В отличие от сериальной индустрии, отечественное юмористическое телевидение продолжает переживать кризис. «Уральские пельмени», Comedy Club и программы Евгения Петросяна — вот традиционный комедийный набор, который круглый год предлагается потреблять телезрителю. Особняком в юмористическом эфире стоит КВН — старейшее в своём жанре телешоу, оригинальным форматом которого в России принято гордиться. В этом году Клубу весёлых и находчивых исполнится 55 лет. За это время через него прошли тысячи молодых людей, некоторые из которых затем стали известными телеведущими, шоуменами и продюсерами. Но остаётся ли сегодня шоу таким же актуальным, как десятилетия назад? Для того чтобы дать оценку старейшему юмористическому формату и юмору на сегодняшнем телевидении вообще, The Village пригласил журналиста Андрея Архангельского и специалиста по массовой культуре Оксану Мороз посмотреть и обсудить финал Высшей лиги КВН 2015 года.

 

 

Андрей Архангельский

журналист, редактор отдела культуры журнала «Огонёк»

   

Оксана Мороз

кандидат культурологии, доцент отделения социокультурных исследований РГГУ и Института общественных наук РАНХиГС, преподаватель МВШСЭН

 

Игра полностью

 

МОРОЗ: КВН — это Александр Масляков. Никто уже не помнит, что он ведёт программу не с самого начала. То есть кто-то помнит, но зрители вряд ли рефлексируют на эту тему. Он всегда открывает и закрывает любые шоу, к нему апеллируют как к очень важной фигуре. Известно, что под этим есть подоплёка: именно Масляков назначает редакторов на каждую лигу внутри КВН. Он — фигура, которая абсолютно центрирует в себе эту власть и всё, что есть в КВН. Я не знаю кухни, но это то, что считывается на уровне зрителя.

АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Масляков руководит империей КВН в течение 20 лет. Вполне возможно, что он оказался там заслуженно, но эта несменяемость вертикали идентична как во власти, так и в искусстве, когда режиссёр руководит театром с 50 лет и до смерти. Его оттуда только выносят. КВН — такой же типичный пример мини-империи, которая живёт по правилам вертикали. Лет 10–15 назад чуть ли не обязательным для всех команд был жанр иронического комплимента ведущему. Вначале он носил импровизационный характер, ведущий воспринимался в качестве такого статуарного клоуна, который был встроен в систему шутки. Но со временем комплимент Маслякову стал практически неизбежным элементом выступления, без которого команде нельзя существовать. Такое словоприношение. Поразительная вещь, свидетельствующая о фундаментальном изменении природы юмора в этом жанре.

Юмор — это ведь тоже государственная структура. Если раньше государственными были литература, кино, балет, но не юмор — он всё-таки был зоной риска, — то теперь это в большей степени государственное предприятие, чем традиционные области искусства. В этом смысле всё поменялось. Сейчас театр — это зона свободы. А вот машина по производству юмора транслирует определённые сигналы, и очень важно их считывать. В КВН интересна подача нюансов — как нужно говорить о том или ином событии, над чем можно смеяться, а над чем — нет. Отдельный вопрос — можно ли смеяться над Путиным.

Года три или четыре назад совершенно сенсационным было появление мультипликационных Владимира Путина и Дмитрия Медведева, которые играли на гармошке и пели частушки. Невиданный либерализм — какой ещё руководитель мог такое позволить? Понятно, что эта мультипликация образа власти была сделана с позволения. Империя юмора чётко демонстрирует свободу — будто над властью, даже высшей, тоже можно смеяться. Но она же демонстрирует и строгие границы, которые нельзя переходить. Никто не запрещает работу с образом Путина вообще. Общероссийский народный фронт выпускает мультфильмы с участием президента. По сюжету он там обычно наказывает проштрафившихся чиновников. Самое поразительное, что эти чиновники что-то говорят, оправдываются, а мультипликационный Путин ничего не говорит. Это очень мощный идеологический посыл — отказ от коммуникации. Практически явление бога — бог ничего не объясняет, только слушает, но обратной коммуникации нет. Сейчас посмотрим, можно ли смеяться над властью здесь, и если да, то как. Я считаю, что с некоторых пор все шутки про власть в КВН проходят некоторый контроль. Безусловно, работает и внутренняя цензура: когда люди начинают работать в этой империи, то сразу принимают её правила. Но, кроме того, думаю, что, когда дело доходит до шуток о власти, обязательно присутствует предпросмотр.

