оказалось в запущенном состоянии. На клумбах росли сорняки, а на заднем дворе скопился мусор. Даже не верилось, что все могло так измениться за несколько лет. Ситуация становилась все хуже, и так продолжалось до тех пор, пока к нам в 2007 году не переехал Валерий Сергеев. Он решил восстановить поселок и для этого организовал ТСЖ. За несколько лет мы совместными силами благоустроили территорию и добились от управы капитального ремонта домов. Сейчас нам практически не на что жаловаться. В чем-то стало даже лучше, чем в советское время.

Конечно, жизнь в поселке влияет на меня. Прежде всего, здесь очень комфортно. У нас свой участок, большие квартиры с высокими потолками. В Москве мало кто может позволить себе такие условия. Я не думаю о том, живу ли я лучше других. Родители с детства выбивали из меня чувство «элитарности», говорили, что если я чем-то отличаюсь, то должен не показывать этого. Чтобы люди вокруг меня не чувствовали себя обделенными.

К своей собственности у меня серьезное отношение. Я понимаю, что если не буду следить за домом и участком, то никто не сделает это за меня. После создания ТСЖ жители поселка полностью несут ответственность за состояние территории. Мне приятно возвращаться в благоустроенный двор, в чистую, отремонтированную квартиру. Я знаю, что все, что я делаю, — это не для кого-то, а для меня и моей семьи. От моих ежедневных усилий наша жизнь становится лучше, и я получаю от этого огромное удовольствие.

Я переехал в поселок в 2006 году совершенно не запланировано. Дом, в котором я жил на Остоженке, сносили. Эта история имела огромный резонанс. Жильцам предлагали квартиры в Бутове, в Царицыне, и все соглашались. Был против только я. Мне удалось продержаться три года, не выезжая из дома.

Об этом начали писать во всех СМИ, и мне стали предлагать места получше. Были варианты на Ленинском проспекте, Профсоюзной улице и здесь, в поселке, в четырехэтажном доме. Квартира оказалась неплохой. Высокие потолки, новый ремонт. Мне предложили переночевать, чтобы принять точное решение, и я согласился.

Под утро я проснулся от стука в окно. Тук-тук, тук-тук. Я подумал, что это стучится кто-то из соседей, а оказалось, что это дятел. Такая близость к природе и подкупила меня. Я дал согласие и въехал в поселок за несколько дней. Мне не доплатили разницу в площади. Из четырешки на Остоженке я переехал в трешку, но, признаться, мне было уже все равно. Я очень устал от бесконечных судебных разбирательств.

Мой покой длился недолго. Оказалось, что в квартире, которую я купил, нельзя зарегистрироваться. Институт, во владении которого находился поселок, мало того что запретил прописку, так еще и готовился сносить дома. На территории планировалось построить здание Росатома и многоэтажную гостиницу.

В отличие от большинства жителей поселка, которые к тому времени уже сидели на чемоданах, я не хотел мириться с ситуацией. Одну историю со сносом я уже пережил — недопустимо было потерять все снова. Друзья-юристы посоветовали мне решение проблемы — создать ТСЖ. Им я занимался следующие полгода.

Оказалось, что в квартире, которую я купил, нельзя зарегистрироваться. Институт, во владении которого находился поселок, мало того что запретил прописку, так еще и готовился сносить дома

Поселок мы отстояли, но в нем резко обострились отношения между жителями. Отдельные личности рассматривали снос как возможность нажиться. Доходило до того, что семейные пары, которые прожили вместе по 30–40 лет, разводились, чтобы им дали две отдельные квартиры. Не говоря уже о том, что практически все прописывали к себе родственников, чтобы в новом доме получить площадь побольше.

Эти люди выступали против созданного мной ТСЖ самым решительным образом: рвали цветы, подбрасывали мусор. Я называю это «интеллигентным хулиганством», когда с виду — интеллигент, а делаешь гадости.

Несмотря на это, мы с инициативной группой постепенно восстанавливали поселок. Вернули проходную, разогнали бомжей с заднего двора и привели в порядок всю территорию. Мы стали проводить собрания жильцов, праздновать совместно многие праздники. На День Победы я каждый год украшаю двор.

Удивительно, что даже в такой важный для страны праздник находились люди, которым важнее всего был протест. Один раз кто-то из жителей сорвал около своего дома все государственные флаги.

Первые годы я переживал, но сейчас уже понял, что от этого никуда не деться. Людей сжигает зависть, осознание своей инертности. Они даже не могут понять, что я взялся за поселок не для того, чтобы самоутвердиться, а для них самих. Чтобы в случае чего, все имели возможность подороже продать свои квартиры.

Я очень рад, что нашлись люди, которые поддержали меня и продолжают помогать по сей день. Мы много общаемся друг с другом и, в общем-то, живем как одна большая семья. Следим за чужим имуществом, а если кто-то уезжает, то поливаем цветы и кормим домашних животных. Наши так называемые враги живут в основном в дальних корпусах, и мы с ними практически не пересекаемся.

В поселке недавно завершился капремонт. Работа проходила под нашим строгим контролем. Если мне, к примеру, не нравилось, как рабочие шпаклюют стены, я просил управу поменять бригаду или даже подрядчика. В результате дома сделали именно так, как мы хотели. Без ТСЖ мы бы никогда не добились ремонта такого качества. В обычном доме количество инициативных жильцов слишком мало, чтобы хоть как-то повлиять на то, что организованно государством.

