Я живу в доме Бассейного товарищества (Петербург) The Village рассказывает о жизни в самых известных и необычных домах Москвы и Санкт-Петербурга
Модерновые доходные дома, сталинские высотки, дома-коммуны и многоэтажки 1970-х годов — не просто жилые здания, а настоящие городские символы. В рубрике «Где ты живёшь» The Village рассказывает о самых необычных домах двух столиц и их обитателях.
В новом выпуске мы узнали у известного петербургского актёра Геннадия Смирнова, как сейчас устроена жизнь в жилом комплексе Бассейного товарищества на улице Некрасова. А архитектор Александр Мамлыга рассказал, почему этот проект сразу нескольких выдающихся петербургских архитекторов называли «домом образцового капиталистического быта», а заодно своеобразной «выставкой достижений северного модерна».
Фотографии
Архитекторы: Эрнест Виррих, Алексей Зазерский,
Алексей Бубырь, Николай Васильев
Жилой комплекс
Бассейного товарищества
Адрес: улица Некрасова, 58–60
Греческий проспект, 10–12
Фонтанная улица, 3–5
Постройка: 1912–1914 годы
Высота: 6 этажей (+ мансарды)
В Петербурге начала XX века жильё было в основном съёмным. Идея объединяться в товарищества и строить собственные квартиры была своевременной, и такие товарищества стали появляться, пусть и не в таком количестве, как, например, в Хельсинки, где чуть ли не каждый второй многоквартирный жилой дом — asunto-osakeyhtiö (жилищное акционерное общество). По приблизительным подсчётам, всего до революции в Петербурге-Петрограде было построено не больше двух десятков кооперативных домов.
Дом Бассейного товарищества — самый крупный из них. Видимо, размер участка подсказал новаторскую планировочную идею: участок разрезают две внутренние улицы — с проездом посередине, с деревьями и тротуарами по бокам, и, сходясь под прямым углом в центре квартала, образуют небольшую площадь с фонтаном посередине. Они идут от основных магистралей — Бассейной улицы (теперь улица Некрасова) и Греческого проспекта, и вводят внутрь квартала воздух, свет и пространство. Оставшаяся площадь участка весьма плотно уставлена корпусами, образующими банальные дворы-колодцы. Утешение в том, что по планировкам в эти дворики выходят различные вспомогательные помещения (к которым, однако, архитекторы относили и людские).
В стремлении обеспечить собственникам квартир комфортное проживание проектировщики оснастили дом по последнему слову техники. Чего тут только нет: лифты даже на чёрных лестницах, центральное отопление, горячее водоснабжение, вентиляция и камины, даже пылевсасывательная станция! Был предусмотрен и прообраз прачечной-автомата «с механическими приборами для стирки, полоскания и отжимки, а также сушильные шкафы для быстрой сушки белья», а в мансардном этаже «зал для общих собраний членов со всеми необходимыми при нём помещениями». Позаботились архитекторы не только о жильцах, но и о гостях дома (при парадных лестницах были предусмотрены «особые уборные для приходящих»), и о служащих («просторные и светлые помещения для швейцаров, состоящие из двух комнат»). Не зря историк архитектуры Владимир Лисовский дал комплексу звание «дом образцового капиталистического быта»!
Планировочная идея и инженерное оснащение — заслуга в основном Алексея Зазерского, активного организатора (в том числе кооперативного строительства), инженера и изобретателя, талантливого градостроителя, в будущем — автора генерального плана Ярославля (замечательного по планировке), а также соавтора одного из первых жилых комплексов для рабочих — Палевского жилмассива.
А вот фасады — всеми, кажется, признанная заслуга Николая Васильева и Алексея Бубыря. Почему «кажется»? Документальных свидетельств не осталось, фасады Зазерского и Вирриха пылятся в архиве, не имея ничего общего с построенными. Есть только одно письменное упоминание архитектора Владимира Апышкова, в книге, изданной через 12 лет после постройки, об этом доме как о произведении Васильева. Но все историки архитектуры сходятся в том, что никто, кроме Васильева (и, скорее всего, в соавторстве с Бубырём), не мог воспроизвести то, что творится на этих фасадах.
