«Хочешь быть русским — плати»: Интервью с Егором Просвирниным Создатель заблокированного «Спутника и погрома» — об АП, Навальном и сходстве русских националистов с гомосексуалами

Про подписную модель, аудиторию и элитарность

— Сколько человек сейчас читает «СиП»?

— Много. 750 тысяч посетителей в месяц, а визитов около полутора миллионов. У нас значительная часть трафика — это переходы из пабликов, сейчас с каждым анонсом будет стоять короткая инструкция, как это все обойти. Можно, конечно, и паблики заблокировать, но опять же будет уже немного поздно. Потому что у нас только 60 % трафика из России даже до всяких блокировок. Не думаю, что мы такое количество американцев или британцев интересуем, у нас основа аудитории — продвинутая городская молодежь, которая VPN пользуется.

— Как вообще у сайта идут дела с момента введения подписки?

— После введения подписки она у нас медленно растет. Мы вообще существуем за счет платной подписки, можем посещаемость даже вполовину потерять из-за блокировок, но это не страшно, когда рекламный доход у нас процентов 10 составляет. Вот как важно выбрать модель монетизации и принять решение делать элитистский проект, которому блокировки и выпил из массового интернета не страшны. Но при этом нам нужен трафик. Потому что тысяча человек зайдет, 100 человек зайдут во второй раз, 10 зайдут в третий, один из них купит подписку. А если, соответственно, на тысячу человек у вас заходит меньше, то и на одного платного подписчика становится меньше. Два-три месяца мы можем жить на собранной подписной базе, даже никак не урезая бюджета, но проблема в том, что потом с этим ежемесячным постоянным отпадением числа подписчиков через два-три месяца начнется сокращение доходов, которое заставит шевелиться. До конца лета, до ноября мы можем сидеть и заниматься тем, чем обычно занимались.

— Вы про сайт уже успели всем сообщить, что реакцией на блокировку станет переезд. Но ведь завтра переедете, а послезавтра вас снова закроют?

— Мы уже открыли зеркало, но его тоже заблокировали через час. Сейчас есть два варианта дальнейшей эволюции. Первый — включить полное отрицалово, назвать сайт иначе, а может, даже отказаться от модели сайта. Ввести подписку стоимостью, скажем, в 500 долларов в месяц с расчетом на 200–300 подписчиков, которых, я думаю, мы найдем. Потому что за эту сумму они смогут напрямую обращаться ко мне, напрямую публиковать какие-либо тексты, ну то есть как бы быть членами редакции. Они будут понимать, что эти деньги они платят за распространение идей. И, собственно, выпускать за эти деньги материалы нашего обычного качества не только в даркнете или еще где-то, а даже в PDF с правом распространения где угодно. Модная нынче трансмедийность. Когда какой-то исходной точки нет, «Спутник» — он везде и «Спутник» — он нигде. Можно распространять где угодно — от Telegraph до фейсбука, создавать по 20 доменов в день для одной особо важной статьи, писать вообще везде, отказавшись от авторства и концепции авторства. Такое вот партизанское СМИ.

— И они реально найдутся — люди, готовые платить по 500 долларов в месяц?

— С такой моделью миссии — вполне. Ну или вообще организовать где-нибудь на Кипре фонд поддержки «Спутника и погрома», найти некоторое количество состоятельных людей. Но мне эта модель не нравится тем, что будешь зависеть от ограниченного количества людей. А если бы я хотел зависеть от определенных людей, я бы пошел работать на «Первый канал». Я очень ценю независимость.

— Крупные донаты вообще часто случаются?

— Нет. Один человек, с которым я как-то в Киев ездил, платит Раскольникову (Родион Раскольников, руководитель новостной службы «СиП». — Прим. ред.) постоянно зарплату как редактору. Это не настолько большая сумма, чтобы человек что-то мог от нас требовать, а с другой стороны — он радуется, что выходит какая-то новость, а он ее проспонсировал. Есть знакомство с Синюшиным (Константин Синюшин, венчурный инвестор. — Прим. ред.), основателем United Venture. С ним несколько раз встречался, он оказывал какую-то конкретную помощь, притом что я у него денег не просил, а просил нам нанять несколько специалистов. Я вообще, в отличие от других, денег никогда не прошу, а говорю: вот нам нужен разработчик, наймите его и платите ему зарплату, или дизайнер. Чтобы человек видел, на что идут народные деньги. С Насобиным (Олег Насобин, предприниматель, создатель компании Green Mama. — Прим. ред.) там же какое-то время общался, он нам тоже один текст написал, правда, потом оказался слегка заукраинцем. Мы с ним и Носиком (Антон Носик, журналист, блогер. — Прим. ред.) как-то раз очень смешно напились армянского самогона после его лекции, Носик потом меня еще до дома довел, Марина (Марина Урусова, невеста Егора Просвирнина. — Прим. ред.) встретила и потом шутила: «Отнеси его обратно в синагогу».

