На The Village возвращается рубрика «Любимое место». Каждую неделю известные горожане будут рассказывать о своих любимых местах в Москве — и если раньше это были только бары и рестораны, то теперь мы позволяем героям выбирать абсолютно любые близкие им точки в городе. В первом выпуске художница и актриса Екатерина Щеглова рассказывает о Сущёвском Вале и о своих отношениях с Москвой.

 Я живу поблизости и ужасно люблю Сущёвский вал. Люблю конструктивизм и промзоны. Здесь у меня есть ощущение, что я не в Москве. Такое обнулённое место, с которым нет никаких ассоциаций, и необъяснимым образом именно здесь, над этим мостом, я чувствую себя прекрасно. Очень важно это чувство заката — когда несутся машины, их много и ты стоишь над ними. Это очень поэтическое чувство, я бы сказала даже — религиозное: как будто эти машины мчатся через тебя.

Моё детство прошло в районе Красной Пресни. До десяти лет родители вывозили меня только на дачу, так что в этой части Москвы для меня был весь мир. Мы жили в пятиэтажке на Пресненском Валу. Вообще мои бабушки постоянно бесятся, когда я так говорю, потому что на самом деле мы жили на седьмом этаже в десятиэтажном доме, но из-за того, что он был кирпичным, я воспринимаю его как пятиэтажку. Уже в 90-х напротив него открыли огромный гей-клуб «Казарма» — настоящие казармы, люди ходили туда толпами. Когда мы жили в том районе, на его месте находился детский клуб, где я занималась хореографией. 

Действительно надолго из Москвы мы в первый раз уехали в Крым — жили там месяц в Судаке. Это было гигантское путешествие для меня. Сейчас я очень люблю состояние постоянного перемещения, но если уезжаю на месяц не по работе — очень скучаю по Москве и по своей мастерской.

 

Я бываю абсолютно везде. Летом перемещаюсь на велосипеде, поэтому за день могу объехать 500 районов Москвы. Был момент, когда меня только сюда прописали, и я начала много ходить как раз по куску ранее неизвестной мне Москвы. Как-то так получилось, что в центре города ты всё знал, а это была его неочевидная часть, в которую не было никаких поводов идти. Летом, когда все уезжают из Москвы, здесь становится реально пусто — приятно пусто, как будто ты один и всё происходит во сне.

Когда-то меня поразил Лос-Анджелес. Там ведь нет никакого Лос-Анджелеса на самом деле — то есть нет никакого города. Мы живём в городе и привыкли к местам типа Сущёвского Вала. А в Лос-Анджелесе есть какие-то районы и между ними — дорога с пальмами или кусты. И эти районы связывают между собой только магистрали. Но, правда, с другими городами Москву сравнивать вообще нельзя. У всех с ней свои отношения, а у меня тут работа и вся жизнь. Из-за этого Москва — такой центр силы.

В последнее время всё труднее возвращаться сюда — есть ощущение, что воздух стал намного хуже. Весь август мы с Кириллом Серебренниковым снимали фильм в Калининграде по пьесе «Мученик», и я там себя физически прекрасно чувствовала, несмотря на жёсткий режим, отсутствие сна и прочее. Всего было по чуть-чуть, но этого не ощущалось. 

Все мои рабочие проекты идут через Москву. Мне нравится путешествовать, но я не могу сказать, что хочу куда-то вернуться. Не хочется дважды где-то бывать, не хочется сравнивать один опыт пребывания в каком-либо месте с другим. Несколько раз в жизни я по ошибке ехала в одно и то же место несколько раз, а там возникали какие-то флешбэки. Так я поняла, что не надо никуда возвращаться.

Я вообще суетливый человек. Когда приезжаешь со съёмок, тебя прибивает — как будто ты с войны вернулся, настолько всё вокруг выглядит плавным и статичным. Сложно перестроиться на такое же медленное движение. Но если ты вернулся из Индии, тебе действительно начинает казаться, что всё в Москве как-то слишком мрачно и все быстро бегают.

