«За год у меня было больше 25 цветов»: Разные люди — о ярком окрашивании волос От школьных экспериментов до постановки на учет в полиции
На дворе 2021 год, но цветные волосы все еще воспринимаются как общественный вызов: яркое окрашивание — это якобы и протест, и заявление. Но, может быть, цветные волосы — это просто цветные волосы? Попросили пятерых человек рассказать, с чем они столкнулись из-за окрашивания: кого-то не пускали в школу, кому-то не давали забрать ребенка из детского сада, а кого-то отвозили в отделение и ставили на учет.
Милая Оли
Бодипозитивная активистка, фотографиня, квир-артист
Впервые я покрасила волосы в яркий цвет на втором курсе университета. Я заранее предупредила бабушку, потому что ее реакция меня пугала больше всего, так что я решила ее подготовить. После нашего разговора прошла пара месяцев, и за это время она несколько раз меня пугала своим инфарктом. Как ни парадоксально, когда я в итоге покрасила волосы в синий, она посмотрела на меня и сказала: «Ну, я думала, будет хуже».
Зато в университете и преподаватели и однокурсники с однокурсницами меня высмеивали, мол, «ты че, мы же в серьезном заведении учимся, а ты тут со своими синими волосами». И если от преподавателей я ждала подобной реакции, то услышать презрительный тон от таких же 19-летних девчонок мне было странно. Красить волосы в детстве нельзя, потому что еще мала и в школе отругают, а после — уже слишком взрослая, чтобы такой хренью заниматься? Мне всегда это было странно, потому что я красила волосы с 13, просто это были «приемлемые» цвета: каштановый, рыжий. А тут было ощущение, что я из «ботанички» сразу превратилась в клоуна.
Как-то днем я шла в центре города, и ко мне подошел сильно пьяный мужчина. Он без разрешения стал трогать меня за волосы со словами: «Ого, классно».
Впрочем, меня это не сильно обижало. Просто я не понимала и до сих пор до конца не понимаю, почему была именно такая реакция. Я лично не вижу разницы в «цивильных» и «нецивильных» образах, цвете волос, одежды. Более того, совсем не обязательно цветные волосы — это маркер «неформальности». Мне кажется, люди могут выражать себя через свою внешность, если им это нравится. Для многих цветные волосы — это не способ привлечь внимание, а просто еще один цвет волос, который перестает казаться чем-то «вызывающим» через два-три окрашивания. Я красила волосы и в синий, который вымывался в зеленый, и в розовый, розово-желтый, фиолетовый, обычный рыжий, темно-русый. Я не вижу разницы между цветами: это просто краска, а не какой-то знак для других, каким ярлыком меня награждать.
Когда я впервые покрасила волосы в синий, я еще жила в Екатеринбурге. На меня сильно косились, осуждали взглядами. Но был и обратный случай, которого, честно говоря, лучше бы не было. Как-то днем я шла в центре города, и ко мне подошел сильно пьяный мужчина. Он без разрешения стал трогать меня за волосы со словами: «Ого, классно». Спасибо, конечно, большое, но трогать-то без разрешения зачем? В общем, я его отчитала, но до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю.
По моему опыту, спокойнее всего реагируют на цветные волосы в Питере. Года три назад, когда я приехала в Москву с копной розовых волос и носилась в метро в разные стороны каждые два-три часа, на меня тогда косились с таким же осуждением, как шесть лет назад в Екатеринбурге. Хотя, казалось бы, людей, живущих в Москве, сложно удивить!
Яркие волосы, как и одежда, воспринимается отрицательно, потому что есть представление о том, как должны выглядеть «уважающие себя люди» и установка «а что люди подумают», «что скажут бабушки у подъезда». У нас часто осуждают «иных», которых в России часто просто боятся. К тому же «иные» — это часто еще и квир-люди, люди более прогрессивных взглядов. В таком случае цветные волосы — это уже не просто личное, а политическое, мол, раз высовываешься, то получай ведро говна. Или будь как мы и не ******.
Хатима Мутаева
Редакторка DOXA
Первый раз я покрасила волосы в 14 лет. Я тогда очень любила Катю Клэп и долго уговаривала маму разрешить покрасить хотя бы кончики. В итоге она сдалась, и мы пошли в салон. Там мне сделали легкий сиреневый цвет, который был почти не виден.