— На что вообще клюет платная аудитория «Спутника» — горячие новости или лонгриды, которые вы всегда рьяно отстаивали?

— Я не знаю, на что она клюет, я делаю сайт для себя. Есть такой журналистский феномен — создание сферических коней в вакууме. Когда вам что-то совершенно неинтересно, но вы говорите: «Да, где-то есть какой-то читатель, которому это интересно». По этой причине, например, на нынешней «Ленте» появились посреди каких-то общественно-политических текстов, местами даже неплохих, какие-то безумные обзоры популярных инстаграмов звезд. Явно какой-то маркетолог поселился и сказал: «Слушайте, Instagram — это модно-популярно, давайте писать про Instagram». То, что новости Донбасса вообще никак не сочетаются с обзором жопы Ким Кардашьян, — это неважно, есть ведь аналитика!

Люди начинают делать продукт не для себя, а для каких-то других людей, по большей части мудаков. Я делаю продукт для себя. Аналитику смотрю, но никогда на нее не ориентируюсь. Галковский (Дмитрий Галковский — писатель, онлайн-публицист. — Прим. ред.) меня приучил к тому, что национализм — это когда собирается группа интеллектуалов и начинает навязывать свое видение мира всем остальным, а не когда бегают на карачках и спрашивают: «Чего изволите?» Те, кто спрашивает «Чего изволите?», нации не основывают, они в этих нациях убирают туалеты.

Я рос на вполне элитистском журнале Game.EXE, который очень любил выражение «бунтующая православная чернь», которое тогдашний главный редактор написал по поводу спуска в унитаз книг Сорокина. Журнал формально был про игры, но на самом деле был про культуру, про политику и отличался огромным презрением к массовым вкусам, потому и стал легендарным. Можно подтягивать людей до своего уровня, а можно опускаться на их. Люди не знают, кто такой Сорокин, мы им объясним, а не будем делать номер исходя из социологии. Сколько геймеров хотят прочитать про Сорокина? Нисколько. Но они будут читать. Сначала наши тексты, а потом и самого Сорокина. Если аудитория будет мало читать большой текст, который я считаю хорошим, я выйду в паблик и напишу: «Да вы охренели! Вы что там — путинисты? Россияне?»

— Но экспрессивные колонки на сайте наверняка читают больше, чем лонгриды про историю Гражданской войны.

— Неважно, за экспрессивную колонку никто денег платить не будет. Моя задача — нагнать трафика, чтобы люди заинтересовались и стали покупать подписку. Это вообще огромный плюс подписной модели — цифры прочитавших текст греют сердце, но не являются главными. Главным является то, что в комментариях к этим текстам люди пишут «Спасибо, пошел продлил подписку» или даже «Ну „Спутник“ мне вообще не нравится, но ради текстов Норина подписку пока оплачиваю». В этот момент вы понимаете, что посещаемость не на первом месте, ваши доходы никак от нее не зависят. Если открыть пейволл, посещаемость, конечно, вырастет, кто-то даже по доброте душевной будет платить, но это будет раз в 10 меньше, чем мы сейчас зарабатываем.

— Кто вообще средний читатель «Спутника и погрома»?

— Средний читатель — это я. Остальные могут читать то, что им нравится, или жить в дерьме, это их выбор. Когда мне присылают какой-то текст, представляю ли я, как на него будет реагировать средний читатель? Нет. Держу ли я в голове какой-то образ аудитории? Нет. Мы идем от того, умеет человек писать или нет. Я готов терпеть какие-то лишения, обыски, тюрьму ради того, чтобы в России был журнал, где можно было бы прочитать про «бунтующую православную чернь». А читать журнал про «возмущенных верующих» я не хочу.

— Просто это всегда было довольно комично со стороны — заходишь на какой-то огромный нейтральный исторический текст, а третьим комментарием к нему нет-нет да и вылезает «Давайте бить евреев».

— Ни разу не видал у нас на сайте комментария «Давайте бить евреев».

— Утрирую, но вы же понимаете, о чем я.

— Должен сказать, что комментарии под премиум-текстами отличаются от текстов в массовом доступе — это вообще две разные вселенные. Мы пока что не запустили систему платного доступа к комментариям, но хотим. Потому что понятно, что вы заходите и хотите в комментах пошутить шутки про евреев — ну хотя бы платите за это пять долларов в месяц. При этом 99 % неадекватов на этом этапе отсеются. То, что там какие-то захожане пишут в бесплатных статьях, — чего они там только не пишут. Хочешь быть русским — плати, а нет денег — живи советским. У меня, кстати, есть десяток подписок на самые разные издания — мне несложно платить деньги за большие тексты на Foreign Affairs, The New York Times, Foreign Policy.

— Проще говоря, вы с самого начала пытались поженить концепт из XVIII века с гей-браками и секс-роботами, и, по-моему, это всегда вызывало и вызывает фрустрацию у части вашей же аудитории.

— Ну а чего еще ждать от бунтующей православной черни?

— Но это же стабильная и немалая часть аудитории «Спутника». Как вы к этому относитесь?