МОРОЗ: Это то, что нарушает возможность соотнесения происходящего в КВН с идеей юмора вообще.

АРХангельский: Юмор — вещь свободная, она есть экспромт, искра, возникающая здесь и сейчас внезапно. Юмор не рождается в такой обстановке. И поскольку эта система в её нынешнем виде существует с 1986 года, то никого уже не надо специально обучать и предупреждать о чём-то. Круговая порука, попадая в которую, ты улавливаешь это на уровне эманаций.

 

 

 

МОРОЗ: Для КВН не существует табу на приглашение в жюри людей, которые занимают похожую нишу на рынке юмора. В данном случае в жюри сидит Семён Слепаков, представляющий другую юмористическую тусовку. Всё, что сделано сегодня на ТНТ, закручено вокруг бывших кавээнщиков — Слепакова, Мартиросяна и прочих. И не очень понятны властные взаимоотношения между этими авторами и средой, их породившей. На мой взгляд, здесь Масляков однозначно и не очень высоко оценил Слепакова, сказав, что он «в недавнем прошлом популярный капитан в недавнем прошлом популярной команды». Не говоря о том, какую нишу Слепаков занимает сейчас. Если продолжать разговор про квазивластные взаимоотношения, то так бывшим кавээнщикам показано, откуда они вышли и куда возвращаются за статусом. Потому что одно дело петь под гитару и быть мемом, а другое — сидеть в членах жюри Первого канала по правую руку от Константина Эрнста.

АРХангельский: Критерий выбора жюри, мне кажется, такой: есть смешные люди, есть известные люди и есть главные люди. Без Гусмана и Эрнста обойтись невозможно, потому что они как бы прародители этой планеты.

МОРОЗ: Забавно, что здесь абсолютно непререкаема позиция Эрнста. Ему можно всё. Он первый среди равных, и Масляков всё время это обыгрывает. Эрнст даёт этой империи выход в публичное пространство, иначе она бы осталась развлечением для своих.

АРХангельский: Эрнст вообще в телевизионной среде, несмотря на всю её одиозность, считается внутренним диссидентом. Он — наиболее демократичный теленачальник, делающий либеральные реверансы. Диалектическая конструкция, которую он придумал, — да, эта власть жестока, но гуманный человек должен делать ей культурные прививки. Главной трансляцией этого тезиса была, естественно, церемония открытия Олимпийских игр в Сочи. Всё, что позволяет себе Эрнст, по внутренним меркам телевизионного мира является, в общем-то, либеральной фрондой. После случившегося на Первом канале в последнее время мои убеждения уже не позволяют оценивать его положительно. Но я отдаю ему должное. У Эрнста сложная роль.

МОРОЗ: Интересно, какова корреляция между его сложным положением в мире медиаменджмента и оруэлловским двоемыслием? 

АРХангельский: Двоемыслие — это интеллигентская традиция. Как можно было быть духовным, говорить вечером на кухне, слушать Окуджаву, а на следующий день подписывать письмо против Солженицына? Ты вынужден, потому что ты в системе.

МОРОЗ: Но это пролонгирование жизни этой системы.

