Как говорить о блокаде и репрессиях на языке комикса Интервью с художницей Ольгой Лаврентьевой и препринт ее графического романа «Сурвило»

О работе над книгой

Историю бабушкиной жизни я знала с раннего детства. Она часто рассказывала о том, что пережила, рассказывала о блокаде, о репрессиях, о послевоенной жизни, о том, как было тяжело, но и о каких-то хороших светлых моментах тоже рассказывала.

Не уверена, был ли такой момент, когда я твердо решила, что буду делать книгу. Я его не помню, кажется, это решение созревало постепенно. «Сурвило» — моя четвертая большая книга, и только к четвертой книге я почувствовала в себе достаточно сил, чтобы взяться за такую сложную работу. Три-четыре года назад я бы эту историю просто не осилила. Во-первых, это эмоционально тяжело — работать с этой темой, особенно если пишешь о человеке, которого знаешь и любишь. Это и тема смерти, и тема разлуки, трагедия Ленинграда, трагедия одного человека. Во все это погружаешься, очень устаешь, это как-то меняет тебя.

Второй аспект — объем работы, объем материала. В книге описан период с начала ХХ века до настоящего времени. Соответственно, мне нужно было собрать много материала: и о довоенной жизни, и о жизни в ссылке в деревне в Башкирии, следующий этап — это период войны и блокады, послевоенная жизнь.

Я начала с того, что записала подробный рассказ бабушки. Она стала моим основным источником информации, в книге я старалась быть как можно ближе к тому, что говорила она. Мне было важно показать историю ее глазами. Не мое отношение, а отношение женщины, которая все это видела. Так что я в хронологическом порядке расспрашивала бабушку, уточняла разные детали, бытовые подробности. Прежде в ее рассказах многие детали оставались за кадром, о многих вещах она просто не упоминала, потому что ей казалось, что это и так понятно. Теперь же я задавала много вопросов, уточняла, как, например, топили печку, как, собственно, выглядела эта печка, как стирали белье и так далее. В результате у меня получилась очень толстая тетрадка с ее историями, я писала все подряд, а уже потом, ориентируясь на записи, выстраивала сценарий.

После я искала какие-то референсы, чтобы понять, как выглядели костюмы, техника, быт тех лет, собирала фотографии того времени, использовала и семейный архив, и фотографии из интернета. Изучала плакаты, наглядную агитацию, шрифты, смотрела картины советских художников, советские фильмы, я провела довольно большое исследование, чтобы уловить атмосферу тех лет. Единственное исключение: когда я начала работать над книгой, старалась не читать мемуаров, воспоминаний очевидцев, чтобы к голосу бабушки не примешивались впечатления других людей.

Один раз я сходила в архив ФСБ, познакомилась с делом моего прадеда, который был репрессирован в 1937 году. В 1958-м дело пересмотрели, он был реабилитирован. В перестройку, когда архивы открыли, бабушка тоже ходила знакомиться с делом своего отца. Когда я собирала материалы для книги, подала заявку, и меня допустили в архив.

Дело, правда, показали не целиком. Оно большое, вместе с прадедом было расстреляно еще десять человек. Дело перед моим приходом подготовили, закрыли все, что касалось других людей, настолько, насколько это было возможно — бумажками, скрепками. Открыли только личные данные прадеда: там были его анкета, протокол допроса, постановление о расстреле, справка о расстреле, потом уже документы 1958 года о пересмотре дела. Вот такая ситуация. Дело рассекречено, к нему можно получить доступ, но получаешь доступ все равно не целиком — это объясняется защитой неких личных данных. Мне, честно говоря, кажется, что это абсолютно бессмысленное нагнетание таинственности — там, где надо уже давно все показать и открыто обсуждать.

Работа над книгой заняла несколько лет, только на рисунки от первой до последней страницы ушло полтора года. У меня получилось 300 страниц в формате А3. Я, конечно, не каждый день рисовала, отвлекалась, но все равно работа над такой большой книгой — в некотором смысле отшельничество, монашество, когда полностью выпадаешь из социума, забываешь, как общаться с людьми, как разговаривать, попадаешь в какие-то нелепые ситуации. Я из этого состояния только сейчас, наконец, вышла.

О комиксах

Есть некоторое число людей, которые не знают, что такое комикс. Не знаю, каким образом в современном мире можно умудриться пребывать в этом неведении, ведь комиксы есть на книжных ярмарках, комиксы давно есть в библиотеках, в Петербурге много лет существует специализированная библиотека комиксов, проводится много выставок, фестиваль «Бумфест» проходил 11 лет подряд.

Как при таком количестве событий не знать, что существуют серьезные комиксы на серьезные темы? Но в любом случае такие люди есть, и вот у этой категории граждан происходит разрыв шаблона, когда они видят рядом слова «комикс» и «блокада» или «репрессии». В информационном поле это смешивается с новостями о комедии «Праздник»: «комикс», «комедия», насмешка у некоторых людей, все это спуталось в голове. Так что агрессивная реакция возможна здесь только со стороны малообразованных людей, но такой реакции не много, надо сказать. Прецеденты были, но пока все в рамках нормы.