Когда я родила ребёнка, то сначала оставила в квартире мастерскую, решив, что для ребёнка это будет круто. В итоге, когда дочке исполнилось полтора года, стало очевидно, что дома работать невозможно. Сейчас я нашла себе другую мастерскую, но она далеко, и это непривычно. Хочется, чтобы ты проснулся, собрался и как-то сразу начал работать, а не просачивался сперва через какой-то долгий мусорный этап перемещения.

Разные периоды жизни у меня связаны с разными московскими местами. Какое-то лето я, как и многие, провела в «Жан-Жаке».
Следующее лето мне уже не хотелось там быть

Само по себе праздное шатание я очень люблю, это большая часть моей жизни. Раньше очень много ходила пешком, пока велика не было. Сейчас тоже могу выйти — и куда-нибудь долго идти. Иногда ты не можешь остановиться, даже чтобы просто зайти поесть, потому что тебя несёт. Я так раньше от родителей на «Динамо» выходила и доходила до Арбата.

Разные периоды жизни у меня связаны с разными московскими местами. Какое-то лето я, как и многие, провела в «Жан-Жаке». Хотя у некоторых так не только лето проходит. Следующее лето мне уже не хотелось там быть. Было лето, которое я провела на «Стрелке». А сейчас я уже и не помню, когда последний раз там была. Поскольку постоянно уезжаю работать, осталось мало мест, где я бы тусовалась постоянно.

Сейчас я полюбила японский фастфуд и автоматы DyDo. На Селезнёвке, напротив бани, раньше была японская лапшичная «УДОН», но недавно произошла настоящая трагедия. Я шла по Новосущёвской, составляя в голове подробный заказ. А когда пришла, оказалось, что лапшичную сравняли с землёй. «Марукамэ» — это плохая версия того, что там вот было.

Я не могу сидеть где-то просто так, поэтому обычно захожу, съедаю всё и ухожу. Я не могу, как мой муж (сценарист Роман Волобуев. — Прим. ред.), работать где-то, даже сценарий не могу читать. Мешает ощущение, что ты находишься в открытом месте. Хочется уйти скорее. Всякие эти антикафе я ненавижу.

Обычно я вместе с мужем хожу куда-то, когда есть повод. Люблю места на Патриарших: Nude, Brix, Saxon + Parole. Там они располагаются один за другим — и все прекрасные. А моё велосипедное состояние — оно не такое, что ты идёшь куда-то сидеть. Надо поесть — заходишь, ешь и едешь дальше.

Когда есть время, я хожу на занятия йогой. Вообще считаю, что вокруг йоги не должно быть пафосного антуража — я не посещаю какие-то навороченные центры. Йога должна быть для людей. Я постоянно в последний момент понимаю, что иду. И занимаюсь в том, в чём хожу. Могу разве что колготки купить в переходе, чтобы не в джинсах быть. Параллельно на ходу чекаю несколько мест, смотрю, где в ближайшее время занятия. Обычно хожу в «Прана» на 1905 года или «Йога в городе». Там я знаю преподавателей, а направления выбираю под настроение: иногда кундалини, иногда хатха.

Я писала стихи в юности, до 25 лет, а потом перестала. Другое ремесло взяло верх, и сейчас я больше художник. А то, что я стала заниматься йогой и медитацией, это сразу исключило поэзию из моей жизни. Для меня всё поэтическое было связано с личным чувством драмы в мире, с драматическим переживанием реальности, с какими-то страданиями. То есть так выражался некий дискомфорт. А когда начинаешь медитировать, уходит драматизированно-серьёзное к себе отношение. И я перестала писать стихи.

Я не отношусь к творчеству как к реализации каких-то задач. Просто это моё любимое дело, я не могу себя без него представить, и мне хорошо. Видимо, таково моё место. Если мне хорошо, я могу сделать что-то хорошее для других. Но если я не на своём месте — логично, что всем от этого хуже. Я считаю, что вообще возможно, чтобы все были счастливы. Надо просто постараться. 

Я не могу, как мой муж, работать где-то, даже сценарий не могу читать. Мешает ощущение, что ты находишься в открытом месте. Всякие эти антикафе я ненавижу