Главные книги осени Роман о секте, нон-фикшн о мире для мужчин и почему дальше все будет только хуже
Невидимые женщины: Почему мы живем в мире, удобном только для мужчин. Неравноправие, основанное на данных
Кэролайн Криадо Перес
«Но сейчас женщины и так повсюду!» — отреагировал один мужчина на кампанию журналистки и активистки Кэролайн Перес, выступавшей за то, чтобы Жанну д’Арк не убирали с десятифунтовой банкноты. Женщины действительно повсюду — ими как-никак является почти половина населения планеты, другое дело, что планета эта для них сейчас как-то совсем не предназначена. Совсем.
Оперативно переведенный на русский прошлогодний бестселлер британки бразильского происхождения Перес — 500 с лишним страниц доказательств этого. Многие с беспокойством отреагировали на новые правила вручения «Оскара» за лучший фильм, направленные против дискриминации, но это выглядит смешно по сравнению с информацией о том, например, что большинство женщин некомфортно чувствуют себя, например, в офисах. Почему? Потому что формула «идеальной температуры» для кондиционеров была разработана в 1970- годах на основе данных о метаболизме 40-летнего мужчины — женский метаболизм медленнее, поэтому им в офисах холоднее.
Женщины страдают от болей и травм кистей, потому что фортепиано и, кстати, становящиеся все огромнее и огромнее новые айфоны спроектированы под «стандартную» мужскую руку. На закупку прокладок и тампонов для беженок и пострадавших от стихийных бедствий гуманитарная помощь обычно не предусматривается. Женщинам страшно выходить на улицу из-за того, что вечерами — а женщины часто работают вечерами — города плохо освещаются: просто потому, что для мужчин-проектировщиков такой проблемы не существует.
И так далее, и так далее, и так далее. Перес хладнокровно — но не без анекдотов (заданный в шутку вопрос шведского чиновника, а нужно ли и процесс уборки снега приводить в соответствие с гендерными гайдлайнами, привел к тому, что Швеция теперь экономит на здравоохранении десятки миллионов евро за сезон) и довольно легким языком — перечисляет статистику, которой, конечно, недостаточно, но все же хватает, чтобы понять, что мы живем в мире, потребности половины населения которого игнорируются почти во всем. Об этом полезно знать перед тем, как возмутиться в твиттере по поводу того, что в видеоигре главным героем сделали девушку.
«Секс без людей, мясо без животных. Кто проектирует мир будущего»
Дженни Климан
Дальше будет только хуже, это уже понятно. К концу нулевых от оптимистической веры в технологический прогресс, который волшебным образом изменит нашу жизнь в лучшую сторону, не осталось и следа, но евангелисты — а вслед за ними и медиа — продолжают кормить нас историями о кудесниках из Кремниевой долины, которые все исправят. Британская журналистка Дженни Климан в своих репортажах для The Guardian много лет последовательно рассказывает, что все далеко не так радужно. В «Сексе без людей…» она сосредоточилась на четырех аспектах жизни — вообще-то, важнейших для человека, — которые сейчас пытаются прокачать: сексе, еде, рождении и смерти. Получается не очень.
Дело даже не в том, что создатели секс-роботов, выращенного мяса, искусственной матки и гаджетов для безболезненной эвтаназии при ближайшем рассмотрении оказываются похожи на кучку некомпетентных шарлатанов. И не в том, что их мотивы в первую очередь корыстны. И даже не в том, что распространение секс-роботов приведет к росту насилия по отношению к женщинам (а не наоборот), искусственное мясо озолотит мясные корпорации и веганов-миллиардеров из Кремниевой долины (а не обеспечит пищей голодающих), искусственное вынашивание плода спровоцирует взрывной рост сексистских настроений (а не сделает жизнь женщин проще), а скачиваемая из интернета «будка для самоубийства» не облегчит страдания тяжелобольных. И не в том, что все эти вещи пытаются сделать нас более совершенными — а значит, менее человечными.