АРХангельский: Система двоемыслия — это традиция не в первом поколении. Все люди, которые в ней выросли, несут в себе сложный груз. Такой человек не может себя не оправдывать. И я думаю, что вот эту формулу Эрнста можно считать универсальной для оправдания интеллигента, который встроен во властную, то есть медийную структуру. Такая система компенсации: «Я делаю что-то плохое, но одновременно с этим я делаю и хорошие, красивые вещи». Эта длительная традиция существует с 50–60-х годов, времени нового договора между властью и народом. Его ключевой момент — мы перестаём использовать крайнее насилие по отношению к оппонентам. В рамках этой послесталинской концепции за тобой уже не приезжал чёрный воронок и ты имел возможность выбора, за который ничего не грозило. Этот договор соблюдается и нынешней властью: «Мы вас не преследуем, и вы можете говорить, отойдя в сторонку, если не занимаетесь чем-то на государственные деньги». Итогом этого фундаментального договора стал консенсус конформистской интеллигенции, которая всегда находит себе оправдание. В этом консенсусе была десятилетняя трещина — с 1991 года по начало нулевых. Тогда была возможность вырваться из замкнутого круга. Но ужас в том, что все эти люди не воспользовались расщелиной и снова воспроизвели систему своим конформизмом.

МОРОЗ: Разумеется, есть культурные практики и парадигмы действий, которые передаются из поколения в поколение. В связи с традицией жёсткой власти у нас нет работающей концепции soft power. Но если мы говорим о формате КВН, то он изначально создавался именно как отдушина.

АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Да, советской властью он создавался в рамках концепции витрины: «Новый мир», Таганка, КВН.

 

 

МОРОЗ: Изначально КВН ориентировался на инженерную молодёжь. Как раз у той самой молодёжи, которая была ключевой аудиторией и ключевыми спикерами в этом формате, была возможность трансформировать ситуацию. На конец девяностых — начало нулевых пришлось появление поколения, выпадавшего из прежней парадигмы отношений с властью. Кроме того, тогда в публичное пространство вошёл сын Маслякова, который был темпорально воспитан уже в других рамках и мог изменить формат. Но, действительно, возникает ощущение, что империя программы живёт по авторитарным, менторским законам и предлагает тем, кто туда включается, принимать и эти технологии подчинения. Они воспитывают такого же, конформного на 100 %, зрителя.

Всё, что позволяет себе Эрнст, по внутренним меркам телевизионного мира является, в общем-то, либеральной фрондой

 

АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Совершенно верно. Главное отличие сегодняшнего дня от советской власти — в том, что нет идеологии, которой нужно следовать. В этом цимес ситуации, ты должен сам угадывать канон и уметь под него подстраиваться.

Мне показался очень важным тезис по поводу воспитания инженерной молодёжи. Мы возвращаемся к теме оттепели, потому что КВН — это её дитя. Появление инженерной молодёжи — момент, на котором сломалась самая жёсткая сталинская власть. Дело в том, что, когда пришло время работать над созданием ядерного оружия, выяснилось, что талантливым людям, способным придумать для государства адскую машину, необходима известная доля комфорта. У философа Нелли Мотрошиловой есть такой тезис: мальчики-инженеры, которые создали ядерную бомбу, вообще-то создали и оттепельную культуру задолго до того, как эта культура появилась. Советская власть вынуждена была пойти навстречу этой инженерной молодёжи, потому что ей важнее было получить результат. И в дальнейшем государство всё время сталкивалось с этой странной гуманитарной проблемой: без талантливых научных кадров обойтись нельзя, а они требуют себе другую культуру. Власть должна была создавать для них подобие несоветской жизни. КВН был одним из способов удовлетворить потребности этой инженерной прослойки. Была создана нормальная студенческая атмосфера, прекратившая своё существование в 1972 году, именно потому что со сцены прозвучала неправильная шутка. Потому что это нельзя контролировать.