— С самодовольством. Людям не нравятся наши положения, но мы настолько хороши, что они вынуждены все равно нас читать. Мы журнал для элиты. Для тех, кто будет править. Когда я говорил, что в будущем будут раздавать квартиры по подпискам и по чекам на «Спутник и погром», я не шутил. Причем квартиры будут служебными — будущим министрам, заместителям министров, губернаторам. Если мы захотим создать массовый проект, он будет называться совершенно иначе — «Сталин и духовность» или «Путин, патриарх и Сталин». Трэш, балалайка, вся фигня.

Но какой смысл создавать массовый проект в мире, где массовой политики не существует? Мнение трудящихся важно, когда вы боретесь за голоса трудящихся, голоса трудящихся важны тогда, когда, во-первых, вы можете собрать их, а во-вторых, когда сколько трудящиеся бюллетеней в урну положили, столько потом из этой урны и вытащили. Потому что если положили 100, а вытащили 200, то голоса трудящихся не так важны. А если, как в Чечне, вытащили 99 %, то это уже такой космос... В ситуации Чечни не имеет смысла делать журнала для трудящихся, имеет смысл делать журнал для Рамзана Ахматовича Кадырова. Мы вот слегка упростились по ходу, убрали слово «интеллектуальный» из «интеллектуального русского национализма», но сейчас надо вернуть, видимо.

— Помню фотографии скриншота со «Спутником» из аудиторий Стэнфорда — насколько большую часть аудитории составляют условные русские в Стэнфорде?

— Это и есть наша аудитория. У нас вторая страна по числу премиум-подписок после России — это США. Когда был  разгромный сюжет в «Вестях», нам читатель минут за 15 написал, что «про вас сейчас выйдет, вот краткое содержание». Проблема в том, что читатели все ссут. В этом смысле я в непубличных разговорах сравниваю русский национализм с гомосексуализмом, когда все боятся выйти из клозета, совершить каминг-аут. После этой блокировки убедить их в этом будет еще сложнее. Некоторое бешенство это у меня вызывает — все читают, все понимают. Но ночью под одеялом и никому об этом не рассказывая. На Западе они охотнее в этом признаются, потому что ну что тебе будет. А здесь, только когда уехал на Кипр, можно позволить себе платить зарплату Раскольникову.

— Ладно, а второй вариант с будущим сайта у вас какой?

— Второй вариант — это полная открытость. Записаться на прием к генпрокурору Чайке, у него там есть часы приема населения. Взять с собой диктофон, прийти и сказать: «Я вот главный редактор, диктофон включен, за что ты меня, гнида, заблокировал?» Выйти на такой трэш и угар совершенно открыто, начать записывать все эти YouTube-подкасты. И вообще надо заниматься политической пропагандой и агитацией в игровых чатах, в тех же Heroes of the Storm. Прочел недавно, что на открытии какого-то штаба Навальному показали «Доту». Понял, что если Навальный в 2017 году только увидел «Доту», в которую уже никто не играет, потому что все играют в League of Legends и Heroes of the Storm, то президентом он уже не станет никогда.

Про невозможность alt-right в России, Навального и Волошина

— Успех Трампа и alt-right в США как раз непосредственно связывают с завсегдатаями имиджбордов.

— У нас, к сожалению, вполне советские имиджборды. Поскольку «Двач», как известно, зарегистрирован в реестре распространителей информации Роскомнадзора, это значит, что он официально предоставляет РКН информацию о своих пользователях. Анонимные имиджборды регистрируются в нашем советском КГБ официально. Такая немножко искривленная реальность.

— А почему у них-то аудитория имиджбордов так легко и массово ринулась вправо?

— Их же просто вытолкнули всех из мейнстримных СМИ, рукопожатность и все такое. Вопросы о том, что происходит в США, у граждан начали нарастать, а возможности легитимно эти вопросы задать не стало, ну, чтобы в The New York Times появилась бы, например, колонка про проблемы мексиканской иммиграции. Если людей реально что-то волнует, а вопросов задать они не могут, то рано или поздно вода всегда находит какой-то выход. Этим местом стал 4chan. Там ты можешь высказать все, что хочешь, и не бояться за свою репутацию. На самом деле структурно это очень логичная вещь, если мы посмотрим на системный дизайн американского общественного мнения, то увидим этот системный недостаток.

— Леволиберальный дискурс слишком закрутил гайки?

— Это даже не леволиберальный, это мейнстримный дискурс. Закрыли возможность что-либо выражать. Поэтому, с одной стороны, это приобрело такой немножко иронично-придурковатый стиль, с другой — полностью анонимно. Поэтому, когда появился некий кандидат, который стал чемпионом точки консолидации, естественно, они все ринулись его поддерживать, это логично.

— В России, значит, повторить не получится?

— У нас в России все очень интересно, потому что у нас нет как такового общественного мнения, нет стабильной реальности. В США все стало возможно потому, что там все очень стабильно, там устоявшаяся политическая система. Система признается всеми ее участниками, никто не говорит: вот, знаете, у нас нет свободных выборов.

