Антивоенные граффитисты — о том, как совесть преобладает над страхом, и ночных столкновениях с полицией «Бездействие — это не выход»

Дима: После школы я не смог поступить в университет и решил так: иду служить в армию и закрываю этот вопрос навсегда. Я, маленький мальчик, только-только отпраздновал выпускной в июне, а в декабре уже топал в кирзачах. Тогда мне казалось, что лучше это сделать, пока мне всего 18 лет и не надо никого обеспечивать, а не в 27 лет, когда будет семья и карьера.

Андрей: Я вообще не хотел служить, собирался бегать от армии как можно дольше. Но однажды мне понадобилось получить в военкомате приписное для колледжа. Я пришел за ним, но оказалось, что мое дело просто потеряли. Из-за этого меня заново заставили пройти медицинскую комиссию. Когда я наконец обошел всех врачей, нужно было еще получить подпись главного комиссара. В итоге он и вручил мне повестку. Деваться было некуда: мне отдал ее в руки главный комиссар всего района, выше только городской. Я не стал ее подписывать, но это не имело никакого значения для них.

Доводы о том, что я числюсь в колледже, что скоро у меня защита диплома и что моя отсрочка действует как минимум до августа, его не волновали. В итоге комиссар дал мне повестку на 27 июня: 26-го я сдал диплом, а 28-го уже сидел лысый в призывном пункте.

По рассказам Андрея и Димы, их третий друг и будущий сослуживец Слава тоже не хотел служить и попал в армию не по своей воле. Он успешно бегал от армии до 25 лет, но в итоге из-за нелепых обстоятельств попался в руки комиссариата.

Первые вылазки

Андрей и Дима не помнят, кто первый предложил начать рисовать антивоенные граффити, но ни один из них не занимался этим до 24 февраля: Андрей рисовал пару раз на заброшенных домах, а Дима — никогда. По рассказам ребят, эта идея пришла к ним спонтанно. Через несколько дней после начала войны они уже пошли на первую вылазку.

Дима: У Андрея был баллончик, а я заказал две краски для металла на Ozon за 300 рублей. И вот мы встретились в пятницу вечером. В машине у моего товарища валялось много картонных коробок, и мы решили сделать из них трафареты, чтобы было легче рисовать. Первым мы решили сделать знак мира — пацифик. Сели в автомобиль, включили там свет и начали вырезать. Недалеко от нас было отделение силовых структур — то ли ФСБ, то ли Следственного комитета, но это нас не остановило. Мы вырезали трафарет, хотя у нас даже не было ножниц, кое-как возились со скальпелем.

И вот мы выходим на улицу, отходим максимально далеко от машины. Очень страшно. Оглядываемся вокруг — проверяем, чтобы не было камер, потом еще пять раз обходим выбранное место, чтобы убедиться, что рядом никого. Андрей смотрит на меня и говорит: «Ты держишь, я рисую». Я киваю в ответ. Мы подходим к стене. Тишина, встряс баллончика, характерный звук «пшшш», и мы резко убегаем за угол. Затем все-таки решаем посмотреть, что у нас получилось. Идем по противоположной улице и видим, что нарисовали знак вверх ногами. В общем, вышло очень плохо, еще и трафарет испортился. Нам пришлось его выкинуть, он был огромный, и было очень стремно ходить с ним дальше, а спрятать его было некуда. Я очень нервничал и решил порвать его, раскидав куски картона в разные стороны. В это время в моей голове начали появляться тревожные мысли: а вдруг кто-то увидит рисунок, затем проверит мусорку, найдет кусочки трафарета, соединит их, донесет в полицию, а потом нас вычислят по камерам… После этого мы пошли гулять дальше, рисуя от руки. Разошлись где-то в четыре утра.

Первые разы мы старались быть очень осторожными и выбирали самые безлюдные места. Позже мы создали чат в телеграме, где обсуждали расписание и локации, обговаривали, какие трафареты нужно подготовить. Но никто никогда не писал: «Идем рисовать антивоенные граффити», мы боялись называть вещи своими именами, поэтому использовали слово «гулять».

