«Папа и Пингвин»: Сказки о внутренней свободе, написанные в минском СИЗО
Друзья соучредителя The Village Беларусь Александра Василевича выпустили в формате самиздата книгу сказок, которые он написал для своей семилетней дочери. Сам Василевич с августа 2020 года находится в минском СИЗО (там он и писал сказки). Мы публикуем отрывки, а полностью скачать книгу можно здесь.
Крылья пингвина
— Фью-фу-уф!
— Фью-фу-у-уф!
— Фью-фу-у-у-уф!
Вдох-выдох — ритмично отжимался Пингвин. Правое крыло и правая лапка стояли на правой кровати, левое крыло и левая лапка — на левой. На вдохе Пингвин опускался ниже уровня второго яруса кроватей, зависая на высоте чуть меньше двух метров. Перед глазами мелькали серо-желтая стена камеры, репродукция Казимира Малевича «Скачет красная конница» и скучная программа по телику. Пингвин любил заниматься на втором уровне — в камере было тесно: 12 арестантов вместе с ним в комнате чуть больше детской.
— Двести! — выдохнул Пингвин. — Завтра — подтягивания, послезавтра — брусья.
— Круто ты за себя взялся, — сказал Папа. — Будешь первый Пингвин-качок!
— Фитоняшка, — засмеялись остальные.
На прогулке Пингвин и Папа безостановочно шагали от стены к стене. Для охранников сверху это выглядело так, будто по маленькому дворику мечутся от безысходности зомби. Цементные корявые стены, решетка на небе и немного зеленых листочков наверху стен. Даже в цементе иногда что-то хорошее может вырасти.
Это как с добром и светом. Мрак и скучняк вокруг. А ты делаешь что-то хорошее, пусть немного. Добрые поступки. И света становится больше. Мир меняется. Пусть и не так быстро, как все хотят
— Вот бы накачать крылья, чтобы я мог летать! — мечтательно сказал Пингвин на десятой тысяче шагов.
Папа в ответ деликатно промолчал. И подставил лицо лучам солнца, которые падали в виде решетки.
— Я понимаю, что не полечу, но ползать тоже не хочу, — продолжил Пингвин.
— Ты станешь лучше. А движение и развитие сделают жизнь радостнее, — ответил Папа.
Вечером, лежа на кровати, Папа решил продолжить:
— Это как с добром и светом. Мрак и скучняк вокруг. А ты делаешь что-то хорошее, пусть немного. Добрые поступки. И света становится больше. Мир меняется. Пусть и не так быстро, как все хотят.
— Это как из мелкой ненужной гальки можно соорудить гнездо, — уточнил Пингвин.
— Вроде того, — хмыкнул Папа и вырубился.
Через несколько дней к тяжело пыхтящим во время отжиманий Папе и Пингвину подошел сосед.
— Можно попробую?
— Конечно!
Сосед взобрался наверх и, пыхтя еще тяжелее, смог сделать только пять раз.
— Ничего, не останавливайся! Пробуй и делай еще — и будешь отжиматься больше, чем я, — подбодрил красного и потного соседа Пингвин.
Через пару недель занималось уже больше половины камеры. Сосед, Папа и Пингвин пили кофе. Сосед грыз несладкую, но вкусную печеньку от Папиной тещи:
— Лет десять ничем не занимался. А сейчас чувствую себя лучше. Сыну письмо написал, что спортом занялся, — рассказывал довольный сосед. — Надо еще английским заняться.
Грусти стало меньше. Унылое потерянное время исчезло. Но Пингвин не полетел. Не могут они летать.
Прошел месяц. Пингвину подписали продленку еще на два. Он полез на кровать. «Отожмусь раз 300», — подумал он. И когда половина соседей, меняясь и по очереди отжимаясь вместе с ним, наконец решила отдохнуть, один из его новых друзей сказал:
— Слышал, ты хочешь летать. Выйдем отсюда — можешь на меня рассчитывать. Научу тебя летать на планере. А там, может, и на самолете научишься. Ты упорный.