А в том, утверждает Климан, что это попытка заклеить скотчем уже давно сломанный костыль. «Прогресс — это смелость выбрать новый образ мышления. Он должен происходить до технологических инноваций, а не из-за них, — пишет она. — И в некоторых частях мира мы уже добиваемся изменений, необходимых, чтобы двигаться дальше без этих изобретений. Каждый год, как минимум в развитых странах, все больше граждан получают право на безопасную и достойную смерть. За матерями лучше ухаживают, их защищают от потери работы. Больше людей становятся веганами, и меньше родителей растят детей мясоедами. Те, с кем я познакомилась на этих страницах, обо всем этом знают. Но еще они понимают, что социальные перемены — это тяжело, а на легкой заплатке можно неплохо подзаработать. От нас зависит, покупать ее или нет».
Риф
Алексей Поляринов
Семейные конфликты — штука такая. Как инсталляция художника Уолтера де Марии «Вертикальный километр Земли» — гвоздь, зарытый в землю на площади в немецком Касселе. Снаружи видно только пятисантиметровую шляпку, а вот в толщу Земли он, по заверениям художника, уходит на километр. Так и с конфликтами — видишь, что два вроде как близких человека не то что разговаривать, видеть друг друга не могут. И гадай теперь, есть под этой крохотной шляпкой конфликта уходящая на километр — ну, скорее, десятилетия — причина или нет.
Инсталляция Де Марии недаром упоминается в новом романе литературного критика и переводчика Алексея Поляринова, написанном под впечатлением от конфликта матери и бабушки, причины которого он не мог понять. Но история трех поколений почему-то никак не уживающихся друг с другом женщин с Крайнего Севера — бабушки, матери и двух дочерей — в «Рифе» выступает только изначальным драйвером сюжета. Это и семейная драма, и роман взросления (сразу трех героинь), и исследование культов, и немного гид по психотерапии и детским травмам.
Поляринов дебютировал четыре года назад «Центром тяжести» — полуавтобиографическим, судя по рецензии Ксении Лурье, многофигурным романом — признанием в любви ко Льву Толстому, Томасу Пинчону, Донне Тартт, Дэвиду Фостеру Уоллесу (его Поляринов переводил) и другим близким ему по духу писателям. На перечисление «списка использованной литературы» в «Рифе» Поляринов тоже оставляет одну страницу, но она совсем другого толка; стартующий одновременно в советском моногороде в конце 1980-х, Северной Каролине в 1998 году и современной Москве и по-нолановски сходящийся в итоге в одном месте и времени «Риф» с первой страницы не останавливается ни на секунду. История Юрия Гарина, антрополога из эмигрантской семьи, превратившегося в лидера секты, и противостоящих ему девушек Тани и Ли — вызывающе кинематографичная вещь. Будет странно, если ее не экранизируют.
Crudo
Оливия Лэнг
Писатели любят притворяться другими писателями. Это хорошо понимала Кэти Акер, постмодернистка до постмодернизма, бисексуалка, панк и феминистка, лихо назвавшая свою самую знаменитую книгу «Большие надежды», а другую, чуть менее знаменитую, «Моя жизнь, моя смерть. Пьер Паоло Пазолини». Это понимает и наша современница, британская писательница Оливия Лэнг, литературный критик, написавшая нон-фикшн про писателей-алкоголиков и места их боевой славы.
В своем дебютном романе Crudo, написанном за шесть недель бурного 2017-го (Трамп, брексит, нацисты в Шарлотсвилле и Венгрии), Лэнг пишет от лица Акер — так, если бы она не умерла в 1996 году, наконец-то счастливо женилась — уже в третий раз — и застала бы очередную для себя турбулентную эпоху. А их родившаяся в 1947 году в Нью-Йорке Акер пережила много — от битников и уорхоловской «Студии 54» через панк, эпидемию СПИДа и Рейгана прямо до 1990-х с Portishead и интернетом.
Ну как если бы Каррер писал свою книгу про Лимонова не от своего лица, а от лица Лимонова, который почему-то остепенился, начал жить роскошно, но не до конца оторвался от реальности. Лэнг, размывая границы между автором и своим персонажем, додумывает чужую биографию, мастерски изображает богемную болтовню с бесконечным неймдроппингом, которую так любила Акер, и при этом все равно как-то захватывает, да-да, тот самый дух времени. В конечном счете, как еще быть хроникером странного времени, если ты литературовед?
