Суды, менты и обнаженка: Что происходило с театром в 2010-е Как изменился российский театр
С 1 января мы пишем историю нового десятилетия — 20-х годов XXI века. Самое время зафиксировать, какими остаются в истории 2010-е. По просьбе The Village театральный критик Ольга Тараканова вспоминает, как менялся российский театр в 2010-х.
Текст
Ольга Тараканова
Площадки
Чего не было:
«Гоголь-центра» и Электротеатра «Станиславский». Баров, клубов и музеев, в которых все время ставят спектакли. Были «Практика» и Центр имени Мейерхольда (ЦИМ), но последний служил сценой для редких фестивальных показов.
Как появилось:
В начале 2010-х департаментом культуры Москвы руководил Сергей Капков. 43-летнего Кирилла Серебренникова назначили художественным руководителем Театра имени Гоголя. Борис Юхананов вместе с менеджером Мариной Андрейкиной выиграл конкурс на руководство Московским драматическим театром имени Станиславского. Виктор Рыжаков и Елена Ковальская провели в ЦИМе «Школу театрального лидера» и потом перепридумали площадку как прокатную сцену для независимых команд. В целом эти театры стали культурными пространствами, которые открыты круглосуточно: днем можно зайти в кафе, вечером перед спектаклем послушать лекцию, иногда — посмотреть кино.
Что дальше:
Непохоже, что последние громкие назначения добавят в театр жизни: тихий и беззубый интеллигент Сергей Женовач в МХТ, светский лев и фанат Собянина Константин Богомолов на Малой Бронной, создатель «Практики», но теперь адепт православия и милитаризма Эдуард Бояков во МХАТе. А среди тех, кто делает свежий театр сейчас, пока мало ярких лидерских имен, и главенствует идея о том, что единоличная власть — это не слишком хорошо, нужны более горизонтальные механизмы. Интересно, сохранится ли эта идея в 2020-х и сможет ли изменить неповоротливые структуры репертуарного театра. А может быть, вольется в другие институции, которые заинтересовались театром, вроде фонда современного искусства V-A-C или клуба и арт-центра Mutabor.
Эстетические догмы
Чего не было:
Постдраматического театра, сайт-специфика, партиципаторных спектаклей и эстетики перформативности. На самом деле все это было, но обновился язык, на котором мы говорим о спектаклях, где происходит что-то кроме того, что люди в костюмах на сцене разыгрывают историю.
Как появилось:
В 2013 году на русском вышел «Постдраматический театр» Ханса-Тиса Лемана, а в 2015-м появилась «Эстетика перформативности» Эрики Фишер-Лихте — монументальные театроведческие книжки, каждой из которых к моменту издания было больше десяти лет. Леман рассказывал, как в 70-е и 80-е европейские режиссеры променяли сюжетную связность драматического действия на фрагментарность, сложность и чувственные впечатления. Фишер-Лихте придумала «петлю ответной реакции» и объяснила, что с 60-х годов западный театр занимается исследованием того, как актеры и зрители реагируют друг на друга — исследованием человеческого общения здесь и сейчас. Для российских художников эти книжки оказались не историческими трудами, а инструкцией, как делать современные спектакли.
Что дальше:
Сами по себе сложность, фрагментарность или перенос действия со сцены в какой-нибудь корпус завода или бар больше не кажутся признаками, по которым можно определить новый театр. Спектакль, в котором зрители бродят за актерами по особняку или городу, легко может оказаться коммерческим шоу или даже корпоративом. Или вот из последнего — «Норма» Максима Диденко по Владимиру Сорокину на Малой Бронной под руководством Константина Богомолова. Вроде бы манифестарный спектакль 2010-х: масштабно, громко, сложно, про Россию и про советское — на премьере весь свет. В 2000-е, кажется, в театр такие не ходили вообще.
А язык, на котором мы заговорим о театре в 2020-х, скорее всего, вырастет из освободительных теорий, которые непосредственного отношения к искусству не имеют. Это «феминизм, инклюзия людей с особыми потребностями, экологическое движение, критика капитализма и экономического неравенства, квир-активизм, постгуманизм — все, что призывает замечать свои возможности и для начала не использовать их во вред тем, у кого возможностей меньше, а потом и менять мир так, чтобы возможностей было поровну». И этот язык, скорее всего, заставит нас пересмотреть требования к художникам: смотреть не только на качество спектаклей, но и на то, не был ли кто побит или изнасилован по ходу работы.
Новые имена
Чего не было:
Новые имена есть всегда, но только к концу 2010-х оформилась интересная новая волна. Во-первых, это люди, которые приходят в театр не из театральных университетов, а из смежных и не очень областей: от современного искусства и культурных исследований до журналистики и науки. Во-вторых, их политические взгляды в большей или меньшей степени левые, и это выражается в работах (феминизм, инклюзия, критика капитализма из предыдущего пункта). Возможно, это и есть главный итог 2010-х.
Как появилось:
В основном благодаря тем, чьи имена были новыми в 2000-х и кто сохранил чувствительность ко времени до сих пор, при этом приобретя институциональные ресурсы. «Сейчас почти все яркие новые проекты появляются при институциях. Их поддерживают кураторы — иногда того же поколения, что художники, а иногда как раз те, кто сформировал предыдущую волну. В Москве это, например, Елена Ковальская и „Резиденция Blackbox“ в ЦИМе, Всеволод Лисовский и его мигрирующий ЦТИ „Трансформатор“, Борис Юхананов и коммерческая „Мастерская индивидуальной режиссуры“ при Электротеатре, Анастасия Прошутинская и зиловские резиденции для молодых хореографов, в Питере в последний год — фестиваль „Точка доступа“. Все они пускают в индустрию людей, которых не приняло бы консервативное образование или которые, может, и сами решили держаться от него подальше».
