8 интересных книг, вышедших за зиму Каждую неделю Елизавета Биргер рассказывает на The Village об одной новой книге. Ниже — коротко о восьми книгах из прочитанных ею за последние три месяца.
Ричард Форд «Канада»
«Канада» разделена на две части (плюс послесловием третья), главное и финальное событие каждой из которых становится известно читателю чуть ли не с первых страниц. В первой части это ограбление банка, которое совершат родители главного героя, пятнадцатилетнего Делла, навсегда изменив жизнь его и его сестры. Во второй — убийство, которое совершит кто-то другой. Форд писал свою книгу двадцать лет и вполне имеет право немного потоптаться на месте. Его интересует, что за шестерёнки превращают в рок наши почти случайные поступки, где кончается возможность собственных решений и начинается неизбежность. Именно поэтому его книга так чудовищно нетороплива.
Нил Гейман «Океан в конце дороги»
Это история о том, как маленький и одинокий мальчик находит приют на стоящей на отшибе ферме, где живут три женщины, старшая из которых родилась до сотворения мира, да и младшая немногим позже, хоть и выглядит всего на одиннадцать лет. Вместе они помогают ему справиться с нахлынувшей из потустороннего мира хтонью. Хтонь кажется очень страшной — и фокус в том, чтобы поверить, что никакие «ведьмы» и пожирающие сердца чистильщики-стервятники на самом деле не могут причинить тебе никакого вреда. Об этом герою всё время говорит его как бы одиннадцатилетняя подружка. «Мне страшно», — то и дело повторяет он ей, а она отвечает, что бояться нечего. И ей лучше знать.
Эпиграфом к книге Гейман взял слова Мориса Сендака: «Я живо помню своё детство... мне были ведомы страшные вещи. Но я знал: взрослые ни в коем случае не должны догадаться, что я знаю. Это бы их испугало».
Деннис Лихэйн «Настанет день»
Многие знают Денниса Лихэйна, но как мало тех, кто открывал его книги. При этом ну кто же не слышал об «Острове проклятых», «Таинственной реке» и «Прощай, детка, прощай», фильмах, поставленных по его романам.
Его исторический роман «Настанет день» — это великая картина Америки периода конца войны, благодаря которой мы многое способны понять и про наше сегодня. Дело происходит в Бостоне в 1918 году, война только что закончилась, и экономика зависла в опасной точке, шатаясь между обещанием бума и предвестием краха. Инфляция растёт, зарплаты — нет, капитал жирует, рабочие нищенствуют, и все, от мелкого полицейского до легендарной звезды бейсбола, борются за копеечку. Складываются первые профсоюзы, бородатые русские и латыши в прокуренных кафе спорят за Ленина, террористы взрывают бомбы, негры бегут от погромов и привычно интригуют сильные мира сего. Но от этого бурления, сплетения человеческой массы остаётся ощущение не конца света — как оно, наверное, и казалось тогда даже в Америке, под доносящийся с той стороны земного шара грохот от развала Европы, — а, наоборот, начала.
Ивлин Во «Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным.
Из дневников. 1911–1965»
На первых страницах единственная запись, за которую цепляется глаз, — детская: «Дуит сильный ветер. Боюсь что кагда пойду в церкофь меня здует. Но меня не здуло».
Прилежными записи Ивлина Во никак не назвать: он ведёт их отрывочно и непостоянно, иногда вовсе забрасывает на пару лет. Откровенными вроде как не назвать тоже, хотя именно здесь, а не в автобиографии, есть утвердительный ответ на вопрос о юношеских гомосексуальных связях (описания неудачного визита в парижский бордель для мальчиков — бесценны). Во ноет о нехватке денег, фиксирует свои оксфордские кутежи (как и в фейсбучных статусах, впрочем, это скорее можно назвать собранием похмелий) и лондонские гулянья, поступает учителем в школы, откуда его регулярно выгоняют за пьянство, и, наконец, находит себя, занявшись писательством, и начинает свои путешествия в самые дальние уголки мира, от Бразилии до Гоа.
Подробнее о «Чувствую себя глубоко
подавленным и несчастным. Из дневников. 1911–1965»
Эрик Кляйненберг «Жизнь соло»
Для нью-йоркского социолога Эрика Кляйненберга «жизнь соло» — это новая данность больших городов, объективная социальная революция: «Впервые в истории значительное число жителей планеты самых разных возрастов, придерживающихся самых разных политических взглядов, начали жить одиночками». Кляйненберг намеренно употребляет слово «одиночка» («singleton»), а не «одинокий». Его одиночки не обязательно страдают от одиночества. У них есть друзья, родители, сексуальные партнёры, коллеги и социальные сети. Собственно, в этом и заключается революция: раньше для того, чтобы не быть одному, обязательно надо было с кем-то жить. Теперь совместное проживание вовсе не нужно, чтобы чувствовать свою причастность к миру.
Кейт Аткинсон «Жизнь после жизни»
Главная героиня «Жизни после жизни», Урсула, способна предвидеть беду и иногда предотвратить её. Технически это выглядит, будто роман в каждой главе норовит начаться заново. Урсула рождается, идёт с сестрой купаться в океане и тонет… Стоп, нет, не тонет. Рождается её младший брат, а затем умирает от испанки… Стоп, не умирает. Давайте сначала: маленькую соседскую девочку, возлюбленную брата, похищает и жестоко умерщвляет маньяк… Стоп — и читатель радостно открывает страницы с описанием счастливой свадьбы. Однако переиграть можно далеко не всё — и вот как раз об этом роман. В основе его — мечта всякого детективщика, чтобы развязка отменяла само преступление. Ведь какая разница, что мы знаем, кто убил Лору Палмер, если вот она лежит мёртвая.
Барбара Кингсолвер «Лакуна»
Поскольку герой более озабочен копанием в себе, чем участием в окружающей жизни, Кингсолвер удаётся заодно с ним пропихнуть в действие главных героев Мексики 30-х: Диего Риверу, Фриду Кало и, разумеется, замыкающего любовный треугольник Льва Давидовича Троцкого. Тут кроется опасность, которую сама автор должна прекрасно понимать: читателю давно нехорошо от растиражированного образа Фриды в её цветных юбках. Впрочем, в глазах главного героя это совсем другие персонажи — не поп-культурные герои, а живые люди, которых он постепенно притирает к собственной жизни. Так Троцкий из какого-то непонятного советского коммуниста «Стоцкого или Поцкого, или как там его» становится «светилом», а Диего Ривера, поначалу очаровавший героя своими фресками, становится «бедной жабой Диего: теряет людей быстрее, чем успевает рисовать на стене новых».
Жоэль Диккер «Правда о деле Гарри Квеберта»
Метод Жоэля Диккера заключается в том, чтобы, сложив действие из знакомых каждому кирпичиков, создать читателю уют. Метод этот как будто позаимствован из рецепта успеха для эстетского телесериала с американского кабельного канала: тут есть американская глубинка с описанием жизни маленького городка и обязательными посиделками в местном дайнере, жестокое убийство, школьная королева красоты в роли жертвы, постоянные флешбэки. Даже периодические комические интермедии мамы Гольдмана — типичной еврейской мамы из анекдота, которая переживает, хорошо ли сын кушает и не занимается ли гомосексуализмом, — кажутся тут уместными. Всё что угодно, только бы мы это уже где-то видели — и 700 страниц пролетают незаметно, как сон.