В ближайшее время я планирую подать заявку на присвоение поселку статуса памятника архитектуры.

Может быть, он визуально не так примечателен, как сталинские высотки и многие известные дома того времени, но люди, которые жили здесь, и их вклад в российскую науку достойны того, чтобы о них знали.

До того как переехать в поселок в 2010 году, я жила на Ленинском проспекте, а затем на Тульской. Чистый и зеленый Ленинский мне нравился. Тульская же казалась не самым лучшим местом для жизни, поэтому я и решила искать что-нибудь новое.

Поисками я занималась не сама. У меня есть прекрасный риелтор, с которым мы давно знакомы. Ему я и поручила найти трехкомнатную квартиру в районе Западного и Юго-Западного округов. Четких предпочтений не было, но на тот момент мне очень хотелось сталинскую, атмосферную квартиру с большими потолками и широкими подоконниками. Состояние при этом не играло особой роли.

Уже на следующий день риелтор позвонил мне и сказал, что есть один вариант — и он либо очень странный и требует проверки, либо очень интересный, — и попросил меня срочно посмотреть информацию на почте. Я уже успела уйти с работы, но он настоял, чтобы я вернулась и посмотрела. Даже не знаю, что бы было, если бы я тогда настояла на своем.

Квартира была очень неоднозначная. Она была двухкомнатная, а не трех, и с ремонтом 50–60-х годов. Но я удивилась местоположению, потому что знала этот район, но никогда не обращала внимания именно на это место. Оно скрыто за красивым забором, и двухэтажные дома за ним не кажутся жилыми помещениями. Я сказала, что вариант мне интересен, и вечером мы уже ехали на просмотр.

Не могу сказать, что поселок произвел на меня яркое впечатление. Скорее, мне было любопытно рассмотреть, что это за домики и парк. Квартира оказалась чистой, но было видно, что в ней очень давно не делали ремонт. Она действительно была атмосферной: двухэтажная, с большими потолками 3,40, с очаровательно скрипучей лестницей и огромным окном, расположенным при подъеме на второй этаж. Но это была двухкомнатная квартира, пускай и с двумя большими комнатами. Ключевым моментом стала фраза со стороны продавца, что в доме есть чердак, который можно будет приватизировать. На следующий день я уже смотрела оборудованный чердак своего будущего соседа и после этого решила уже окончательно, что буду брать эту квартиру.

Чердак мы сделали полностью жилым, с мансардными окнами, электричеством и водоразводкой. Квартира была полностью обновлена. Оставила я только лепнину, она сделана руками военнопленных немцев, которые строили этот дом

Сделка проходила тяжело. Из-за того что другие желающие подняли стоимость, мне пришлось отказаться от торговли, и я, казалось бы, уже потеряла шанс получить квартиру, но через месяц продавец перезвонил. Оказалось, что другие покупатели не договорились о ряде дополнительных условий и свернули сделку. Это был настоящий праздник для меня!

Сразу после покупки я принялась за косметический ремонт, чтобы можно было просто жить, а уже через несколько лет, когда я приватизировала чердак и раздала долги, решила делать капитальный. У меня была огромная бригада, которая за пять месяцев сделала двухэтажную квартиру общей площадью 174 метра. Чердак мы сделали полностью жилым, с мансардными окнами, лестницей, электричеством и водоразводкой. Квартира была полностью обновлена. Оставила я только лепнину. Особой художественной ценности в ней нет, но я точно знаю, что она сделана руками военнопленных немцев, которые строили этот дом.

В поселке своя особенная жизнь. Заезжая на территорию, ты сразу чувствуешь другой воздух — чистый, и вроде ты находишься в Москве, но есть полное ощущение, что ты за городом. У нас здесь бегают белки, мы все дружно их кормим, летом приходят утки, много птиц — и у них тут своя жизнь. Мои друзья часто любят оставаться у меня и говорят потом, что как будто они оказались не в Москве. При этом ощущения у всех разные: для кого-то это дача, для кого-то европейская квартира. А для меня это полноценный дом со своей атмосферой и историей.

Первое время после переезда у меня было много конфликтов с соседями. Вызваны они были скорее тем, что сюда долго никто не переезжал. У людей был свой круг, в который они никого пускать не хотели. Было ощущение, что ты оказался в СССР: сплетни, внутренние обиды, никому не нужные наставления и запреты, и все в этом духе. Хорошо, что специфика моей работы позволяет мне решать и не такие задачи, поэтому через какое-то время все уладилось, и со многими я теперь нахожусь в хороших отношениях. В этом мне помогла моя прекрасная соседка, которая уже давно стала мне родным человеком. Мы и живем с ней практически как семья — на одном крылечке, квартира к квартире.

Несмотря на то что поселок состоит из многоквартирных домов, жизнь здесь невозможно сравнить с жизнью в обычной квартире. Квартира для меня — это некая коробочка в другой коробочке, побольше, какой бы красивой и атмосферной она не была, а здесь дом, просторный и открытый, с большими окнами, тишиной и свежим воздухом. И это все в Москве! Мне повезло, что все сложилось так, что, несмотря на трудности, я оказалась здесь и уже семь лет живу со своей семьей в точности такой, как я когда-то хотела, атмосферной и с большими потолками сталинской квартире.