МОРОЗ: До середины 90-х в КВН довольно часто звучали названия университетов. Сейчас же практически не звучат. И если открыть «Википедию» и посмотреть описания любой из выступающих сегодня команд, вы увидите следующий список: фамилия, имя — актёр; фамилия, имя — переводчик; фамилия, имя — конферансье. За ними закреплены роли. Это не тот КВН, о котором сейчас говорил Андрей. Исчезли конкурсы, которые были направлены на создание приятной, интеллектуальной атмосферы среди молодёжи. У кавээнщиков больше нет возможности импровизировать и быть непрофессионалами.

Я работаю в РГГУ, там студентов интенсивно зовут играть в КВН. Причём это подаётся как некий социальный лифт. Окей, вы приходите сюда играть, а дальше встраиваетесь в систему, становитесь редакторами, можете претендовать на что-то большее. Начни со своей университетской команды, сделай карьеру и стань self-made man. 

АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Думаю, что КВН воспринимается студентами как завод Генри Форда. Ты идёшь туда не веселиться, а работать. Поразительно, что эта игра, даже не будучи политическим движением, за полвека превратилась в империю. Причём я даже затрудняюсь сказать, империю чего. Какая политическая цель всего этого? Как это расценивает власть? Как способ консолидации, возможно. Демонстрации единства народа в его многообразии. 

МОРОЗ: Причём единства не в горе, а в смехе. Это ведь довольно сложно — заставить смеяться вместе по указке.

АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Сейчас посмотрим, над чем они смеются.

  

Команда «Радио Свобода», Ярославль

 

АРХангельский: Интересное название у команды. Ну, в общем, это трансляция традиционных тем, такой джазовый стандарт. Семья, отношения между мужчиной и женщиной — то, над чем можно шутить совершенно смело. По тем же принципам устроен российский развлекательный кинематограф. Там тоже единственной жизненной проблемой является поиск второй половины и семейный конфликт. Всё, что на градус выше, не проходит фильтры, в том числе и самоцензуры. И здесь, как мы видим, шутки не выходят за пределы квартиры.

МОРОЗ: У этой команды вообще очень много иронии, присущей российскому публичному дискурсу, вроде истории про тёлочек и «Медузу».

АРХангельский: Но всё-таки в рамках приличий.

МОРОЗ: Да, если мы говорим о традиционных логиках, то и подобный сексизм нормативен — в конце концов, у них нет девочки на высоких каблуках и в вызывающей одежде. Но, конечно, есть и абсолютно инфантильное понимание мужской позиции, и тема алкоголизма, привязанная к Новому году. Очень много шуток на грани, сделать ещё один шаг невозможно.

В скетче про детей забавно сочетаются несколько логик. Есть логика дискурсивная, есть речевая, поведенческая и сценарная — здесь они не работают в диалоге. Когда конферансье в подводке говорит, что родительские курсы нужны отцам, подразумевается, что женщине нужно тупо научиться дышать, а когда она родит, то инстинкт включится по щелчку, вырастут лишние руки и так далее. А вот мужчины должны пересмотреть взгляды на всю последующую жизнь. С одной стороны, это звучит жёстко. Но потом нам показывают курсы подготовки отцов к жизни с ребёнком — то есть, сама практика, которую они предлагают, не очень вписывается в традиционные представления о мужчине, который не участвует в воспитании ребёнка, потому что зарабатывает деньги. Здесь есть некоторое расслоение оптики, которое на уровне зрителя, возможно, не улавливается. Нужно остановиться, перестать развлекаться и немножко порефлексировать. Было бы странно ожидать подобного от людей, которые перед Новым годом смотрят юмористическую передачу с явно рекреационными целями. Это конфликт логик, который иногда всплывает в КВН. Молодые ребята, которые на повседневном уровне не рассматривают традиционную шкалу координат как свою, при этом работают с этим устаревшим механизмом.

АРХангельский: Иными словами, шутят ли они о себе в этом скетче? Или они шутят для масс?

МОРОЗ: Для масс, которые сами же себе конструируют. 

