«Так начинается пожар» Текст тони лашден — о сыне мента by proxy
тони лашден
Беларусская писатель_ница, фем-квир-активист_ка. Публиковал_ась в антологии эмигрантской прозы «Нам есть что сказать», зинах «На себя» и «Где-то». Участвовал_а в альманахе о беларусских протестах «Истории, о которых молчат». Автор_ка сборника «Последний автобус уходит в восемь» (2021) и авто-фикшн-повести «15 дней, когда я умирала» (2019).
«Пойдемте к полю на Рафиева».
«А это не там, где менты живут?»
Женя сразу как-то сник, слушая эту беседу. У поля в десятиэтажном здании жили одни менты, потому что рядом находилось РУВД и всем там давали служебные квартиры. В серой хрущевке, ласково прозванной «ментовник» (как коровник, только ментовник), жили поколения и поколения ментов. Жил там и сам Женя, сын мента, мент by proxy.
Надо сказать, что однозначно записывать Женю в менты было бы несправедливо. Да, отец Жени, и дед Жени самым прямым образом участвовали в работе милиции. Но это же не значит, что Женя с момента своего рождения обречен стать ментом? Правда же не значит?
Женя вообще хотел стать филологом. Женю не тянули в филологию ни прелести языка, ни тонкости литературы, ни возможность предаться научным изысканиям. Женя чувствовал, что на социальном спектре учеба на филологическом факультете — это экзистенциальная противоположность работе в милиции. Дальше филологии был только уход в монастырь, принятие сана и переход в совсем уж отвлеченные плоскости. Но в четырнадцать лет Женя еще не был готов зайти так далеко в своем желании не быть похожим на отца. Поэтому он собирался стать филологом и изредка позволял себе фантазировать, что поступит на восточную филологию, начнет учить китайский и великой стеной отделит себя от отца этим непонятным языком.
«Ты что, ментов боишься? Не ссы, пожжем немного и разойдемся», — лидер группы огласил вердикт, и компания ребят, встряхнувшись, как шелудивая собака, потянулась в сторону поля.
Значит, они все-таки пойдут жечь петарды к дому, где живут доблестные работники милиции. Безумство храбрых было не заразительным, но Женя поплелся вместе со всеми, пытаясь затесаться в самый конец процессии.
Женя старался влиться в локальное мальчишеское сообщество, исправно втискивался в роль дружелюбного парнишки, который не прочь залезть на гаражи и жечь битум. Но, видимо, все-таки в его шутках, улыбках, не слишком естественных движениях проскальзывало, что мысленно Женя здесь лишь на половину, а на другую половину он совсем в других мирах. Поэтому изредка его все-таки били другие парни. Но делали они это скорее из чувства долга, чтобы Женя не расслаблялся и знал, что они о нем не забывают, держат его в поле зрения.
Женя никогда не плакал, пока его били, не просил, чтобы ребята остановились. Это бессмысленное и бесцельное насилие сходило с него, как вода. После пяти-семи минут подзатыльников и тумаков парни молча помогали ему подняться, Женя отряхивался, и районная жизнь продолжалась, как ни в чем не бывало. Благодаря Жениной стойкости и невозмутимости, которой в чем-то даже завидовали взрослые парни, его иногда даже звали на эксклюзивные события вроде вдыхания клея рядом с лакокрасочной мастерской или районных футбольных турниров.
Женя не очень любил командные виды спорта, поэтому, когда его приглашали погонять на стадионе, он всегда жаловался на непереносимые боли в ногах и руках и предлагал быть судьей. Быть судьей на районе не хотел никто. На протяжении многих лет, до момента, как Женя вступил в должность, главной футбольной традицией было зверски избивать судью вне зависимости от исхода матча. Женя, искренне ненавидевший футбол, смог найти тонкий баланс между соблюдением правил игры и их подтасовкой. Благодаря этому Женю не трогали и даже уважительно начали называть «Евгеньичем» за мудрость.
