Истории россиян, которые лишились работы, потому что выступают против «спецоперации»

Феминистское антивоенное сопротивление сообщило, что департамент культуры московской мэрии требует уволить из всех столичных музеев сотрудников, которые подписались под обращениями и письмами против «спецоперации» в Украине. Мы поговорили с людьми, которые уже лишились работы из-за подписи или поста в инстаграме с двумя лайками.

Алексей Сафонов

бывший главный инженер ледовой арены в селе Каменка Ростовской области

За новостями я постоянно следил в интернете и надеялся, что до этого все же не дойдет. Но, проснувшись примерно в пять утра 24 февраля, увидел объявление Путина о начале наступления. Сказать, что я обалдел, — это не сказать ничего. Под впечатлением я поехал на арену в 50 километрах от дома и работал. В обед зашел в интернет и узнал, что, по неподтвержденным данным, со стороны России уже погибло 200 человек. «Каковы же тогда потери ВСУ!» — подумал я. Это же кошмар. У меня родилась идея выложить пост в инстаграме и подписать его «Слава Украине! Героям слава!». Картинку выложил из интернета — флаг Украины, но в перевернутом виде. О том, что он перевернут, я узнал на следующий день от родственника, проживающего в Киеве. Но он не обиделся, а поправил меня с улыбкой.

После работы дома я и супруга уже не выпускали телефоны из рук и с ужасом читали информацию. На следующий день мне позвонил товарищ из хоккейной команды противника и попросил убрать пост, на что я ответил, что делать этого не буду. Товарищ, кстати, сотрудник полиции и друг депутата Госдумы. Спустя несколько минут в кабинет зашел генеральный директор компании, которая владеет ледовой ареной, и нецензурно стал меня воспитывать. Он сказал, что такие «пидорасы» нам не нужны, и предложил директору арены взять у меня заявление об уходе. Я наотрез отказался писать заявление, собрал личные вещи и уехал домой. Тут следует отметить, что гендиректор — это бывший глава нашего района, а компания, которая построила арену, — градообразующее предприятие. Поэтому я наверняка знал, что меня уволят.

Я не сожалею о своей публикации. Я никого не хотел унизить или оскорбить. Просто констатировал факт случившегося и поделился опасениями, что последствия будут ужасающими для России. Так оно и выходит. Я даже слегка горд собой, потому что совершил своего рода гражданский подвиг, по крайней мере, мне так хочется думать.

Подписчиков у меня немного, страничку я завел давно без какой-либо цели и выкладываю там что-то по душевному порыву. У моего поста всего пара лайков, потому что, во-первых, люди боятся выражать свое мнение, а во-вторых, россияне зомбированы телевизором и жаждут крови, не понимая, что, помимо украинской, там проливается и кровь российских военнослужащих. Несколько гневных комментариев оставили мои малознакомые земляки, на которые я не отвечал, так как не вижу в этом смысла. Заступался за меня мой друг.

Пара человек мне писали в вотсап и осуждали мою позицию. Но, зная их положительное отношение к происходящему, я с ними не спорил. Позиция мне их понятна, мыслят пропагандистскими лозунгами. В нашей хоккейной среде порядка 60 человек, и все знают о моем поступке (или проступке). Поддержку мне выразили единицы. Остальные молчат. Я никого не осуждаю. Может быть, они никогда и не прозреют, что очень печально. Мои близкие родственники поддерживают меня и разделяют мою позицию. Но мы боимся говорить громко.

Я решил уйти, дав возможность руководству уволить меня за прогул. Их бы все равно заставили бы меня уволить под любым предлогом. К руководству арены я претензий не имею. Чувства переполняли меня с момента пробуждения 24-го числа и по сей день не отпускают. Как так можно? Украина для России — это самый близкий друг, кровь наша перемешана, и можно даже сказать, что мы одной крови.

В день моего увольнения ко мне приехали три сотрудника полиции с автоматами и предложили проехать в отдел. Я понимал, что против государственной машины не попрешь. Составили протокол за распространение информации, которая «оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность, явное неуважение к обществу, государству, официальным государственным символам Российской Федерации, Конституции РФ или органам, осуществляющим государственную власть в Российской Федерации» (часть 3 статьи 20.1 КоАП).

Рассмотрение назначено на 4 марта. Шансов отбиться у меня нет, так как лозунг «Слава Украине! Героям слава!» суд будет расценивать как националистический, хотя я имел в виду вовсе другое. Даже минимальный штраф, предусмотренный данной статьей, будет для моей семьи существенным. Но ничего, буду подавать апелляцию, сейчас готовлю ходатайства и объяснение для суда. И что удивительно, после составления протокола мне предложили пройти освидетельствование на употребление наркотиков. И я, зная, что отказ расценят не в мою пользу, согласился. Приехали с двумя полицейскими с автоматами в больницу. Я ошалел от происходящего и забыл спросить, какой результат. Понимаю, что они могут написать что угодно, хотя я никаких препаратов я не употребляю и даже таблетки пил давно.

Все, думаю закончится до 8 марта, хотелось бы верить, что раньше. Опасаюсь применения Путиным ядерного оружия. Что буду делать теперь? Готовиться к суду, а там будет видно. От анонима мне поступила угроза, что он сообщил в прокуратуру и Следственный комитет. Предполагаю, что могут упечь на 20 лет как изменника родины. Внутренне готов к этому, как бы это ни было печально.