 

Команда «Спарта», Казахстан 

 

АРХангельский: Появился ещё ряд разрешённых тем. Можно шутить о том, что всё очень дорого. Кроме того, возникает тема импортозамещения. В одном из скетчей мы видим двух представителей власти, отрицательных героев, которые вторгаются в пространство праздника и всё портят. Но важным является не знак, с которым показана власть, её вовсе не обязательно хвалить. Здесь транслируется следующий тезис: как бы вы ни пытались устроить жизнь, всё равно власть будет одним из игроков, с которым вы вынуждены считаться. И, употребляя слово «власть», я в данном случае имею в виду не конкретную власть, а государство, если угодно. Получается триада. Первая тема — всё дорого; вторая тема — власть; третья — импортозамещение. Обратите внимание, что вообще-то это команда казахская, то есть какое им дело до импортозамещения? В зале сидят Дмитрий Песков и Константин Эрнст, так что на эти темы не очень распространяются, но пунктиром дают понять, что не обошли их. Импортозамещение так импортозамещение, слово прозвучало. 

МОРОЗ: Эта команда не представляет Россию, поэтому ей как бы можно. Они гости, простим им это — может быть, они не знают, какой у нас этикет. Важно, что команда пользуется готовыми словами, то есть на сцену буквально выносится баннер «Импортозамещение». Нам говорят: «Сейчас будет шутка про импортозамещение. Не то чтобы мы вас к ней красиво подведём». Кроме того, команда работает со знакомыми мемами — упоминается, например, бульдозер. Это известный образ (имеется в виду массовое уничтожение санкционных продуктов в России в августе 2015 года. — Прим. ред.), предполагается, что по слову «бульдозер» у зрителей включается чуйка: не надо договаривать.

АРХангельский: Это замкнутая самовоспроизводящая себя система. Сначала Первый канал этот бульдозер производит, а потом шутит про него.

МОРОЗ: Они пытаются воссоздать вирулентность новых медиа — когда вирусное видео живёт и порождает что-то новое. Но поскольку это телевидение, которое функционально относится к старым медиа, так быть не может. Приходится себя подстёгивать: а давайте вы пошутите, ну давайте мы пошутим.

АРХангельский: Конфликт между этой вирулентной природой и природой телевидения неизбежен. Сетевая культура диалогична, а телевизионная — монологична. Они не предполагают диалога друг с другом. Для КВН это даже базовый конфликт — там всё время хотят скрестить трепетную Сеть и телевизор. Но телевизор не может перестать быть телевизором, хоть иногда и хочет притвориться ютьюбом. 

МОРОЗ: Несколько лет назад Константин Эрнст выступал с речью о том, станет интернет убийцей телевидения или нет. Тогда он сказал очень простую вещь: телевидение делает команда, поэтому интернет никогда его не победит. Вы видите лишь определённых функционеров, за которыми стоят огромные мощности. В том числе огромные мощности доверяющих телезрителей. 

АРХангельский: Заметим, что этот разговор был, кажется, в 2012 году, во времена Болотной, когда телевидение полностью дискредитировало себя. По тем временам Эрнст сказал фантастическую вещь, никто не верил, что телевидение ещё может что-то значить. Но то, что оно подарило нам впоследствии, в 14–15-м году — массовая истерия и шизофренизация телеаудитории — убеждает, что он что-то знал. Всё-таки у телевизора действительно есть сила даже не столько команды, сколько тотальности. Людям нравится тотальность, ты в ней растворяешься, не несёшь ни за что ответственности и просто физически вплываешь в телевизор. Очень комфортная ситуация.

