Гроздья гнева: Антон Обрезчиков о божоле нуво При словах «божоле нуво» одни плюются, другие бегут покупать билет на специальный ужин — так происходит не первый год. Что такое божоле и кто прав, рассказывает винный критик Антон Обрезчиков

В третий четверг ноября на главной площади Лиона не хватает для полноты картины, кажется, только воспетых «ляписами» снеговичков и пьяных на санках. То есть пьяных-то полно, причём со всех концов света, а вот с санками в ноябре в Лионе проблема. Во всём виновато божоле нуво. У местных-то, понятно, есть причины выпить на площади: всё-таки раньше в эту пору заканчивали сбор урожая. Что празднует весь остальной мир, говорящий «божоле нуво прибыло», непонятно.

Соберите все самые кошмарные штампы по поводу Франции — среди них обязательно окажется третий четверг. Жизнь всех винных коммьюнити мира, кажется, половину своей энергии черпает в ненависти к божоле нуво. Виноманы относятся к сабжу как обитатели Хогвартса к Волан-де-Морту, то есть употребляют сокращение «б-ле» вместо слова «божоле» на письме, а в устной речи стараются не произносить словосочетание вообще — говорят: «Ну вы поняли, о чём я», подмигивают, делают страшные рожи, но всё равно держатся до последнего. Им стыдно.

В этом вине нет ничего плохого — оно быстро бьёт в голову, веселит, пьётся легко и много, а потому гарантирует головную боль. В целом это просто молодое вино, как и всякое молодое вино, имеющее сугубо локальное значение, и глупо оценивать его с позиций «ста баллов по Паркеру». Быстро сброженное (пять-шесть недель), божоле нуво всегда делалось ради того, чтобы было чем отметить завершение годового цикла сельхозработ, ну и заодно чтобы было что выпить зимой. Нормальное — то есть выдержанное в бочках — вино будет готово только весной — надо же чем-то развлечься. Такое происходит везде — в любом винном регионе есть нечто, что делается на скорую руку для того, чтобы быть быстро выпитым в ближайшие холода. Повторимся, проблема здесь не в вине, а в самом регионе.

Расклад судьбы вин из области Божоле выглядит так. Божоле — это номинально Бургундия. Бургундия — это винная Мекка, здесь делают самые дорогие вина мира. Но к Божоле это не относится: область лежит в самом низу региона, имеет другой климат и почву, и выращивают здесь не благороднейшие пино нуар и шардоне, но сермяжный гаме, стойкий к заболеваниям и беспроблемный в уходе. Вот только вино из него получается бледным и невыразительным, если делать его как обычно, просто настаивая на мезге. А вот если запереть гаме в подобие кастрюли с винтовой крышкой, то виноградины начнут лопаться с выделением углекислоты, сок будет бродить по-настоящему, и гаме выдаст вино брутальное, алкогольное, с запахами плохо проветриваемого фруктового склада, идущее на ура со всяким локальным гастрономическим трэшем. 

В итоге получается вот что: на самом деле Божоле — вовсе не Бургундия, а скорее её позор. Пока не пришла глобализация, область прекрасно обеспечивала потребности близлежащих бистро Лиона. Затем акценты начали меняться, и производителям молодого вина, прекрасно жившим до тех пор, пришлось искать новые рынки. Тут-то и пригодился обычный региональный праздник молодого вина. Сначала он был перенесён с 11 ноября на 15-е, потому что день местного святого, Мартина, совпал с днём памяти жертв Первой мировой, а затем — на третий четверг ноября.

Поскольку дело было в 70-е, продавать праздник было просто — отказ от всего индустриализованного ещё не принял столь изощрённые и запутанные формы, как теперь, и люди наивно радовались любому деревенскому артефакту, невзирая на качество продукта. В 80-е круче всех отжигали по божоле американцы и японцы, которым идею оказалось впарить проще всего. Но это было в совсем другое время — винный бум, на волне которого основная часть человечества начала отличать столовые вина от гран крю, был ещё в силе. В 90-е всё было по-другому — примитивный гедонизм как тренд ушёл в прошлое, и божоле пришлось конкурировать с дешёвыми синтетическими наркотиками на старых рынках и поражать воображение необразованных неофитов на новых вроде нашего. А сейчас дело и вовсе дрянь — предыдущий винный бум кончился, новый не начался, а если и начнётся, то божоле к нему точно не будет иметь никакого отношения, скорее уж к нему будет иметь отношение молодой краснодарский красностоп.

В итоге сегодня в мировом масштабе мы имеем то, что имеем: божоле нуво — одноразовое увеселение для тех, кому лень, что-то вроде случайного секса. Французы уже, кажется, сами не рады, что придумали праздник именно по такому довольно стрёмному поводу. Виноделы из Божоле так уж точно, за исключением тех, для кого продажи нуво — это основные заработки, для Жоржа Дюбефа прежде всего, компания которого и ответственна за произошедшее более остальных. Да, этим людям удалось успешно продать свою идею, и не самую бездарную, и всё это имело большой мировой резонанс. Некто Алан Парсонс даже сочинил в те времена песню, которую так и назвал — «Божоле»: «Beaujolais and I go crazy / Beaujolais I can't explain / But it helps me to forget the past and ease the pain». Почему-то становится жаль хорошую песню, названную так бездарно — Beaujolais. Жаль и самого Парсонса, старающегося решить свои внутренние проблемы таким способом: божоле, как и одноразовый секс, не способно примирить с истинной болью внутри, это по плечу лишь действительно содержательному вину, тому же бургундскому. Кроме того, нуво очень плохо отстирывается с одежды.

Однако с тех пор прошло почти сорок лет, и концепт «вина-которым-прикольно-набухаться-раз-в-году» уже не столь заманчив, точнее не заманчив вовсе. Самое трагичное в этой ситуации, что из-за приставки «нуво» достаётся обычному божоле, сделанному как настоящее вино. Да, как ни странно, сорт гаме может быть серьёзным, и, чтобы понять это, достаточно найти что-нибудь пристойное не просто из Божоле, а из каких-то более чётко прописанных на этикетке его деревенек: из Мулен-а-Ван, например, или из Моргона, также всячески приветствуется надпись Cru Beaujolais.

Иллюстрации: Александр Похвалин