Последние годы жена уговаривала меня эмигрировать. Но у нее пожилые родители, а у меня осталась одна мама, отец умер прошлым летом. Им постоянно нужна элементарная бытовая помощь, я не могу их бросить. А теперь уже никуда не уедешь, мы изгои для всего мира.

Катя Долинина

бывшая начальница кинотеатров «Полет» и «Звезда»

Когда я узнала о том, что произошло, возникло чувство полного опустошения и бессилия. Ощущение, что случилось непоправимое. В тот день я работала. В кинотеатре никогда не навязывала сотрудникам свои взгляды, считала важным, чтобы каждый сам думал своей головой. После работы пошла с друзьями в центр гулять.

В четверг или пятницу мне прислали открытое письмо работников культуры. Я не сомневалась, подписывать или нет. Возможно, потому что не ожидала, что такое действие может вызвать результат, с которым я столкнулась. Я хотела черное назвать черным, а белое — белым. Также мне было важно, что в письме часть обращения посвящена ситуации с культурной индустрией и тому, какой урон ей нанесен и продолжают наносить каждую минуту.

В субботу в четыре часа дня мне позвонило начальство и спросило, подписывала ли я письмо. Я ответила «да», на что мне сказали, что ждут меня с заявлением в понедельник по собственному желанию. Я уточнила, что будет, если я его не подпишу. Ответили, что будут искать другие способы меня уволить. Предложили и третий вариант — написать объяснительную, якобы мое имя оказалось в письме по ошибке.

Некоторые время после звонка я была в шоке. Написала в чат сотрудникам и на автопилоте опубликовала это же сообщение в твиттере. Я не стала бороться за свою работу и требовать компенсацию, потому что люблю своих коллег и борьба за рабочее место — это не та борьба, на которую я хочу тратить силы, которых у меня сейчас немного. Более того, я поняла из разговора с коллегами, что решение об увольнении — это не их инициатива, а распоряжение департамента культуры, которому подверглось и московское кино. Мне важно сохранить самоуважение и уйти быстро. Не хочу долго вариться в этой ситуации. Я думала, у меня будет двухнедельная отработка, но меня уволили одним днем, я уже получила трудовую книжку. Я не злюсь на начальство — злюсь на систему, в которой мы работаем. Злюсь на то, насколько в наше сознание проник страх. Причем часто мы боимся не конкретных событий, а нас, скорее, парализует гипотетическая возможность, что происходит нечто плохое.

Я устала бояться, поэтому даже испытала облегчение, что больше не пытаюсь балансировать между цензурой и совестью. Я не писала посты и не выкладывала антивоенные сторис, не ставила флаг на аватарку. Не то чтобы я очень хотела, но на работе всех попросили этого не делать. Я устала от неприятного сдерживающего ощущения. Мы с родителями придерживаемся разных взглядов на происходящее. Они мне сказали: «Раз ты столкнулась с последствиями своей позиции, веди себя достойно, а мы будем рядом и поддержим». Друзья и знакомые меня очень поддержали — я получила шквал сообщений, звонков, предложений отправить денег и предложений отправить резюме. В твиттере пишут разное, но у меня не хватает свободного места в голове, чтобы все читать. Много пишут с пожеланием идти на панель или вопросами, чего это я занимаюсь культурой, если придерживаюсь таких взглядов. Сначала я расстраивалась, но потом поняла, что могу никак не реагировать на поток говна. Забанила тех, кто репостнул к себе мой твит и добавил оскорбительный комментарий. Стало чуть легче.

Как и многие знакомые, я смотрела билеты в стороны Еревана и Тбилиси, но я хочу сначала понять, возможно ли мне и дальше жить в России, оставаясь честной, придерживаясь своих взглядов, и заниматься культурой.

Я ощущаю бессилие и ограниченность, потому что не могу ни на что влиять. Родственники считают, что я слишком категорична, надо быть мягче и тише. Может быть, они и правы, но для чего такой быть? Я старалась быть мягкой и тихой много лет. Но это все равно случилось. Возможно, время мягкости и тихости прошло.

Никита Рассказов

бывший куратор музыкальных программ фонда V-A-C

Способность отделять себя от институции крайне важна — она позволяет видеть себя и двигаться независимо от ее целей и методов, теряющих связь с реальными местом и человеком. Я старался это делать, будучи ее частью, пока мог объединять людей, распределять возможности и средства для поддержки артистов, которые неравнодушны и в которых я чувствую преобразовательную силу.

Не может быть никаких иллюзий о положении крупной частной институции в российском искусстве. Публичная реакция фонда на «спецопеарцию» в Украине, на случаи цензуры, «правда» как заявленная тема сезона превращают любое ценностное высказывание ГЭС-2 в пустой знак.

Люди, которых я встретил за пять лет работы здесь, позволили мне меняться и яснее видеть, как и для чего я хочу работать. Все проекты требуют радикального пересмотра, на что институция оказывается неспособна.

Моя личная позиция не стоит ничего, если я останусь там, где выбирают молчать.