 

Сборная Дагестана

 

АРХангельский: Здесь очень важна демонстрация советского как общей идентичности. Постоянная апелляция к языковой, стилистической и культурной проматери, из которой мы все вышли. Герои одного из скетчей, по предположению авторов, продолжают смотреть советское кино в кинотеатрах. Причём кондовый фильм «Зимняя вишня» 1985 года выпуска. Они вынуждены шутить о том, чего не знают. Почему люди с постсоветским опытом поют о советском? Видимо, это какая-то обязательная тема. Апелляция к советскому остаётся базовой вещью в современной лоялистской поп-культуре. Но на самом деле это констатация невозможности выбраться за рамки советского концепта. Удивительно, что в это играют тридцатилетние люди, не имеющие к советской власти никакого отношения.

МОРОЗ: Обе команды, которые сейчас выступали, создают образ, характерный для восприятия принимающей их метрополии. Есть исследования, в которых говорится, что для людей, находящихся в колонии, свойственно видеть себя глазами хозяев, которые приезжают, насилуют и так далее. Своеобразный стокгольмский синдром. Здесь то же самое. Каждая команда начинает своё выступление с присказки «а вот у нас тут в Казахстане», «а вот мы тут в Дагестане». Это игры в поддавки с Москвой, с условным центром, который хочет их такими видеть. И это заигрывание с национальными идентичностями очень травмоопасно.

Кроме того, здесь есть важный технический момент: подобный номер с картинками и подписями был у курской команды «Прима» лет десять назад. Рисовались дурацкие картинки, которым капитан команды давал дурацкие объяснения. По формату здесь мы видим очень похожую историю, хоть и немного иначе реализованную. Это значит, что у кавээнщиков нет авторских прав на шутку или какой-нибудь эксперимент. То есть ты отыграл свои сезоны, ушёл, и дальше твои находки передаются всем в сообществе. Подтверждается логика существующего там культурного коммунизма. Мы берём себе то, что ты сделал, присваиваем и тренируем следующие поколения, чтобы они задействовали этот успешный опыт.

АРХангельский: Здесь есть ряд тем, на которые ты обязательно должен пошутить, чтобы быть воспринятым всерьёз. Либо о советском, либо об актуальном, типа импортозамещения. А если выйдет человек, который начнёт шутить только, например, о семье, без всякой апелляции к текущей официальной повестке, он будет не понят. 

МОРОЗ: Это может работать в стендапе — когда один человек выходит и рассказывает преимущественно о своём опыте.

АРХангельский: Заметим, что стендап, типа Comedy Club, — гораздо более острая игра. Там тоже соблюдают правила, но всё-таки шутят, пусть на уровне низа и сексуальности. Для стендаперов во всём мире такие темы — давно не табу. Но в КВН нет и этого. У стендаперов есть проблема с балансом на грани пошлости, а здесь проблема в том, что всё происходящее совершенно не жизненно. 

МОРОЗ: Это другая пошлость — про то, что в СССР секса нет. 

АРХангельский: И эта пошлость — больше. Потому что она согласована.

 

Сборная Мурманска 

 

АРХангельский: Интересный поворот. Мы говорили об интеллигентском сознании и месте интеллигента в системе общественного договора с властью. Мне кажется, что то, что тут происходит, — это как раз двойное сознание наружу. Фактически здесь шутят над собственным конформизмом. Мы играем в эту игру, нам немного стыдно, но по-другому нельзя. Мне кажется, это саморазоблачение от лица бывших студентов, для которых КВН был вольницей. А сейчас интеллигент должен заниматься этим. Я думаю, это не просто устроенный номер, а такая трагедия. Вот во что мы превратились. Какие-то обязательные подарки Эрнсту и Маслякову, затем шутки над ними, вся эта двойственность ситуации, в которой оказалась студенческая прослойка. Без слёз смотреть нельзя. 

МОРОЗ: У этой команды есть особенность — очень мало спикеров. По сути спикер один — это капитан. Причём этот капитан свой образ скомпоновал из образов предыдущих больших капитанов. Ещё одна выделенная фигура — это фигура девочки с эффектной внешностью и стереотипным феминным поведением. Остальные четверо сливаются, мы даже не знаем их имён, потому что их называют штуками, изображёнными на свитерах. При этом в КВН вы ведь не обязаны выходить на линейку всей командой. Выходит обычно тот, кто говорит что-то, представляет, поёт. Зачем сюда выведен этот человеческий задник — непонятно.