Там есть нацистские партии, которые постоянно проигрывают, получают какие-то совсем смешные проценты или доли процентов даже. Поэтому человек смотрит — вопросы есть, а в лучшем случае можно пойти в какую-нибудь партию гитлеристов и получить одну десятую процента, поставить крест на своей карьере в более-менее приличных местах, и все. Поэтому начинается движуха.

А у нас состояние перманентного хаоса, когда сегодня уважаемые украинские партнеры, завтра фашистская хунта, послезавтра опять партнеры. Это наследие феномена советского трикстерства. СССР был тотально идеологическим государством, где не предполагалось позиции обывателя, предполагалось, что все граждане СССР горят мечтой о мировой справедливости и так далее. Но быть постоянно включенными в политическую борьбу реально всем нельзя — в лучшем случае политика интересует 10 % населения. Остальных интересует обывательская жизнь, и это нормально. Там этого не предполагалось, и, так как люди были постоянно вынуждены имитировать бурный интерес к политической жизни, возникла уникальная советская культура двоемыслия, аналогов которой нет и не было нигде. Люди постоянно произносили какие-то речи, оперировали какими-то терминами, а сами думали совершенно о другом. Эта культура тотального лицемерия и перекочевала в Российскую Федерацию. Когда сын Мизулиной работает в какой-то гей-компании в Бельгии (на самом деле Николай Мизулин работает в бельгийском отделении международной юридической фирмы Mayer Brown. — Прим. ред.), а сама она выступает против геев и всего остального. Когда говоришь одно, делаешь совершенно другое, и, самое главное, это не вызывает ни у кого никакого диссонанса.

Если американец так будет делать, он будет чувствовать себя несколько нечестно, другие американцы будут смотреть на него косо. Поэтому сейчас те люди, которые поддерживают Навального, в этом смысле уже из поколения немного американского. Как и я, игравшие в детстве в видеоигры, смотревшие американское кино, они пропитались плохой идеей, что о чем ты говоришь, то и надо делать. Вот этой чисто западной бездуховной идеей, что твои слова должны соответствовать твоим делам. Поэтому у них такой вот запрос на честность.

Если ты выступаешь против мирового гомосексуализма, то ты не сосешь по вечерам пиписяндры в гей-клубах, а если ты сосешь по вечерам пиписяндры в гей-клубах, то ты не выступаешь. Поэтому и начинается такой спрос на Навального — он сейчас единственный, кто открыто публично все это декларирует. У него нет никакой идеологии, у него нехитрая мысль: что говорите, то и делайте.

— Между прочим, Навального как раз часто упрекают в криптонационализме.

— Ну какой он криптонационалист, он просто тупой. У него на 90 % вопросов ответ один — «не врать и не воровать». Мы хотели интервью с Навальным сделать в американском стиле: «Господин Навальный, какие у вас соображения по конституционной реформе?» Потому что по нынешней Конституции президент де-факто является четвертой ветвью власти, ему для того, чтобы стать диктатором, даже не надо ничего нарушать. «Господин Навальный, а вы можете пообещать, что, когда станете президентом, возьмете и проведет реформу, создав реально действующую систему сдержек и противовесов? Каким вы видите экономическое развитие России?» Ответ «не врать и не воровать» очень хорош, только он никак не отвечает на то, что делать со структурным дисбалансом в экономике Российской Федерации. Что делать с региональным дисбалансом? Что делать с вашей любимой Чечней и Рамзаном Ахматовичем Кадыровым? Потому что ваша концепция про то, что в Чечне живут такие же советские люди и их угнетает Рамзан Кадыров, прекрасно опровергнута историей с геями, которых убивали их же родственники. Куча таких вопросов. Он отказался с нами делать интервью: «вот, вы знаете, он уже столько интервью дал». Проблема в том, что в окружении Навального есть только Волков, а все остальные какие-то восторженные дети.

— Назовите хоть одного российского политического деятеля из 90-х, который вам вообще симпатичен.

— Ну вот Волошин нас читает. Был смешной случай на встрече читателей «Слона», который только-только стал Republic, он признался, что «Слон» не читает, а на нас у него даже подписка есть. И все ведущие вечера стоят с красными лицами. Потом к нему подошел, предложил провести встречу с читателями, ну, там виски, сигары, он сказал: «Ну да», дал мне визитку. Правда, потом не собрались, потому что я очень хреновый организатор.

Конечно, русским националистом его назвать нельзя, но было видно, что какое-то национальное чувство, понимание есть. Кох какое-то время нас читал, но я не могу сказать, что ему симпатизирую. На самом деле люди из 90-х — у них период политического формирования пришелся на какую-никакую свободу, была искренность, хотя и чудовищная местами. Они, конечно, ближе, чем выхолощенный Навальный, по которому видно, что у него жесты из методики продаж, а книжку по основам либеральной политической философии ему положить забыли. Поэтому основы продаж он освоил, а пылесос Kirby, которым надо торговать, ему не выдали. Поэтому Волошин — такое откровенное чудовище, которое построило тоталитаризм, он, конечно, намного симпатичнее, чем этот пластиковый ковролин.