Выяснилось, что родители почти всех детей в моем классе требовали, чтобы я обрезала красные концы.
Спустя пару недель я сама покрасила концы волос в красный — получилось адски ярко. Мама, к огромному удивлению, сказала, что мне идет. Мы договорились, что, если проблем в школе не будет, она не против. Проблемы в школы начались. В первый же день на линейке в седьмом или восьмом классе меня отказались впускать в здание школы, пока я не «исправлю этот ужас». Не знаю, чего они ожидали, но я пошла домой и сделала плакат с надписью «В этой школе мне не дают получать образование» и встала с пикетом (еще не зная, что это пикет) у входа. Завуч тогда испугалась и сразу впустила меня, извинившись.
Спустя две недели было собрано родительское собрание. Выяснилось, что родители почти всех детей в моем классе требовали, чтобы я обрезала красные концы. Говорили, что это отвлекает их детей. А спустя еще неделю завуч по воспитательной части сказала, что ее сын и его друзья могут и камнями забросать, если я не послушаюсь. На тот момент меня такие штуки забавляли. Мне было скорее смешно, но при этом не хотелось, чтобы это дошло до мамы.
Надо сказать, что я жила в Дагестане, так что это отчасти объясняет такую реакцию. Семь лет назад там все было в разы хуже, а люди как огня боялись всего нового. В городе до меня никто с цветными волосами не ходил: меня так по волосам и узнавали. Сейчас у меня осветлена одна прядь где-то в центре головы, я крашу ее в зеленый раз в пару недель. Она напоминает мне образ злодейки Шиго из мультфильма «Ким 5+». А еще я недавно поняла, что, когда хожу без зеленой пряди, не чувствую себя собой на сто процентов.
Мне кажется, сейчас к цветным волосам относятся лучше, чем когда-либо. Но где-то в регионах, конечно, они еще считаются маргинальщиной. Думаю, это всегда был и есть страх перед чем-то новым. Ко всему можно привыкнуть и не воспринимать яркие волосы как что-то необычное. Люди просто редко дают шанс.
Илья Кейп
Продакт-менеджер
В детстве я жил в Уфе — несмотря на то, что это город-миллионник, он все равно, ну, регион. Я хотел покрасить волосы, потому что мне всегда нравилось аниме и японская визуальная культура. Тогда родственники, скажем так, не запрещали, но активно убеждали меня, что это не нужно. И что в школе будут проблемы, а потом — в университете. Что не возьмут на работу, что родной цвет у меня красивый, что жалко, что это вредно для волос, — короче, все что угодно. Так мало-помалу идея умерла, все эти уговоры закрепились. Но гештальт остался не закрыт.
Переехав в Москву, я оказался в компании, где большинство красили волосы, самовыражались. В процессе общения и психотерапевтической работы над собой я вернулся к своей нереализованной мечте детства.
Я покрасил волосы немногим больше года назад в ярко-розовый, тогда мне было 26 лет. С каким-то ярким негативом я не сталкивался, но это привилегия. Друзья принимали, а работал я в московском офисе западной компании, которая очень старалась быть инклюзивной с соответствующей корпоративной политикой. В офисе мне делали комплименты, некоторые подчеркивали мою смелость. Были и кринжовые реакции, но безобидные. О чьих-то неприятных словах иногда узнавал от третьих людей.
Когда я только покрасился, было очень стремно: казалось, что все на меня смотрят, на улице, в метро.
Один раз я шел по улице с другом. Мимо нас проходили какие-то школьники и, отойдя на достаточное расстояние, они крикнули вслед: «ЛГБТ!» Мы даже не знали, как реагировать: так это было смешно и нелепо. Не знаю, какие у них были намерения, но ничего обидного они вроде и не крикнули.
У меня был страх и внутренняя стигма, скопившиеся за годы. Когда я только покрасился, было очень стремно: казалось, что все на меня смотрят, на улице, в метро. Я ходил в капюшоне, а своими новыми волосами любовался дома в зеркале или в компании друзей. В первый же день после окраски по дороге домой меня остановили двое крепких парней в спортивных костюмах. Я подумал: «Ну все, покрасил волосы, называется». А они просто спросили, где тут купить пива после одиннадцати, и пожелали хорошего вечера. При этом я знаю, что мой друг дрался из-за своих розовых волос. Это происходило в Москве, поэтому мои страхи были не беспочвенны.