Вообще же графическая литература — это медиум, который имеет очень большую силу, очень много приемов, чтобы погрузить читателя в пространство книги. На мой взгляд, комикс может воздействовать даже сильнее, чем привычная книга, чем кино, это мощный инструмент. Особенно если с его помощью рассказывать личные истории людей.

В случае с темами блокады и репрессий, мне кажется, такие истории — это единственное, что можно противопоставить каким-то мифам, легендам, пропаганде, чему угодно. Личные истории ценны тем, что в них никогда нет только черного или только белого: есть и светлые и темные эпизоды, они чередуются, как, собственно, это всегда и бывает в жизни.

О визуальном языке книги

У меня все книги разные, кому-то может показаться, что они сделаны разными людьми, потому что, когда я берусь за новую тему, тема диктует подходящую визуальную форму. Стиль каждый раз приходится изобретать заново, нельзя одним визуальным языком говорить о блокаде и, например, о событиях 90-х. Поэтому каждый раз я разрабатываю новые приемы, подходящие для конкретной истории.

«Сурвило» — полностью черно-белая книга, нарисована тушью, разными кисточками, там очень много полутонов, оттенков серого. Мне было важно показать неравномерность памяти, фрагментарность воспоминаний. Главная героиня рассказывает о событиях спустя много лет, и что-то в ее памяти, понятно, возникает ярко и отчетливо, а что-то — расплывается, какие-то детали путаются, теряются. Я старалась это передать визуально. У меня есть более четкие фрагменты — со штриховкой, контрастом, и есть фрагменты с оттенками серого, где все растекается и расплывается, как во сне.

О прошлых проектах

Что касается документальности, все мои книги были основаны на каких-то документах. «Процесс двенадцати» — моя первая книга, была даже не совсем комиксом или графическим романом, это был графический репортаж о суде 2012 года над активистами незарегистрированной партии «Другая Россия», которых обвиняли в экстремизме. В Петербурге это, наверное, был самый массовый политический процесс по статье 282, и я решила, что нужно этот процесс запечатлеть, нужно поддержать обвиняемых. Как художник, я могла их поддержать рисунками. Я ходила на заседания, делала зарисовки, записывала реплики, потом дома доводила их до ума.

Предпоследняя моя книга вышла в 2016 году. Это был «ШУВ» — готический детектив, история о взрослении в 90-х, о том, как двое детей пытаются вести расследование смерти соседа — и они это делают, рисуя комиксы. И комикс детский, на котором основана книга, — он настоящий, действительно существует. Мы рисовали его с братом — это была такая толстая зеленая тетрадка и стопка листов, на которых мы изображали разные версии — от реалистичной шли в сторону все более фантастических и безумных. К этим зарисовкам из детства я подошла как к документу, не делала никакого фактчекинга, просто дословно повторила в книге.

В промежутке были «Непризнанные государства» — серия экспериментальных комиксов в технике коллажа, для которых я использовала фотографии из семейного архива. Это были истории о попытках создавать независимые микрогосударства в современном мире.

Эксперимент очень странный, я не думала, что у него будет много поклонников, что многие оценят эту идею. Сначала просто рисовала и выкладывала работы в интернет, но неожиданно нашла поддержку, люди просили продолжать, предлагали какие-то новые темы, присылали ссылки на интересные истории о сепаратизме, создании виртуальных стран.

В итоге набралось 11 историй. Я собрала деньги в интернете на издание книжки. В 2015 году вышел первый тираж. Книгу быстро раскупили. А в прошлом году издательство «Конфедерация» предложило ее переиздать: так что вышел второй тираж, книжка сейчас продается в большинстве комикс-шопов.

О том, как говорить о блокаде

Должна сказать, что последние два года я очень мало следила за новостями, была глубоко погружена в работу над книгой, поэтому как-то пропустила все, что происходило вокруг празднования Дня снятия блокады. Парада, например, я не видела, праздновала в кругу семьи, ездила к бабушке, поэтому оценить это мероприятие не могу. В самом параде, мне кажется, ничего плохого нет, не совсем понятно, почему парад вызвал такое возмущение.

Раньше такой проблемы вообще не существовало — как рассказать о блокаде, — потому что были живы свидетели событий, они рассказывали об этом в семьях и могли прийти, например, в школы. С ними можно было поговорить, задать вопросы. Сейчас это поколение почти ушло, и перед нами встает эта проблема: как рассказать? Мне кажется, один из самых важных источников — впечатления очевидцев, их опыт, их история, пусть теперь в виде дневников, воспоминаний, писем того времени.

Я не перестаю удивляться характеру того поколения, к которому принадлежит бабушка. Я всю жизнь поражаюсь и восхищаюсь ее стойкостью, силой и при этом добротой и бескорыстностью. Я понимаю, что бабушка не исключение, таких людей было очень много — людей не эгоистичных, любящих, способных дать тепло, несмотря на все, что пришлось пережить. Вот для меня это один из самых интересных вопросов: как у них это получилось? И, наверное, у меня нет ответа, я продолжаю размышлять об этом.