Кроме того, у этой команды есть какой-то колоссальный капитал, который позволяет вывести на сцену ведущих Первого канала. КВН сложно удивить коллаборацией между командой и знаменитостями. Но здесь мы видим не трижды титулованных кавээнщиков, которым всегда пойдут навстречу, а команду, появляющуюся в финале впервые. Как им это удалось — большой вопрос.

 

«Детективное агентство „Лунный свет“», Белгород

 

МОРОЗ: Это фрики. Они моложе остальных и образ создают явно молодёжный, позволяют себе выглядеть не так, как уже принято в КВН. Если лет пять назад можно было представить себе все эти стрижки и нелепую одежду — вспомним фрикообразную команду «Фёдор Двинятин», — то сейчас такой образ в КВН и на ТВ вообще не всегда нормативен. Есть чёткое позиционирование, будто игроков только двое, хотя очевидно, что за ними тоже стоит огромная команда.

Здесь делается ставка на самоиронию и вторичное творчество. Начиная с названия команды и заканчивая тем, что они работают в рамках нетрадиционного юмора. Скетчи вроде бы на те же самые темы, но по-другому. В номере с музыкой и песнями они выиграли за счёт того, что там был подобран дурацкий музыкальный контент, а не за счёт своих шуток. Видимо, это история про то, что выйти в телек можно и будучи вторичным.

 

 

Что ещё отличает их от других команд — это язык. Они единственные, кто употребляет сниженную лексику: «до хрена», «фигня», ещё что-то. С одной стороны, ничего страшного, это не мат. Но с другой стороны, мы ведь привыкли к приличному юмору. А это что такое? По ходу дела они ещё оскорбляют эстраду и всех вокруг. Но эти изгои нужны и самой передаче, которая вроде бы и фриков держит, и молодёжи, потому что предыдущие команды либо странно шутят, либо не шутят вообще. Я не испытываю восторга, но признаю, что эти ребята были смешны. По крайней мере до того момента, когда включается аналитическая рефлексия. За счёт подобных форматов и фигур, будто бы либерально-демократических, Первый канал сейчас и набирает аудиторию, которая в телек не ходит просто так. Полагаю, что именно из таких команд потом берут комиков в Comedy Club. 

Ужас в том, что и мы смеёмся над тем, как мы жестоки. Не осталось никаких рефлексий, никакой надежды

 

АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Ощущается общая сделанность всего шоу. Одна команда работает для одной страты, другая — для болотного меньшинства. Что касается уровня юмора, то шутить про эстраду — это тоже традиционный повод для дозволенного юмора, мол, с эстрадой у нас всё плохо, тексты слабоваты. В «Известиях» можно было ругать эстраду, но не замминистра пищевой промышленности. Меня больше поразила последняя сцена, где шутят над жестоким. Она многое говорит о Первом канале. Последние два года телевидение иронизировало по поводу чужих трагедий — например, нашествия беженцев в Европу. Весь этот висельный юмор по отношению к Западу, скабрёзные шутки, вечные заочные похороны врагов империи. Телевидение работает с нечеловеческой жестокостью и умудряется об этом шутить. 

Ужас в том, что и мы смеёмся над тем, как мы жестоки. Не осталось никаких рефлексий, никакой надежды. Это как с коррупцией — что остаётся делать, когда делать уже нечего? Только шутить. Раз бытовуха — это фундаментальная вещь для наших праздников, давайте хотя бы посмеёмся над этим. Ну да, прямо ухохотаться можно.

