Кроме кудрявых брюнетов в лиловых кашне, имеющих похвальную привычку даже на прогулку с семьей в парк надевать костюм-двойку, мадемуазелей, мнущих велосипедные педали высокими каблуками (ярко-красные губы, в левой руке летит сигарета), Париж создают его официанты. Наверняка существует какая-то тайная директива парижской мэрии о том, кто может им стать. Это должен быть человек с таким замысловатым и высокомерным лицом, чтобы по нему сразу было понятно: последние 30−40 лет были потрачены исключительно на его бережное выращивание.

Как писал Достоевский в своих путевых заметках, «все французы имеют удивительно благородный вид… войдите в магазин купить что-нибудь, и последний приказчик раздавит, просто раздавит вас своим неизъяснимым благородством».

С 1862 года в Париже ничего не изменилось. Зайдите в любую brasserie, не говоря уже о кондитерской, и вас будут обслуживать с таким чувством собственного достоинства, что остается только вжать в себя покрепче локти (чтобы не задеть соседа) и силиться ему соответствовать. Даже если бы во Франции засохли все виноградники, обанкротились все сыроварни, а LVMH перевели бы штаб-квартиру в Брюссель, Франция всё равно была бы на верхних строчках стран-экспортеров высококачественного, густого, концентрированного чувства собственного достоинства. Даже французские дети жуют пустышку и тащат самокаты по Тюильри с таким видом, будто лучше них с этим делом не справится никто. Но образцы французского чувства собственного достоинства — официанты.