Про Москву, хрущевки и реновацию

— Должен задать вам очень важный вопрос: русский человек может жить в хрущевке?

— Ну у меня самого есть хрущевка, должен сказать, что в ней не так страшно. Там, если сделать ремонт, жить вполне можно. Главное в хрущевках что? Не то, что там низкий потолок, а что вокруг зелень, под окнами дети бегают, смеются. Сравните с новыми микрорайонами, когда ты приезжаешь в какое-нибудь Бирюлево и видишь огромные бетонные бетоны, а между ними голая земля, какие-то декорации к антиутопии. Выходишь в это абсолютно античеловечное пространство, вокруг бетонные горы, дует злой ветер, такое полное одиночество, хотя вроде бы ты посреди большого микрорайона, и ты думаешь: «Нет, ничего нельзя сделать, Путин будет править вечно». Серьезно, это система подавления воли, введения населения в депрессию и так далее. Надо радоваться, что еще на каннибализм не перешли, потому что любой нормальный человек, пожив месяц в типовом микрорайоне, точно перешел бы.

В Русском Национальном Государстве мы всю эту лужковскую архитектуру и все, что строят, все эти новые микрорайоны будем сносить, а тех, кто строил, будем судить по статье «Преступление против прав человека и основ человечности». Серьезно, на самом деле, когда Восточная и Западная Германия объединились, они первым делом начали переселять людей из хрущевок и брежневок (старые панельные дома времен ГДР в Германии до сих пор реконструируют. — Прим. ред.), сформулировав буквально, что это жилье унижает человеческое достоинство. Для Западной Германии программа восстановления Восточной Германии после советской власти стоила каких-то безумных денег, но у них это вот как налог на единство страны, там до сих пор дотации на восток продолжаются. Поэтому, естественно, в Русском Национальном Государстве мы будем сносить всю эту лужковщину. А деньги откуда возьмем? Господин Усманов поделится!

— А в реновацию верите?

— Я очень сильно смеялся с этого буклета, где рассказывают, как все будет хорошо в Собянин-граде, где там эта ванная комната и показан смеситель, а он установлен открытым способом. Потому что когда вы видите вот эти белые пластиковые трубки — не нормальные металлические трубы, как в старых домах, а вот их... Почему ни у кого из снимавших его не возникло вопроса: почему здесь вот нашлепки металлические, железные, а под ними белые пластиковые трубы? Нет здесь какого-то противоречия?

— На протесты против нее ходили?

— Нет, потому что не вижу в них смысла. Господа вышли на протест, их послали на фиг, они разошлись, вот и все. Меня просто во всей дискуссии вокруг реновации поражает, насколько люди не понимают своих базовых интересов. Во-первых, очевидно, что вся эта реклама реновации — она для люмпенов, причем таких в высшей степени опущенцев. (Да, я не люблю народ, а за что мне его любить!) У вас будут установлены современные дверные ручки, розетки! Ну *****, чувак, розетки. Раньше-то без розеток жили, а теперь, спасибо, дедушка Собянин, лампочку будет куда включить, а то так и сижу по ночам с лучиной.

На кого это рассчитано? Любой нормальный человек делает ремонт сам. Кто соглашается на новые современные дверные ручки? Какой-то алкоголик, который продал почку, двух детей и жену в секс-рабство в Чечню отправил, и у него полностью засранная квартира, то есть вот если тебя в этот собянинский ремонт привезут, для тебя это уже будет повышением. Никто во всех статьях про реновацию не написал главного: что, если в городе строится дополнительно 3 миллиона квадратных метров жилья, это значит, что цены на жилье падают (неправда, мы писали. — Прим. ред.). Значит, что в проигрыше любой человек, который владеет собственностью в Москве, независимо от того, нового там у него фонда квартира, старого, еще что-то. На все квартиры упадет спрос, это базовый вопрос спроса и предложения.

Так у вас квартира стоила 9 миллионов рублей, а после реновации она будет стоить 6 миллионов. Вы теряете 3 миллиона рублей, и таких, как вы, — миллионы людей по городу, однако на митинг вышло 20 тысяч человек, и это объявили огромной моральной победой. В США первым же делом сказали бы: «Ну простите, у нас тут собственность. Какого черта вы за бюджетные деньги собираетесь 30 % стоимости нашего главного актива воровать?»

— Но в общем, по-вашему, Москва со временем лучше становится?

— Вообще она становится лучше, но я считаю это естественным развитием. Не думаю, что столица огромного государства, в котором огромный экономический рост, могла бы стать хуже. Чтобы Дубай стал хуже, надо очень сильно стараться. Это живая жизнь — если у людей есть деньги, они рано или поздно на эти деньги начинают покупать себе лучшее жилье. Если они покупают лучшее жилье, на него возникает спрос, его кто-то начинает строить — с Собяниным или без. А так, чтобы она становилась хуже или хотя бы такой же оставалась, это надо стараться, там урны переворачивать, провода подрезать. Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство, как говорили в Советском Союзе? Прошла зима, настало лето, спасибо партии за это!