Отец Жени, как и полагается, футболом жил, дома у них была целая коробка сине-белой атрибутики, которую Женя мечтал сжечь. Отец Жени и весь его ментовской трудовой коллектив отчаянно, почти до мазохистского экстаза болели за футбольный клуб «Динамо Минск». Главная цель футбольного клуба «Динамо Минск» была в том, чтобы давать своим болельщикам тлеющую надежду на победу — и потом в самый последний момент игры гнусно втаптывать бутсами эту надежду в грязь.
Игры делились на хорошие, когда «Динамо Минск» выигрывали (тогда отец напивался от радости и бил Женю с мамой по случаю праздника), и на плохие, когда «Динамо Минск» проигрывали (тогда отец напивался от злости и унижения и бил уже только маму Жени, которая в глазах отца была сосредоточением жизненных поражений и неудач). За всю свою жизнь Женя не сходил с отцом ни на один матч. Если в начале их знакомства с отцом он еще пытался придумывать отговорки, то, немного повзрослев, просто туда не шел, даже если отец покупал билеты. Отец на это никак не реагировал, но косвенно давал понять, что Женя не оправдывает его ожидания и не дотягивает до высокой планки единственного сына.
Изредка на семейных праздниках Женя чувствовал внешнее понуждение любить отца, но даже тогда это не удавалось. И отец, и Женя знали, что в лучшем случае они хорошо относятся друг к другу, но уж никак не любят. Эта молчаливая взаимная договоренность не слишком инвестироваться в их родительско-детские отношения позволяла отцу не наседать на Женю по мелочным поводам и не слишком его изводить. Женя, в свою очередь, не фантазировал, как разобьет лицо отца, и в тренажерный зал записался не из-за желания в неравном бою сломать отцу руку.
Компания подтянулась к полю. Начало смеркаться. Поле показалось темной гладью: высокая не кошенная трава разбегалась волной от ветра. Парни неловко переминались с ноги на ногу, пока кто-то из центра группы не достал петарды. Тут же другие анонимные руки нашли зажигалку, и петарды перекочевали к краю группы.
Петарда визгливо расхохоталась от огня и, упав куда-то в поле, взорвалась.
Женя поднял взгляд наверх, ища окно их квартиры. На кухне свет уже не горел, а значит, отец не будет поджидать дома, чтобы поговорить. Женя старался не слишком вникать в рассказы отца о работе, и даже больше — старался их не слушать. Но иногда отец очень активно требовал внимания. Стучал кулаком по столу, тряс Женю за плечи, орал ему в прямо в лицо: «Ты, блять, будешь отца слушать или нет?» Женя чувствовал, что рассказ отца, как гнилая болотная жижа, может испачкать его не только снаружи. Эта грязь может проникнуть в самое его нутро и навсегда уничтожить все хорошее, что там было.
В начале вечера отец всегда начинал с веселых и в чем-то даже поучительных историй, как десятого числа каждого месяца в день пенсии они ловят голых дедов, которые на все деньги покупают водку и слетают с катушек. Или рассказывал, как он поступал в училище: хотел ловить бандитов и помогать людям, а оказалось, что смысл его работы прямо противоположный. Отец часто вспоминал тех, с кем начинал служить в милиции, и для самоуспокоения перебирал их истории: «Олег — работает на рынке, Андрей — колупается в машинах, Вова — стройкой занимается». Имен было много, часто они повторялись, но Женя никогда не указывал отцу на неточность его переписи бывших ментов.
