«После нашего отъезда в России останется выжженное поле из путинистов»

Иван, 24 года

копирайтер

Уехал из-за страха быть призванным в армию. Денег хватает только на еду, поэтому срочно ищет работу

Помню, как хотел купить в Тбилиси пива, но не стал — оно стоило пять лари. Хачапури стоит два лари — на нем я могу прожить полдня. Я стараюсь тратить не больше пяти лари в день, что тоже для меня много. Если получится вывести рубли с карты, я смогу оплатить жилье на следующий месяц, и у меня останется денег на еду на две-три недели.

На улицу я почти не выхожу: каждая вылазка — это траты. Занимаюсь в основном тем, что пытаюсь вернуть деньги: пишу в банк, что мне не на что жить. В остальное время пишу и рассылаю резюме. Мне нужно найти работу, в идеале маркетологом в зарубежной компании. На Россию я не хочу работать. Во-первых, непонятно, что будет с экономикой в стране, а во-вторых, мне кажется это этически неправильным. Сейчас, например, «ВКонтакте» открыли много вакансий, но, даже если я буду голодать, не стану работать на них — они связаны с властями, поддерживают информационную [слово пропущено] с Украиной, блокируют страницы оппозиционеров и независимых СМИ.

В школе мне казалось, что Россия не моя страна, потому что в ней нет политической свободы. Я думал, что уеду отсюда. Но в последние четыре года решил остаться и строить прекрасную, прогрессивную и свободную Россию будущего. Из-за отъезда я чувствую злость, даже агрессию — хочу задушить всех старых дядек, которые собрались наверху и разрушили мои планы на жизнь в этой стране.

Я не понимаю, зачем нас родили в 90-е, когда наши родители жили в жопе. Мы, дети 90-х, травмированы по всем фронтам. Сначала родились в бедности, а теперь еще живем в ужасном военном времени. Зачем нас воспитывали? Зачем я учился в школе, учился рисовать, играть на гитаре и барабанах? В конце каждого года я делал видеосклейки со своими лучшими моментами. Для чего? Пришел один человек, который решил всех нас убить и забрать вместе с собой в могилу.

О нежелании воевать за Россию

Последние полтора года я работал копирайтером на фрилансе. Зарабатывал копейки — в месяц не больше 15 тысяч рублей. Но мне много и не нужно: жил в деревне у бабушки, где у меня и дом, и еда. Тратился только на одежду и тусовки, на которые ездил по выходным в соседний город. Накоплений у меня не было.

Я много хожу на митинги, но мои родители — конформисты. Они, может быть, и против [слово пропущено], но никогда не скажут об этом вслух. В десятом классе я репостнул во «ВКонтакте» пост про Навального, и родители вызвали меня на серьезный разговор. Оказалось, им сказали о моем посте на работе — видимо, проверяли детей сотрудников. Они попросили больше не писать про политику, потому что опасно.

С тех пор я скрываю от них свою политическую активность и не говорю, что хожу на протесты. Мне пришлось заблокировать родителей в соцсетях, чтобы спокойно выкладывать посты и писать что хочу.

Когда началась [слово пропущено], я позвонил родителям и расплакался. Пытался объяснить, что происходит трагедия не только для Украины, но и для нас, потому что Россию ждет кризис и смерть многих молодых людей, включая меня. У меня нет военного билета. Отсрочка от армии, которую я получил благодаря учебе, закончилась в этом году, и 1 апреля меня должны призвать на службу. Я был уверен, что срочников отправят в Украину, говорил, что мне надо уехать из страны. Но родители все отрицали, твердили, что я никому не нужен и что в «спецоперации» участвуют профессионалы.

Когда 4 марта председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко объявила, что в «спецоперации» действительно участвовали срочники, мама насторожилась. Тогда же пошли слухи о введении военного положения. Я очень боялся. Поскольку денег у меня не было, без помощи родителей я бы не уехал.

О сборах и прощании с Россией

Родители скинули мне 30 тысяч рублей. Я купил билеты, но 5 марта авиакомпания отменила мой рейс. Денег на новый билет не было, да и рейсов становилось все меньше. Я зарыдал.

Новые билеты стоили примерно 50 тысяч рублей — мне их купили подруги из Украины. До сих пор не могу осознать, что они мне помогли. Моя страна бомбит Украину, ее жители бегут в Европу, чтобы спастись. Я должен помогать им деньгами и извиняться, но вместо этого они помогают мне, переживают за мою жизнь, потому что понимают: я не выживу, если объявят военное положение. Они подарили мне ощущение безопасности, а это самое важное, что можно дать в это время.

Ощущение во время сборов было странным — будто надо упаковать всю свою жизнь. Дневники, которые я вел последние два года жизни и в которых писал не только автобиографические заметки, но и политические, взять не смог из-за проверок на границе.

Перед отъездом прогулялся по деревне и попрощался с ней. Я больше не увижу эти улицы. Возле монастыря, где меня крестили, захотел купить крестик. В последние годы я стал атеистом, но почувствовал желание иметь хоть какой-то артефакт из России.

Вынужденная срочная эмиграция похожа на состояние, когда тебе отрубают конечности и оставляют на родине, а ты должен ехать с изуродованным телом. Из-за суматохи прощание с близкими оказалось смазанным. Никто не хотел прощаться так, будто это наша последняя встреча. Я говорил близким, что мы еще увидимся, но я знал, что вряд ли вернусь в Россию — просто хотел сгладить словами ощущение разрыва.

Перед отъездом отец привез наличные — 80 тысяч рублей, а еще 70 долларов и 161 евро, которые завалялись дома с заграничных поездок.

О допросе на границе и русском паспорте

В Грузию я ехал через наземную границу с Турцией. Турецкие пограничники выпустили меня, потом я попал к грузинским, и тут началось самое интересное.

Я протянул паспорт женщине в форме. Она посмотрела на него и покачала головой. Я по-английски спросил, в чем дело. Ее напарник ответил мне: «А ты что, по-русски не можешь?» Я сказал, что могу, но только если они не против и понимают язык. Мне сказали подождать.

Через несколько минут человек в гражданской одежде отвел меня в кабинет. Он объяснил: «Вы только не волнуйтесь, это плановая проверка для нашей безопасности. Вы же понимаете, какое сейчас время». Мы сели за стол. Он задавал типичные вопросы: цель поездки, время пребывания в стране, когда обратные билеты. На все отвечал: «Понятно». Вдруг спросил: «А куда вы планируете возвращаться, когда покинете Грузию?» Я ответил, что в Россию. Он громко засмеялся и сказал: «Иван, через две недели России уже не будет». Он смеялся еще несколько секунд, а когда закончил, пристально посмотрел на меня и задумчиво произнес: «Иван, Иван, что же с вами делать?» Нависла глубокая пауза. «А в чем проблема?» — спросил я. Он взял мой паспорт в руку, приподнял его и сказал: «В вашем паспорте, Иван, в вашем паспорте».

Я сделал глубокий вдох. Понял, что проделал большой путь, летел на самолете и трясся на автобусе, потратил время и чужие деньги — и все зря. Выдохнул воздух из легких. Пограничник вдруг улыбнулся и сказал: «Ладно, Иван. Добро пожаловать в Грузию».