Узнаваема пластика построек Бубыря: вынесенный плоский карниз, поддерживаемый полуколонками, его «фирменные» эркеры плавных форм, понизу срастающиеся с горизонталями балконов, врезка кровли меж двух щипцов в угловой части — как отголосок дома на Фонтанке, 159, лаконичные сетчатые ограждения… Сами пропорции и размеры этих элементов, совпадающие с предыдущими постройками архитектора, выдают многолетние наработки.
Рука Васильева видна в ритме вертикальных элементов — лопаток, одном из излюбленных его приёмов, в формах завершений — аттиков и башенок на кровле, в расположении и самом характере скульптуры — многочисленных рельефов.
Дом Бассейного товарищества — своеобразная выставка достижений северного модерна, благо размер дома не стеснял воображения. Не обошлось без повторов, но монотонных и скучных мест тут нет. Не слишком характерное для этого стиля единство отделки в виде штукатурки серого цвета (ни камня тебе, ни плитки) добавляет, впрочем, единства в общую композицию, в которой встречаются вкрапления как из актуальной тогда неоклассики, так и мотивы идущего ей на смену стиля «ар-деко». Надо сказать, что цвет, вернее, его отсутствие, добавляет не только единства ансамблю, но и мрачности общему впечатлению от дома. Осознанно это сделано, чтобы подчеркнуть драматизм форм, или просто из экономии оставлен натуральный цвет цементной штукатурки, мы уже не узнаем.
Александр Мамлыга
архитектор,
историк архитектуры
Геннадий Смирнов, актёр: Переехал сюда в 1998 году, мы расселяли коммуналку на Большой Московской с семьёй, и в результате «цепочки» мы с мамой получили трёхкомнатную квартиру в мансарде. Выглядела она чудовищно. Чёрная лестница, вход через кухню, а на кухне стоит мотор от КамАЗа. Это были раньше огромные квартиры, которые потом делились на маленькие. Жили там до меня алкаши, у каждого своя комната, так они, видимо, этот мотор вместе собирали, а потом планировали продать. Судя по тому, как они выглядели, отдыхали они круглосуточно и времени на работу с мотором практически не оставалось. Пришлось после них всё ремонтировать капитально.
Сам дом в те годы выглядел тоже жутко: разрушенный, грязный, наркоманский. Есть кинокартина «Странные мужчины Семёновой Екатерины», там этот дом снимали. И выглядит он в фильме ровно так, как выглядел, когда мы въехали. Весь угол, который выходит на Некрасова, был расселён и брошен. И он несколько лет стоял пустой, огороженный, в сетке за забором, в окна летел снег, дождь.
Сейчас в основном все квартиры, которые выходят на улицу с парадным входом, расселили, и там теперь дорогие квартиры, а те, что выходят во дворы с чёрным входом, как моя, расселили только частично, и там живут люди среднего достатка. Раньше все были в основном коммуналки, они и сейчас есть, но гораздо меньше. Некоторые коммуналки во дворах расселили, но продать так и не смогли: метраж огромный, а выход в колодец. Вот тут, например, на шестом этаже сейчас такая пустая квартира стоит. А раньше там жили алкаши. Жили активно. Один раз слышу крик женский: «Отпускай!» Выглядываю, а там висит в окне баба уже в дровища и такой же мужик её держит. Видимо, уже такая белка, что очень полететь хотелось.
А вот на первом этаже была коммуналка страшная, в которой в форточку поддельный спирт продавали. А вокруг потом находили померших алкоголиков. Я видел одного, тут, на газоне. И наркоманов тоже много было, шприцы везде валялись. Потом постепенно дом цивилизовался. Там, где раньше наркоманы сидели в квартире на первом этаже, сейчас коммунисты заседают. У них там ячейка местная. Они в Некрасовском садике проводят митинги. Один раз я сходил посмотреть, меня выгнали. Наш участковый майор Виталий Иванович наркоманов переловил. Он все мои сериалы смотрит, особенно про милицию. С соседями у меня вообще отношения хорошие, они же смотрят канал «Россия», узнают.
