Растет ли мигрантофобия после теракта в петербургском метро? Отвечает антрополог Сергей Абашин

— Мы, вероятно, не можем утверждать, что на самом деле стоит за терактом в метро, зато можем говорить о социальных последствиях. Есть ли рост ксенофобии в Петербурге? Как вообще измеряются такие эфемерные вещи?

— Прошло очень немного времени. Я бы пока не спешил говорить, что мы обязательно получим рост ксенофобии — надо подождать. Единственным инструментом замера в данном случае являются опросы общественного мнения, которые проводятся разными полстерскими компаниями с определенной периодичностью. После событий 3 апреля таких опросов по поводу отношения к мигрантам еще, видимо, не было или их пока не успели обработать и опубликовать. Другое дело, что нам дадут такого рода замеры? Допустим, опросы обнаружили, что есть всплеск страха и негатива в отношении мигрантов. Значит ли это, что увеличились ксенофобские настроения? Или это говорит о том, что информационная волна после теракта оказала влияние на людей, потому что тема стала чаще звучать на телевидении и в газетах? А как только эта волна схлынет — ситуация нормализуется, и «опросная ксенофобия» вернется на прежний уровень.

Более важными, как мне кажется, являются не реакции населения, которые фиксируются путем таких социологических замеров, а реакции и действия чиновников и политиков. Например, заявление директора ФСБ Бортникова о том, что костяк террористических групп сегодня составляют среднеазиатские мигранты, имеет или может иметь серьезные политические и практические последствия. Такого рода заявления с негативным рефреном формируют тот язык страхов и предубеждений, которым затем будут обсуждать тему иностранной миграции в России и который будет влиять на решения по долгосрочным планам миграционной политики.

— То есть это как с аэрофобией: после крушения самолета люди несколько недель боятся летать, а потом большинство забывает о своем страхе?

— Я думаю, что информационные волны, которые фиксируют всплески «опросной ксенофобии», имеют недолговременный характер. Они разворачиваются вокруг отдельных событий. Например, пик «опросной ксенофобии» приходился на 2013 год. И понятно почему: тогда была активная выборная кампания в Москве и тема миграции являлась одной из основных, ее раскручивали все политические силы. Количество материалов о мигрантах в СМИ зашкаливало. Затем, когда выборы прошли, страсти успокоились, и «опросная ксенофобия» стала снижаться.

— Когда в последний раз проводили крупные соцопросы о мигрантах?

— Насколько я помню, осенью — это был ежегодный опрос «Левады». Он показал достаточно высокий уровень ксенофобии, но намного ниже, чем в 2013-м.