Потом страха становилось все меньше, сейчас я уже совершенно не парюсь по поводу того, что у меня на голове. Хотя при устройстве на работу все равно приходилось уточнять, не может ли это стать потенциальной проблемой. Я работаю в IT, и почти всегда реакция нейтральная. Сейчас у меня на работе есть и другие люди с цветными волосами. Думаю, что в других сферах с этим не так все просто.
Когда я красил волосы, то думал: «Ну, закрою гештальт и все», «Если что, всегда смогу сбрить». Но в итоге я уже не вижу себя другим, так что сейчас крашу волосы регулярно и в разные цвета. Обычно с мастерицей делаем сложные прикольные окрашивания в четыре цвета.
Цветные волосы потихоньку нормализуются, но до безусловной нормы, конечно, еще далеко. Часто слышу дикие истории, подруга как-то рассказывала, что к ней приставали в метро с расспросами или непрошенной критикой. Понятно, что ко всем ярким проявлениям индивидуальности в обществе относятся прохладно. Люди связывают их с желанием «привлечь к себе внимание», «выпендриться». Еще по какой-то не очень понятной причине связывают с ориентацией: в России гетеромужик должен быть «обычным». Прогресс хоть и медленный, но он все равно заметен, хочется верить, что через пару поколений яркие волосы станут привычным явлением.
Екатерина
Инженер
Волосы я покрасила в самом начале 2020 года. Скорее всего, это было связано с психотерапией: на тот момент я была в ней уже два года. Предположительно, у меня вылечили невроз — и я вдруг поняла, что могу делать действительно все что хочу. Сначала были татуировки, потом дошло и до волос. За год у меня было больше 25 цветов. Я понимаю, что когда-нибудь мне это надоест, но не сейчас.
Многие реагируют на мой цвет хорошо: ко мне часто подходят и спрашивают, какую краску купить, чтобы было так же, или просто говорят комплименты. Отрицательная реакция тоже часто встречается, но я на нее не обращаю внимания. Кто-то говорит, что мне это не идет, но для меня волосы — не про красоту, не про то, что цвет волос должен хорошо сочетаться с цветом кожи и прочее.
У меня было много разных оттенков, но они сломались на ярко-желтом.
Самая жесткая ситуация произошла в детском саду. У меня есть ребенок, иногда его забираю я из сада, иногда — сородитель. В какой-то момент он передал мне слова заведующей, чтобы дочь из сада забирал только он, потому что я с «неадекватным цветом волос, а у них — детский сад, а не черти что». Они считают, что с таким цветом волос к ним нельзя приходить. Это было для меня шоком. У меня было много разных оттенков, но они сломались на ярко-желтом. Само собой, я продолжила забирать ребенка из сада как обычно. Когда это случилось, у меня появилась мысль пойти к психологу в детском саду и поговорить с ней о том, что травить меня из-за цвета волос — такое себе. Но в итоге я не стала: дочери осталось ходить в сад до лета.
Еще был случай на бывшей работе. Я зашла в кабинет к начальству, а его заместитель разговаривал с начальником по громкой связи. Начальник не знал, что разговор был по громкой связи, и стал обсуждать мой «ужасный» цвет волос. «Сергей Алексеевич, Катя здесь, она все слышит», — сказал зам. «Ой, Катя, у вас прекрасный цвет волос», — сказал тогда начальник и добавил, чтобы я не перекрашивалась. Я заверила, что и не собираюсь. В общем-то, чаще всего мне просто все равно, что люди думают о моих волосах. Они думают, что могут за кого-то решать, что им делать со своими волосами, но это просто смешно.
Григорий Туманов
Журналист, автор подкаста и телеграм-канала «Мужчина, вы куда?»
Мне было то ли 15, то ли 16 лет, когда я решил, что хочу всячески экспериментировать с внешностью. Понятно, что в те годы ролевыми моделями были какие-нибудь публичные лица зарождавшихся субкультур и прочие герои поп-панка типа участников Blink-182 или «Тараканов». Первым что-то со своей головой сделал мой товарищ и одноклассник Стас — у него сначала появилось мелирование, а в губе — прокол. А я в итоге покрасился в красный, как Рональд Макдональд, и проколол бровь. Строго говоря, в школе нас таких было двое — я и он, поэтому звали нас «M&M’s», но зато столько женского внимания, как в старших классах, я больше не получал никогда.