Чаще всего мы писали «нет войне» или «войну не закрасишь». Было забавно видеть, как через несколько дней фразу «войну не закрасишь» действительно закрашивали. Интересно, что чувствовали люди, которые это делали? Ведь войну и правда не закрасишь.

Мы не пытались придумать какие-то оригинальные надписи. Мне кажется, что самые распространенные фразы вроде «нет войне», «мир Украине, свободу России», «долой Путина» — они самые правильные. Для листовок мы купили клей в баллончике, он очень хорошо держался: одна листовка во дворах на Невском продержалась три месяца. Ее пытались сорвать, но она просто не отклеивалась, получалось что-то вроде «н…т в…йне», то есть смысл фразы все равно читался.

Потом мы стали писать «бойкот», например на «Вкусно — и точка» или афишах провоенных звезд. Еще как-то раз разрисовали плакат у Генконсульств Финляндии и Швеции в Петербурге, где установили билборды с дядей Сэмом, который управляет куклами-марионетками Пеппи Длинныйчулок и муми-троллем.

«Бездействие не выход»

Дима: Я даже не задавался вопросом, что важнее — безопасность или показать, что я против войны. Когда ты видишь, как бомбят города, как рушатся жизни миллионов людей, вопрос безопасности кажется неважным. Сидеть и делать вид, что ты тут ни при чем, — неправильно. Меня очень сильно накрывало, когда я видел надписи в поддержку войны. В такие моменты я забывал обо всем: камеры, меры предосторожности… В тот момент в моей голове просто крутилось: этого здесь быть не должно, вместо этого тут будет знак мира и надпись «нет войне».

Один раз я пошел гулять с подругами. И вот я начинаю клеить листовку, а девчонки мне кричат: «Дима, там идут!». Я им говорю: «Отходите, сделаем вид, что вы не со мной». Люди проходят, видят надпись, одна девушка смотрит на меня и говорит: «Респект!». Я тогда подумал, как было бы круто, если бы все, кто против войны, вышли на улицы и начали клеить листовки и рисовать граффити. Еще приятно было видеть свои рисунки в соцсетях и СМИ.

Андрей: Все просто. Если один вид протеста вроде митингов не работает, надо придумать альтернативу. В других странах тоже рисуют граффити в знак несогласия. Я чувствовал, что надо было что-то делать. Да, было страшно, но бездействие — это не выход. Никакого плана на случай, если мы попадемся, не было. Я даже помню, как мы идем по улице и кто-то из нас в перерыве между рисунками скроллит ленту новостей и читает о том, как граффитисты попадали в руки полиции. А мы идем дальше рисовать.

Дима: У меня была работа пять через два. Я заканчивал в шесть вечера. Сразу после этого ехал в университет и сидел там до половины десятого. Мы с Андреем еще работали в доставке, я подрабатывал, а для Андрея это была основная работа. Поздно вечером, после 23:00, мы встречались и ездили по разным районам Петербурга. С собой у нас были баллончики, фломастеры и стикеры. Мы клеили их в лифтах, по возможности оставляли антивоенные надписи. Андрей после этого в четыре утра снова ехал на работу. Иногда он не спал всю ночь, целые сутки был на ногах. Но нам было все равно: лично я с нетерпением каждый раз ждал вечера, когда смогу высказаться против войны.

Столкновение с полицией. «В пакетике лежал срок — 300 антивоенных листовок»

Дима: В июне в городе проходил ПМЭФ, и почти все антивоенные граффити закрасили. Как-то ночью я решил это исправить и поехал рисовать один — у меня был отпуск, а парни были заняты. Еду в капюшоне на велосипеде, на ручке велика — пакетик с баллончиком, в рюкзаке — еще одна банка, на груди — сумка с сигаретами, а на лице — что-то вроде балаклавы. И вот я сделал несколько рисунков и поехал на следующее место. По дороге туда я видел букву Z и решил вернуться, чтобы закрасить ее. Внезапно передо мной резко останавливается ментовская тачка, из нее полицейские жестами приказывают мне тормозить. Первая моя мысль: «Выложил ли из сумки я перед выездом антивоенные стикеры?». Вторая мысль: «Видели ли они свежую надпись? Надеюсь, нет, потому что у меня прямо на ручке велика висит баллончик».