Из знаменитостей тут главная я. А с 1914 по 1922 год здесь жила Ирина Одоевцева, и те истории, которые она описывает в «На берегах Невы», происходили тут, прямо в моём дворе, окна на втором этаже в колодец выходят. Сейчас там коммуналка какая-то.
До начала борьбы с терроризмом все чёрные входы были открыты, и я, не выходя на улицу, через эти чёрные ходы, через весь комплекс, доходил с Греческого до рынка. Из уличного искусства вот у нас тут надпись на стене «Квартира 53, Гнедин — вор и крыса». Кстати, в фейсбуке написали, что это стиль коллекторов, что они его запугивают так. И ещё вот портрет Дурова появился тут в прошлом году. Его пытались изуродовать, но кто-то реставрирует.
Несколько лет назад весь дом стоял в зелёной сетке. Его реставрировали по матвиенковской программе «Фасады Санкт-Петербурга», так что непарадная часть дома под реставрацию не попала. Весь облицовочный камень отреставрировали, скульптуры, фонари. Социальное расслоение налицо — наши чёрные лестницы просто покрасили, а в тех, что на Некрасова выходят, навели красоту.
Кстати, о Матвиенко. Лет десять назад у нас сломался лифт. Потому что я застрял в нём во время пожара. Услышал шум и поехал посмотреть, и в это время выключили электричество. Я думал, сдохну. Ну, я кричал: «Помогите», — и меня услышали. Скоро появилась МЧС, стучат мне: «Мужик, можешь подождать?» Я говорю: «Нет, у меня астма, тут дым, вы труп достанете». И они вырезали кусок лифта автогеном. Я им за это подарил бутылку вискаря, который остался от банкета Пола Маккартни. Она у меня стояла для торжественного случая — и тут я понял, что торжественный случай настал. И после этого четыре месяца лифт не работал.
Тогда ТСЖ не было и всё было государственное, и мы ходили в жилкомсервис номер 3, там была совершенно бесстыжая начальница, которая нас просто посылала в жопу буквально. Мы, активные жильцы, писали письма во все инстанции, ведь лестница крутая и седьмой этаж. А там блокадницы, многодетные матери и прочие. Я тогда работал на «Пятом канале», и меня предупредили, что в рамках подготовки программы «Диалог с городом» губернатор Валентина Матвиенко совершенно случайно к определённому часу заедет в Дом радио, где принимали заявки от жителей.
И мы собрали делегацию: моя слепая мать, еле говорящий по-русски сосед Тимур, многодетная мать Наташа с детьми на руках, блокадница баба Лиза. Надели самое плохое, чтоб жалко было. Моя мама Лариса сразу начала рыдать. Дети тоже плакали. А Тимур говорит: «Валентина Ивановна, здэс слэпая жэнщина бэз лифта!» Валентина Ивановна подошла, обняла мою маму за плечи, выслушала историю, тоже прослезилась и сказала своим подчинённым, чтоб завтра решили этот вопрос. Через два дня привезли лифт.
Минусы старых домов таких, что ты точно знаешь, кто что готовит. Звуки из окна ещё слышны. Вот девочка учится играть на пианино, и это страшное дело. Даже с закрытыми окнами всё слышно, потому что колодец резонирует.
Двор у нас подвесной. Их в центре много. Под ним двухметровое укреплённое пространство, где хранили стройматериалы и уголь. Это же Пески, единственное сухое незаболоченное место в центре, поэтому тут можно такие дворы делать.
Сейчас все выходы на крышу закрыты, а раньше мы выходили салют смотреть. Там же мне пришлось единственный раз в жизни избить человека. Там бомжи жили. И мы поймали с соседями бомжа, который на чердаке развёл костёр и готовил еду. А такой деревянный чердак за минуту сгорит. Капремонт был тут в 70-х годах, но всё равно много деревянного осталось. Пришлось побить его.
На лестнице моей художники живут, и поэтому на стенах много тёток красивых нарисовано. Подо мной жила блокадница баба Лиза, вот на квартире табличка «Квартира образцового порядка и высокой культуры быта», но там уже не было ни порядка, ни культуры, ни быта, обычная коммуналка.
Я отсюда никуда не уеду, только если в Португалию, потому что люблю всё это уже слишком сильно. Любят же не за что-то.