 

Команда «Камызяки», Астраханская область

 

АРХангельский: Последняя история, конечно, про власть. Я бы выделил здесь два момента. Во-первых, повторяющиеся комплименты Маслякову и Эрнсту. В этом номере они слишком бросаются в глаза, и ты, конечно, понимаешь, почему в КВН совершенно не шутят про власть. Потому что в рамках этой системы Кремлём и высшей властью для них являются Масляков и Эрнст.

Второй момент касается скетча про больницу. Доминирующая составляющая медицинского юмора — это цинизм. Мы снова встречаем легализацию цинизма, опять смеёмся над этим. Потерян консенсус по поводу сложившихся договорённостей, над чем можно шутить, а над чем нет. Смех над жестокостью, болезнью и страданием — телевизор просто-напросто питается своими собственными продуктами, хотя и в интеллигентской упаковке.

МОРОЗ: Мне кажется, в этом скетче про больницу важна подводка: после того, как мы пошутили про разные социально-важные институции, у них стало всё хорошо. Мы, как представители медиа, провоцируем позитивные изменения. И здесь есть небольшая развилка. С одной стороны, любое публично говорящее существо, с точки зрения современных философов, становится существом политическим. С другой стороны, перед нами особый юмор. Если мы говорим о сатире как о социальной или культурной критике, в контексте которой мы можем делегировать юмористам право на обличение болезней общества, то здесь на это претендовать нельзя, потому что это не совсем юмор. Функции смеха не выполняются. Получается, что в этом заявлении они проговаривают только одно: мы работаем для власти. Неважно, это на наши разговоры кто-то посмотрел или вопрос и так в общем русле обсуждается, но действительно, мы что-то сказали, бац, так совпало и какие-то изменения произошли.

Меня эта команда очень напугала. Здесь нет даже попыток поиграть, говорится прямо: «Я передаю власть Путину». Ужасающее отсутствие дистанции, желание сращения с властью и превращения в неё. Всё это на уровне пусть иллюзорно, но юмористической передачи. И это, заметим, финальная точка «Приветствия». 

АРХангельский: К вопросу о том, как и в каких контекстах можно шутить о Путине. Конечно, он не случайно появился в финале — отсюда опять ощущение сделанности именно в рамках шоу, а не в рамках каждой команды. Фактически на сцене одна команда, а не пять. Важный момент — как Путин встраивается в человеческую атмосферу. Сначала появляется простой кавээнщик, а затем он. Ведётся работа с очеловечиванием власти. Это не советский подход, когда про власть ничего нельзя было сказать, теперь о ней можно сказать, что она человечна. Представитель власти — один из нас, но в то же время он недостижимо далёк. А сократить эту дистанцию можно только с помощью телевизора. 

 

 

Итог

МОРОЗ: Они стали гораздо лучше причёсывать программу. Раньше перерывы между выходами команд были больше, хуже причёсывалась речь Маслякова — тот достаточно косноязычен, на самом деле. Было много нестыковок, и иногда нам показывали номера, где кто-то забыл слова или что-то уронил. Сейчас этого нет. Идеально. Это даже круче, чем на церемонии открытия Олимпийских игр, где обязательно по традиции что-то должно сломаться. Всё отточено, чтобы невозможно было придраться ни к чему. У меня создалось впечатление, что бедные люди, которые в этом участвуют, прогоняли всё по несколько дублей. Такое ощущение, что перед нами — марионетки, которые не представляют себя.

АРХангельский: Это абсолютно единый механизм. Впервые в жизни, когда я посмотрел на группы поддержки команд в зале — а я вырос на КВН, смотрел его много раз, — поймал себя на мысли, что не верю им. Это тоже симулянты, статисты Первого канала. Всё посыпалось. Я перестал верить в естественность какого бы то ни было слова или действия на этой сцене. Константин Эрнст, что характерно, тоже молчит. Вместе с Масляковым они очень лаконичны и выполняют функции богов. Боги наблюдают за миром, который сами создали, где всё движется без сучка и задоринки. Вплоть до последнего хлопка.

 

   

Обложка: КВН