После оглашения этого долгого списка отец Жени приходил к выводу, что, если бы не работа в ментовке, их семье пришлось бы жрать грязь и попрошайничать на улице, а Женю ждал бы не университет, а ПТУ, а Женя, неблагодарный сукин сын, не понимает своего счастья. Чтобы подчеркнуть тяжесть своей работы, отец выпивал еще и тогда начинал рассказывать, что в прошлом году ему пришлось отрывать какому-то уроду ногти, потому что он был из этих политических выродков, которым все не сидится на месте. А еще до этого они мочили в ведре одного, и отец Жени не мог спать на дежурстве, потому что тот мудак все захлебывался и хотел помереть, специально, чтобы их всех подставить. И это уже не говоря о мелочах: сломанных пальцах, разбитых лицах, синяках — все это приходится делать самому.
Потом отец плакал, уродливо и горько, и показывал Жене засечку на дубинке, до которой ту можно засунуть кому-то в жопу и никто ничего не скажет. Отец Жени никому ничего не сказал. Опыт с дубинкой вообще помог ему забыть, что есть такая опция: рассказать кому-то о происходящем.
Где-то к полуночи отец затихал и уходил в спальню, откуда появлялись сдавленные болезненные охи мамы. В возрасте шести лет Женя имел неосторожность проследовать за отцом, чтобы увидеть, как он наваливается сверху на маму. Сначала она пыталась отбиваться, но быстро перестала. Мама высунула ноги из-под одеяла. Ее бледная стопа, с разодранными мозолями по бокам, казалась сосредоточением уязвимости. Жене почему-то отчаянно захотелось взять маму за мизинец на ноге. Этот маленький и дурацкий пальчик вдруг показался сосредоточением его любви к маме, которая в тот момент показалась ему такой же маленькой и дурацкой.
На следующий день он собирался спросить, почему мама не уходит от отца. Женя хотел понять, о чем думает, но она ушла в этот день из дома раньше всех.
Вторая петарда упала еще дальше. Женя смотрел на веселые искры, подсвечивающие поле, и испытал смутное желание добежать до этого крошечного освещенного пространства. Казалось, что свет идет из середины поля.
Сверху раздался хлопок открывающегося окна.
«Эй, вы че, совсем охуели?» — Женя узнал знакомый голос и увидел в проеме балкона отца.
На долю секунды Женя задумался, что было бы, если бы отец прямо сейчас вывалился из окна. Смогли бы они с мамой остаться жить в этой квартире? Или им пришлось бы переехать в другое место? Сколько будут стоить похороны и будут ли скидываться на них работники отдела?..
«Женя, еб твою мать, — отец тоже заметил его и заорал: Пиздуй домой!»
«Пацаны, пойду», — Женя откололся от группы, неловко ежась от пробежавшего между ними холода («Евгеньич — сын мента, прикинь?»).
Дойдя до подъезда, он обернулся. Компания мальчишек почти слилась с полем: они уходили все глубже, разбрасывая петарды и гогоча от их свиста. Женя смотрел на оранжевые блики. Они то появлялись в темноте, то исчезали, но как будто оставляли после себя сияние.
Свет от фонаря словно отрезал вход в подъезд. Ровная линия, отделяющая рыхлое темное тело дома, напряженно пульсировала. Женя долго смотрел на этот луч, а потом встал прямо на линию, спиной к дому.
В ночном свете поле казалось золотым.
Женя побежал.
Иллюстрации: Лиза Девяткова
Чтобы прочитать целиком, купите подписку. Она открывает сразу три издания
месяц
год
Подписка предоставлена Redefine.media. Её можно оплатить российской или иностранной картой. Продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.
На связи The Village, это платный журнал. Чтобы читать нас, нужна подписка. Купите её, чтобы мы продолжали рассказывать вам эксклюзивные истории. Это не дороже, чем сходить в барбершоп.
The Village — это журнал о городах и жизни вопреки: про искусство, уличную политику, преодоление, травмы, протесты, панк и смелость оставаться собой. Получайте регулярные дайджесты The Village по событиям в Москве, Петербурге, Тбилиси, Ереване, Белграде, Стамбуле и других городах. Читайте наши репортажи, расследования и эксклюзивные свидетельства. Мир — есть все, что имеет место. Мы остаемся в нем с вами.