Самой жесткой была реакция отца, который тем больше сокрушался, когда узнал, что голову я покрасил под чутким руководством мамы-сообщницы: мы сходили в парикмахерскую, где за один раз и бровь пробили, и подвергли меня сначала обесцвечиванию, а затем — покраске в красный. Мама, впрочем, в те годы сама активно экспериментировала с внешностью: то брилась налысо, то красилась в невообразимые цвета. Однажды на папин день рождения она набила себе на бедре татуировку (ей было уже за 50 на тот момент), рассудив, что «в этот день если я рада, то это для него лучший подарок».
В общем, папа ужасно страдал, так как думал, что его сын похож черт знает на что. Он обзывал меня «папуасом», считая, что лучший способ выделиться из толпы — это за счет личных качеств, а не внешних признаков. Мы долго с ним воевали, но впоследствии все обсудили и поняли, что так он просто не мог смириться с тем, что его сын, которого он страшно любит, стремительно взрослеет и перестает быть тем малышом, которому отец заменяет весь окружающий мир. Спустя годы я понимаю, что это трогательно, и очень ему благодарен.
Что касается реакции общественной, то с ней сложнее. В ту пору по Москве проходила операция «Неформал», что означало повышенное внимание милиционеров к твоей персоне, если она выглядит ярко: у нас регулярно перетряхивали рюкзаки, в школе преподавательницы приставали к нам со Стасом с анкетами, требуя объяснить, какую «молодежную группировку» мы представляем. Однажды, когда мы поехали от школы в качестве массовки смотреть какие-то спортивные игры, за яркий внешний вид нас со Стасом приняли менты. В итоге в опорный пункт при стадионе, куда мы ехали, прискакала съемочная группа «Петровки, 38», а впоследствии на ТВЦ вышел сюжет о двух участниках молодежной группировки, которые готовили некую провокацию на спортивных играх. Это смешная часть. Несмешная была в том, что мне какое-то время приходилось таскаться в комиссию по делам несовершеннолетних и отмечаться в ней, а родители потратили много нервов, чтобы я не встал на учет. Хотя я просто пришел на стадион с красной головой и в напульсниках с шипами.
Сейчас, если ты человек творческой профессии, то тебе сходит с рук гораздо больше.
Хотя мы со Стасом росли в спальном районе, местные пацаны к нам тоже относились ровно — в том числе потому, что давно знали. Еще они исходили из личных качеств, поэтому рассуждали в духе «вы, конечно, очень странно выглядите, но парни нормальные». Девушкам же на тот момент нравились молодые люди, похожие на героев обложек NME, Cool Girl и прочей молодежной прессы, которая умерла. Это, впрочем, никак не способствовало развитию нашей со Стасом сексуальной жизни или длительным отношениям, но внимание было приятным.
Сегодня я бы вряд ли стал красить волосы, так как мне нравится, что происходит на моей голове сейчас — цвет, длина, кудрявость и все остальное. Пересматривая подростковые фото, я понимаю, до какой степени чудовищно и наивно это выглядело, смеюсь и веселюсь. Сегодня я все-таки как-то иначе вижу свой стиль и подход к нему, поэтому цвет волос мне нравится мой собственный. Не говоря о том, что я с интересом жду первой седины, которую как раз закрашивать совсем не хочется. Ну и цветные волосы для меня — это пройденный этап, как и всевозможные излишества, испробованные до 20 лет, поэтому что к ним, что к расцветке волос я отношусь максимально нейтрально.
Сейчас, если ты человек творческой профессии, то тебе сходит с рук гораздо больше. В остальном же, я думаю, что цвет волос просто заметнее всего, а у нас в целом к ярко выглядящим людям остается настороженное отношение: то ли ты нарочито пытаешься что-то сообщить миру, то ли ты (не дай-то бог!) представляешь какую-то субкультуру или являешься гомосексуалом, что для многих в России все еще сродни поеданию детей. Думаю, есть еще один момент: вездесущее «что скажут люди» и ощущение, что если ты тратишь много времени на внешний вид и эксперименты с ним, то ты не можешь относиться всерьез к чему-то еще. Тем веселее ломать такие стереотипы.
Обложка: Yulia Maltseva