Но еще, конечно, благодаря тем, кого за 2010-е мы потеряли: это Елена Гремина и Михаил Угаров, основатели «Театра.doc»; Дмитрий Брусникин, реформатор театрального образования, только ставший перед смертью худруком «Практики»; Олег Табаков, при котором в МХТ ставили Серебренников, Богомолов, Дмитрий Волкострелов.
Что дальше:
С уверенностью сказать, что с ней будет дальше, пока нельзя. Самое проблематичное — это желание действовать на небольшом уровне, делать небольшие спектакли, скорее дружить, чем менять мир. Многие поначалу говорили: «Нет, мы не делаем политическое, левое искусство, мы не хотим агитировать». Потом, правда, выяснялось, что хотят, только не в лоб. Но давайте в любом случае перечислим здесь имена и названия, за кем обязательно нужно следить: «Театр взаимных действий» (Ксения Перетрухина, Шифра Каждан, Леша Лобанов, Александра Мун), Андрей Стадников, Ольга Цветкова, Наталья Зайцева, zh_v_yu (раньше трио Даши Юрийчук, Кати Волковой, Наташи Жуковой, теперь дуэт последних), Катрин Ненашева, студия «Сдвиг» (Аня Кравченко, Антон Вдовиченко, Камиль Мустафаев, Маша Шешукова), Вика Привалова, Ваня Демидкин, «Перфобуфет» Артема Томилова, Мария Слоева, Maailmanloppu (Алина Шклярская, Александра Абакшина), команды спектаклей Locker Room Talk и «Кариес капитализма» (снова Юрийчук, Ада Мухина, Алена Папина и я сама).
Россия — мир
Чего не было:
Систематических приглашений российских художников на постановки за рубежом и престижные западные фестивали. Теперь за границу ездят режиссеры Кирилл Серебренников, Тимофей Кулябин, Максим Диденко, хореографы Ольга Цветкова, Татьяна Чижикова.
Как появилось:
Среди основополагающих событий первым называют шоукейс польского театра в рамках «Золотой маски — 2010». Говорят, именно увидев, как польские режиссеры собирают античные мифы, события национальной истории и непридуманные сюжеты из жизни своих современников, Константин Богомолов начал ставить четырехчасовые скандальные спектакли вроде «Идеального мужа» (с намеком на гей-отношения Путина и Медведева) и «Карамазовых» (с надгробиями-унитазами на сцене). Кроме того, все десятилетие крепли NET и «Территория», появился зрелищно-танцевальный Context Дианы Вишнёвой, и политика всех международных событий в принципе сводилась к двум пунктам. Во-первых, предъявить европейские образцы, во-вторых, доказать, что мы умеем по этим образцам не хуже и что нас можно покупать. «На российский театр сейчас почти ажиотажный спрос», — говорит в последнем интервью арт-директор NET Марина Давыдова.
Что дальше:
Вероятно, появятся российские события с международной программой, которые станут альтернативой или даже оппозицией существующим. В конце 2019 года в «Гараже» говорили об «автоколониальных тенденциях в российском танце», то есть как раз об этой привычке смотреть на себя западными глазами и подстраиваться под те каноны, которые, как кажется отсюда, сформировались там. Одновременно в ЦИМе — о «деколониальном повороте», то есть о попытке услышать незападные голоса и научиться у них таким способам чувствовать реальность, которых нет в мейнстриме. Иначе говоря, две линии новых отношений российского театра с миром — более равные, диалоговые, независимые отношения с Европой и США и внимание к собственной колониально-имперской истории, например художественное общение с центральноазиатскими странами.
Суды
Чего не было:
Даже систематических преследований «Театра.doc», которые с первого выселения из подвала в Трехпрудном переулке успели стать привычной данностью. А еще дела «Седьмой студии» и последней новости — обвинений руководительницы дальневосточного детского театра Юлии Цветковой в порнографии и ЛГБТ-пропаганде за спектакли о гендерных стереотипах и личный паблик с рисунками вагины.
Как получилось:
Естественно, причины нужно искать не на стороне жертв — театров и художников, а на стороне государства, так что это логичное следствие общего политического курса. Можно только выделить линии напряжения, которые приводят к обвинениям: это открытый разговор о судебном произволе («Театр.doc» первый раз привлек большое внимание, заговорив в спектакле «Час восемнадцать» о смерти оппозиционного юриста Сергея Магнитского в тюрьме); высказывания, в которых содержатся хотя бы намеки на то, что гомосексуальность и другие квир-сексуальности — это нормально (таких не стеснялся Серебренников, такие разглядели и в спектакли «Розовые и голубые» Цветковой). Но главное, что никакой строгой логики нет: то есть рядом с «Доком», Серебренниковым и Цветковой другие говорят о том же, и не всех сразу сажают — а значит, рассчитать что-то с уверенностью невозможно, можно бояться и идти против страха.
Что дальше:
Бояться и идти против страха?
Фотографии: обложка, 2 – Мастерская Брусникина, 1 – «Гоголь-центр», 3 – Марина Меркулова, 4 – Екатерина Цветкова / МХТ им. Чехова, 5 – Фестиваль "Рёбра Евы"