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Покажите документы.

Показываю.

— Хорошо, показывайте, что в вещах.

В тот момент я даже не думал качать права и спрашивать, на каком основании меня досматривают, я думал только про стикеры. Они достают вещи: у меня там была только толстовка и вода. Затем один из ментов замечает баллончик.

— Рисуешь?

— Да.

— Что рисуешь?

— Да так, с другом в гараже иногда…

— Понятно.

Меня обшмонали, вывернули все карманы, я стою полностью расстегнутый. После этого меня попросили перевернуть велосипед, чтобы посмотреть серийный номер, мол, вдруг я его угнал. К нам подходит пьяный мужик, начинает беседовать с ментами, и меня отпускают. Все. После этого я решил сразу ехать домой и закончить на тот день с граффити.

Есть и другая история: в какой-то момент мы очень сильно расслабились. И вот мы идем, болтаем, шутим, и вдруг Андрей видит огромный пустой свежевыкрашенный забор. Я же замечаю машину с мигалками на перпендикулярной улице, но Андрею уже было все равно, он продолжил рисовать. Вдруг машина поворачивает к нам, и я думаю: «Ну все, пиздец, это к нам». Я кричу: «Быстро снимаем маски и начинаем непринужденно разговаривать!». В это время у нас в пакете лежит срок — 300 антивоенных листовок и трафареты, лучше бы лежали наркотики, честно говоря. Менты медленно проезжают и смотрят на нас… А тут мы — два часа ночи, три чувака в масках, рядом с кладбищем, а в руках белый пакет… Мы часто спорили, за кого же нас принимают прохожие и менты — за наркоманов или за закладчиков?

Мобилизация и 2023 год

Дима: Я уехал из России 24 сентября, уже шесть месяцев живу в Армении. После 21 сентября [день начала мобилизации — Прим. ред.] я больше не ходил рисовать. Так как у нас всех категория А1, выбор уже был не между антивоенным рисунком и тюрьмой, а между граффити и отправкой на войну.

Я понимал: повестку могут принести домой или на работу. Я жил по прописке и работал в государственной конторе, где начальник был жесткий путинист, уверен, он бы мне первым ее и всучил. Я не мог тогда никуда оперативно спрятаться. В итоге решение за меня приняла моя семья. За пару месяцев до мобилизации я хотел съехаться с другом. Но вот как вышло: собирался переехать в другую квартиру, а в итоге переехал в другую страну. Тем временем почти все наши сослуживцы-контрактники отправились в Украину.

Слава уехал из России только в начале 2023-го, но до этого ему неоднократно пытались вручить повестку. Как-то раз к нему домой пришли из военкомата, пока он был в магазине. Позже соседка рассказала, что комиссары спрашивали у нее про Славу, та ответила, что он тут не живет и уехал на родину в Крым. Он не просил ее об этом, она сама решила его прикрыть.

Андрей: Я был уверен, что меня не заберут. Правда, я так думал и про войну, и про мобилизацию. Я до сих пор живу в Петербурге, хотя мысли уехать постоянно крутятся в голове. Останавливают вопросы о том, куда ехать и кому я там нужен. Я принял решение, что мне будет легче просто придумать, как сделать так, чтобы меня не нашли.

После мобилизации никто из нас не выходил из дома. В то время на дорогах гаишники часто останавливали мужчин, военкомы ходили и раздавали филькины грамоты. Я снова начать ходить рисовать в октябре, когда в телеграме появился канал «Утро Дагестана». Там призывали к антивоенным действиям, в том числе рисовать граффити, рассказывали, что именно писать, где стоит или не стоит это делать, правда, потом канал почему-то стух. После этого я взял перерыв примерно на месяц, но потом возобновил прогулки в одиночку. Я ходил гулять примерно два раза в неделю, не брал ни часы, ни телефон. В 2023 году я все еще хожу по ночам рисовать, но реже, потому что это стало сложнее: шататься ночью в одиночку небезопасно, даже за угол некому посмотреть. Последний раз выбирался на ночную вылазку неделю назад.

Фотографии: из личного архива героев