Плюс, конечно, Москва перенаселена. Потому что такие огромные мегаполисы — они в третьем мире. Москву надо будет расселять. Думаю, люди из всех этих новых микрорайонов, которые строят даже 27 лет спустя после краха СССР по советским нормативам, конечно же, будут рады. Потому что ну можно жить по-другому. Сама ситуация, когда у тебя работа в часе езды от места жительства, эта огромная нагрузка на транспортную систему — ну я тоже думаю, что это специально делают. Час туда съездил, поработал, час обратно, уже бороться с Путиным сил нет, можно только упасть и заснуть, потому что вставать рано на работу. Я на самом деле в офисе работал ровно год — в журнале «Аэрофлот» — 45 минут добирался до «Тульской», от нее еще 10 минут в офис на Новоданиловской набережной под Третьим транспортным кольцом, со всеми этими эстакадами, реально после такого жить не хотелось. В час пик, в девять утра попродираешься две пересадки на метро, потом пройдешь под эстакадами с этими огромными потоками — один раз можно, а вот когда каждый день туда и каждый день обратно — чувствуешь, что все уже.

— Ладно, давайте как-то от города вернемся к национализму.

— Почему? Я могу очень долго говорить об урбанистике! Вообще национализм — это городской феномен. Когда кто-то говорит, что настоящий народ, настоящая нация в деревне, — это отголоски народничества XIX века. Тогда все время искали аутентичность в лаптях, но на самом деле в деревне у людей никакой национальности нет. Национализм — это феномен городской цивилизации, который возможен только при появлении системы массового образования, тиражирования идентичности. Когда Маркс и Энгельс писали об идиотизме деревенской жизни, они имели в виду древнегреческий смысл этого слова, неучастие в политической жизни. Даже Ленин ориентировался на пролетариат, городской класс, на крестьян ориентировались эсеры, которые, как известно, проиграли. Поэтому, если вам не нравится русский национализм, вы можете выехать в деревню, где ни у кого нет национальности и все пьяные валяются. Поэтому городской журнал, конечно же, может быть только национальным.

Про деньги Цукерберга, Лизу Пескову и расовую войну

— Зачем среднему городскому буржуа «Спутник и погром»?

— Да незачем, живите без национализма. Вы, наверное, хотите сами решать свою судьбу. Нация — это в первую очередь субъектность.

— Зачем она нужна в мире, где можно просто зарабатывать деньги?

— Потому что у вас в любой момент могут эти деньги отобрать, проедет мимо «мерседес» с Ахмедом, переедет вас, и вы ничего сказать не сможете. Это еще в лучшем случае, а, как известно, в отеле Korston, куда кадыровцы любит возить всяких русских бизнесменов, помимо всего прочего вроде вызова проституток, есть совершенно уникальная услуга вызова нотариуса в номер, когда владелец бизнеса внезапно посреди ночи решил что-то на кого-то переоформить. Классический городской европейский буржуа всегда состоял в цехе, который за него в случае чего вступался, а у нас даже прогрессивные журналисты, когда их начали в 2014-м коллективно увольнять, оказались не в курсе трудовых договоров, своих трудовых прав.

Если общественно-политический журналист позволяет себя уволить без выплаты трех месячных зарплат, то он не общественно-политический журналист, а клоун. Потому что есть иерархия интересов и прав — личные интересы, корпоративные интересы, национальные интересы.

Если у вас нет нации, как в Америке, значит, у вас нет первичных и вторичных социальных связей, вы не можете самоорганизовываться и отстаивать свои права. Если вы один такой весь умный, значит (причем не только с кадыровцами, но и с государством), вас всегда можно нагнуть, а вы в ответ будете только подпискивать. Даже с этой реновацией, простите. Двадцать тысяч человек из 15-миллионного мегаполиса.

— Хорошо, но вот давайте представим такого среднего московского прекария — арт-директора, кодера, кого угодно. Вот он может, чуть что, при каком-то определенном уровне профессиональных скиллов переехать в другую страну жить и работать, а разговаривать ему проще и ближе на английском с каким-нибудь коллегой из Боготы или Парижа, чем с соотечественником или даже родственником из провинции. Зачем ему Донбасс, какие-то абстрактные «русские люди», с которыми он за одним столом себя неловко чувствовать будет?

— Ну вот захочет этот человек переехать в Сан-Франциско, а почему? Потому что там есть нация.

— При чем тут нация, просто нормальный уровень защиты частной собственности.

— Защита собственности есть не потому, что государство такое хорошее, а потому, что там есть то самое структурированное национальное общество. В том числе поэтому у них такое процветание и все остальное. Очень смешно спрашивать «зачем?», а потом говорить, что человек из общества без нации может переехать в общество с нацией.