Пингвин и патологии
— Десять, одиннадцать, двенадцать…
— Давай еще пару раз, — подбодрил Пингвин Папу.
— Двенадцатый подход уже. И в ушах свистит. Давление и духота. А мне планку еще стоять, хотя бы минут пять, — буркнул Папа в ответ.
— Можно я? — подошел новый сосед.
— Конечно!
Парень скинул майку и попробовал отжаться на брусьях. Брусьями были крайние полозья кроватей. Чтобы этот «гриль» не резал руки, подкладывали бутылки из-под перекиси, залитые водой, и полотенца наверх.
— Не, рано еще, — скривился парень, сделав несколько раз. — Ребра болят.
— А что за следы у тебя?
— Это от резиновых пуль. Это еще ничего. Ноги синие месяц были от дубинок.
— Не страшно, — подошел еще один сосед. — У меня почки не работали, долго в тюремной больничке лежал.
— А мне повезло, синяками отделался, — заметил другой сосед, тяжело дыша после брусьев.
— Бур-мыр-бур-мы-ыр!
— Кто-нибудь эту муть смотрит? — спросил Папа, немного раздраженно посматривая на телик.
— Я такое не смотрю. А что там? Вырубай. А я читаю. Дай пульт, вырублю, — донеслись со всех сторон голоса.
— Прям образец множественного невежества, — усмехнулся Папа.
— Никто не смотрит, но все думают, что другие смотрят.
Папа сидел в хорошем настроении. И пил воду с выжатым в нее лимоном.
— Лучшее в занятиях, когда они заканчиваются. А ты чего замороченный? — спросил он у Пингвина.
— Не понимаю, — быстро откликнулся Пингвин. — Как люди могут так поступать?
— Большинство людей решают, как вести себя, наблюдая за другими людьми, — Папа сделал еще пару глотков и потянулся за яблоком. — За людьми в своей группе. Люди стремятся присоединиться к группам. В племенах гораздо больше шансов выжить охотнику и собирателю. Поэтому и к нам в занятиях новые соседи присоединяются, хоть старые и разъезжаются по лагерям.
— Но группа может вести себя и по-человечески, — твердо сказал Пингвин. — Мы же помогаем другим, хоть самим непросто.
— Может. Но и патологии есть. Группы склонны враждовать друг с другом. Отдаются инстинктам — дегуманизируют и дьяволизируют других, не хотят видеть в них людей.
Кто-то думает, но боится сказать.
Если скажет, то может быть наказан. Другие больше боятся подвести товарищей в группе, чем проявить человечность к неизвестным людям. Третьи наказывают других, показывая, что сами не заслуживают наказания
— Но кто-то в таких ситуациях разве не думает, что это неправильно? — с надеждой спросил Пингвин.
Папа вздохнул:
— Кто-то думает, но боится сказать. Если скажет, то может быть наказан. Другие больше боятся подвести товарищей в группе, чем проявить человечность к неизвестным людям. Третьи наказывают других, показывая, что сами не заслуживают наказания.
Пингвин, хоть и полез в общак за печеньками, воскликнул:
— И множественное невежество! Не верят, но думают, что другие верят! — Мрачный у тебя взгляд на жизнь, — промурчал Пингвин с набитым углеводами ртом. — Что делать?
— Разрушать заговор молчания. Говорить неприятную правду. Думать самостоятельно. Быть человечным, — набросил Папа.
— Страшно, — заметил Пингвин. — Напряжно.
— Люди остались прежними, а мир вокруг нас изменился, — не останавливался Папа. — В лучшую сторону. Потому что напрягались.
— Опять ты за свое. Пойду работать над собой. Чтобы соответствовать, — буркнул Пингвин.
И полез на свою кровать. The selfish gene, развернул он книжку.
Обложка: Belaruspartisan