Если вы переезжаете жить в США, вы соглашаетесь жить по чужим правилам, которые придумали задолго до вас в чужих институтах, им подчиняться. А если вы остаетесь в России, вы националист, вы надеетесь, что рано или поздно сможете построить общество по тем правилам, которые нравятся вам. То, что у нас ничего нет, — это и минус, и преимущество, потому что мы сможем построить то, что захотим.

— Тем не менее у глобального неолиберального настоящего есть очень отчетливая тенденция — разделять все общества на глобальные опять же классы победителей, людей, которые могут найти себя повсюду в развитом мире, и классы проигравших. Зачем первым какая-то нация, когда они все могут замечательно компактно поселиться в гомогенных средах обитания и нормально там жить?

— Ну, во-первых, потому что класс победителей — это и есть попытка создать новую историческую общность — советский, то есть неоамериканский народ. Все это придумал еще товарищ Хрущев, неграмотный украинский колхозник. Сейчас наконец до этого дошли…

— Но СССР-то был искусственным модернистским образованием, а тут все происходит именно органически.

— Просто в Америке есть, скажем так, белая национальность и есть национальность не белая. Нет никакой политики либералов и республиканцев, а есть политика белая и политика не белая. На самом деле это межрасовая вражда, только они еще это не осознали. Не осознали, что basket of deplorables, которых надо выселить, — это не черные deplorables, не мексиканцы, это белые. Было ваше — стало наше. То же самое происходило в Советском Союзе, когда красные победили. Тут они дошли до мысли гнобить всех белых. Если заселить всю страну трудолюбивыми азиатами, то они не будут сидеть и слушать какие-то безумные идеи, они начнут образовывать свое герметичное сообщество, что они, собственно, всегда и делали, потому что у них очень силен культ расширенной семьи. То есть люди, пообвыкшись, вырастят что-то свое, как вырастили мафию переехавшие туда итальянцы. Американское государство потом с ней 70 лет воевало и с большим трудом ее победило.

— Но сейчас в США не беженцы с континента переезжают, а как раз бенефициары глобальной экономической системы, люди, которые там могут получать в N раз больше денег и поддерживать определенный уровень качества жизни. Те же русские, кстати.

— А русские не бенефециары, русские проигравшие, у них нет государства. Это называется трофейное население — такие же бенефициары были после Второй мировой войны, когда была операция по перевозу германских ученых в США. Они проиграли Вторую мировую, мы проиграли Третью мировую. Старая добрая практика угона лучшей части покоренного населения. Это очень интересные теории, которые не учитывают, что раньше была еще человеческая история. Сейчас вот из Ирака сколько таких бенефициаров бежало.

— Неправда, это не бенефициары, это беженцы.

— А кто бенефициар?

— Например, индус, который уезжает из страны с кучей нерешенных социальных и экономических проблем куда-нибудь в Пало-Альто, прямиком из премодерна в будущее.

— А что и у кого они выиграли?

— Они выигрывают все с точки зрения личной биографии.

— Они не бенефициары. Ваша страна разрушена, ваша культура проиграла, ваша экономика ничтожна, ваша армия смехотворна. Как нормальный житель этой страны, вы собираете пожитки и переезжаете на чужбину.

— Но не таксистом работать.

— Но в чужую культуру, учитесь, теряете свое старое «я», своего старого себя, свою личность и уничтожаете ее ради того, чтобы у вас был больше дом. В старые времена таких людей называли ничтожествами.

— Речь о том, что капитализм переварит нации и не подавится в конечном счете.

— Нет, еще раз: если вашу родину уничтожили, а вы переезжаете, это не значит, что концепт нации проиграл, это значит, что одна нация проиграла другой нации. Именно концепт нации принес ей победу. А вы, вырастая в многонациональном государстве, вынуждены переезжать в государство с более сильной нацией. Ваша нация оказалась слабее, и выбора два: или подчиниться и пойти в янычары, или устроить бунт.

— Но при этом представители разных наций съезжаются в удобное им государство, вливаются и меняют там экономику, которая, в свою очередь, перепахивает социальный ландшафт, и представители так называемой титульной нации голосуют за Трампа — это же голосование проигравших.

— Абсолютно. Это одна нация, белая американская нация, проигрывает цветной. Ну не до конца еще проиграла. Дальше дойдут до мысли, что даже с выбором Трампа они ничего не добьются и надо использовать свои конкурентные преимущества. Конкурентные преимущества реднеков из Алабамы — в том, что они умеют стрелять.

— А на что, по-вашему, нужна колоссальная парамилитаризированная полицейская машина США?

— Полиция как раз и состоит из реднеков из Алабамы, отсюда же и крики про Black Lives Matter. Это что, это белые убивают черных, белые переоделись в форму полиции и используют свои преимущества — вот ты черный, красивый, рэп умеешь читать, а мы тебя пристрелим. А мертвые ниггеры рэп не читают!

— Ну хорошо, вот, например, во Франции чуть ли не половина полицейского состава — потомки магрибанских иммигрантов.

— Ну это на самом деле очень хорошо, потому что во Франции их обломали, ассимилировали. И президент там фотографируется на фоне де Голля раскрытого.

— Это я к тому, что почему бы американской полиции не защищать законные права тех, кто владеет домом в Пало-Альто в этой воображаемой битве с реднеками?

— Потому что обладатель дома в Пало-Альто не владеет Америкой, Америкой владеют землевладельцы. Потому что только землю невозможно взять и куда-то вывезти. Везде всегда главная элита — это землевладельцы. В Англии они есть, во Франции они есть, в Штатах они есть, собственно, почти во всех самостоятельных странах. Нет в России.

На самом деле все эти Пало-Альто... Вот когда Гейтс говорит, что у него сколько-то там миллиардов, но все их он жертвует на благо человечества. Это значит, что никаких миллиардов у него не было. То есть они где-то были, но они были не его. Это первый признак того, что перед вами не элита. Потому что, если у тебя 70 миллиардов долларов, ты можешь полностью изменить все вокруг. Тем более они ж идейные, все эти техногики. А если вы 70 миллиардов долларов отдаете под расписку, значит, это не ваши деньги. А куда потом эти деньги денутся — большой вопрос. И то же самое, когда говорят: вот, вы знаете, там Клинтон коррумпированная, эти взятки — это не взятки, это дань. А вот люди из реальной элиты, к которым приходили Цукерберги-***рберги, заносили по 100, по 200 тысяч долларов.

— Вообще это все-таки немного мелочь, гонорар.

— А смотря сколько там Цукерберг отдал. Цукерберг же тоже что-то там отдал детям Африки? Состояние — это то, чем вы можете распоряжаться.

— А почему вы думаете, что он им не распоряжается?

— Если я положу пачку денег и скажу, что это ваше состояние, но вы не имеете права его тратить, а тратить его буду я, значит, это не ваше состояние, это мое состояние, а вы его номинальный владелец.

— То есть вы считаете, что он благотворительностью не по своей воле занимается?

— Я считаю, это факт. Ну давайте я сейчас перепишу на вас мою квартиру, а распоряжаться ей буду я. Но ходить по сторонам и рассказывать, что владелец — вы.

— А кто его заставляет переписывать?

— Ну приходят люди, объясняют некоторые вещи.

— Серьезно? Кто эти люди?

— Ну, во-первых, там есть великий инструмент репрессий — Налоговая служба.

— От которой замечательным образом Google с Facebook уводят все куда-нибудь в Люксембург.

— Ну а вы что, думаете, IRS не видит этого, не знает, где находится Люксембург?

— Так, и что она может с этим делать?

— Для начала доначислить налоги. А потом взять и принять новое законодательство, по которому компания обязана заплатить 50 миллиардов в бюджет или закрыться на территории США, будет полный разгром, изгнание и так далее. Никто не пикнет, все легитимно. Так решают вопросы цивилизованные люди.

А все эти техногики — они никто, и звать их никак. Поэтому всегда смотрите на землевладельцев, а не на этих людей, которые рассказывают о том, что у них 50 миллиардов. То, что вы создали высокотехнологичную компанию — ну, молодцы, вот им оставляют 100 миллионов, чтобы по подворотням не побирались, все же люди там с понятиями, не ЮКОС с Ходорковским, цивилизация какая-никакая. Называется правовая культура. Вот и «Спутнику и погрому» непросто, а предписание Генпрокуратуры. Какой-никакой прогресс: в 90-х бы переломали ноги и пытали паяльником, в 2012-м закрыли бы по 282-й с какой-нибудь экспертизой, над которой все бы хохотали.

Тот же Дональд Трамп — у него прадедушка еще в XIX веке приехал, то есть человек с пониманием. Даже у Обамы какая-то довольно интересная генеалогия, но Обаму поставили зицпредседателем поработать, он поработал. В России стоит оставаться, потому что теоретически вы сможете стать отцами-основателями. Сейчас они пытаются стать, но у них не получается, потому что нет понимания того, что аристократичность — это в первую очередь сохранение человеческого лица в условиях абсолютного комфорта. У них нет понимания того, что своих детей надо ******* [избивать] палками и давать им ту же школу, что они сами прошли в 90-е.

Поэтому там есть Лиза Пескова, которая при таком папе пишет в инстаграме вот это все. Дети прокурора Чайки, которые выглядят как такие жертвенные барашки. Воспитание ребенка — это кнут, порка и жесткая дисциплина, а не бесконечный счет и катайся по Куршевелю. Ну вот они и прокатались, а чего дальше делать — не знают. А дальше приходят такие, как мы с вами — люди злые и голодные, которые, в общем, и к папам пиетета не испытывали, а при мысли о том, что все это должно достаться откровенным дегенератам... Лиза Пескова не должна жить в Париже. Точнее, может, но где-нибудь на улице, я не против.