Boulevard Depo — об альбоме «Old Blood», Уфе, новой школе и русской истории «Для кого-то я отец русского рэпа, а для кого-то — „покажите паспорт“»

— Визуальная составляющая граффити на тебя сейчас влияет?

— Бывает, что на протяжении всей своей жизни человек рисует одни и те же буквы. И каждый раз, приходя на стену, он выбирает новую тему для рисунка. Буквы в джунглях или замороженные арктические. Это как разные капсульные коллекции одежды. Я перенес этот прием на оформление альбомов. Стараюсь каждый альбом оформить в максимально подходящем ему стиле, чтобы инструментальная часть соответствовала визуальной, чтобы были свежие фишечки, приемы, чтобы все гармонично вместе работало.

— А можешь на примере объяснить, скажем, альбома «RAPP2»?

— На тот момент у меня был подъем свежести. Меня притягивали 3D-формы. Концепцию с обложки мы протянули дальше в тур. К каждому треку было свое оформление из 3D-анимации с фарфоровыми белыми штуками. Казалось бы, альбом собран из разных вещей, но весь вылизанный, с едиными цветовыми и звуковыми решениями.

«Старые песни имеют свойство надоедать»

— Как появился Boulevard Depo, которого мы сейчас знаем?

— В 2012 году на горизонте появилась трэп-музыка, и мы с Федей i61 подумали: «О, прикольно, давай на это читать». Это было и весело, и тусово. Местами это просто приятно слушать. Мы начали это культивировать. Мы были маленькими артистами, которые сложились в большой формат YungRussia. Процесс соединения маленьких в большое и обратно был необходим — поэтому сейчас нас так много. Мы параллельно развивались, видели результаты общих трудов и каждого в частности. Это давало и запал, и какой-то соревновательный дух, позитивный, здоровый.

— Практически весь состав YungRussia — это уфимцы. Почему такое комьюнити сложилось именно там?

— В Уфе нечем заниматься, поэтому мы занимались творчеством. А чем еще? Работы нет. Бухать? Ну, как-то скучно. Сейчас я могу сравнить, как выглядят изнутри Уфа, Москва и Санкт-Петербург: совершенно разные перспективы — как развития, так и заработка. Чем больше город, тем больше музыки, артистов, развлечений. Чем меньше город, тем больше хочется этого достичь.

— Ты был соавтором «5 минут назад» и «Champagne Squirt». Как они появились и как ты сейчас к ним относишься?

— Старые песни имеют свойство надоедать. А эти мне надоели еще быстрее и сильнее, потому что их активнее форсили и обсуждали. Отношение-то к ним у меня все равно осталось позитивное. Например, «Сhampagne Squirt» придумал не я и не Фараон, а Паша Топский. Мы ехали в машине, раздували и ржали на эту тему. А я такой: «Хм», и все, раз-два — сделали песню, раз-два — клип сняли. А «5 минут назад» мы написали в телеграме, биты скидывали друг другу. Тогда я на какое-то время вернулся из Питера и жил в Уфе, а Глеб Геннадьевич в Москве был. 

— Что ты чувствовал, когда они выстрелили?

— Да, я радовался, думал: «Классно, мы что-то сделали с москвичами, круто получилось».

— Как думаешь, почему это произошло?

— Надо просто посмотреть, как это выглядит: без улыбки до сих пор не взглянешь, и это я еще мягко выражаюсь. Меметичность зашкаливала. Сейчас могу сказать, что это было сделано специально.

— Почему твой материал так расходится на мемы и цитаты?

— В школе мне нравилось переделывать пословицы на свой лад, может, оттуда тяга к крылатым выражениям. Вот вы меня спрашиваете о таких вещах, а я об этом даже не задумываюсь, потому что, когда начинаешь задумываться: «А как эта магия работает?», она улетучивается. Я стараюсь не анализировать — это мешает.

«Мне пишут: „Верни твиттер“, но этого стопудово не произойдет»

— Ты был одним из самых взрослых участников YungRussia, да и в новой волне чуть ли не старше всех.

— Saluki меня вообще дедом называет. Это пограничное состояние, потому что для кого-то я отец русского рэпа, а для кого-то — «покажите паспорт, пожалуйста, если хотите сигареты купить».

— И что делаешь, когда называют отцом русского рэпа?

— Я хватаюсь за спину, как будто у меня радикулит, и начинаю трясти пальцем угрожающе.

— У тебя есть строчки: «Видишь нас — ***** домой, чтобы сделать поприкольней». Это слова наставника?

— Да это простое юношеское: «Смотри, щегол, как мы умеем, мы делаем крутые штуки, мы отсюда родом». Нет цели быть первыми в топах, важно оставить индивидуальность, особенность в музыке. И умножать это, усиливать, показывать большей аудитории.

— Тебя часто называют основоположником новой школы. Как к этому относишься?

— Я не отношу себя к какой-либо школе, но в одном из треков упомянул, что «я старая школа в новом рестайлинге». Новая школа — это внешняя оценка. Меня считали новой школой, потому что это было новым для общественности. Для меня же это новым не было: я просто делал то, что мне нравилось. Спустя десять лет картина не сильно поменялась. Я так же делаю то, что мне нравится, и для кого-то это — глоток свежего воздуха.

— В твоей лирике постоянно появляются альтер эго: Павел Топский, Ратмир Шишков. Откуда это желание рассказывать истории от имени других людей?

— Еще в 2012 году мы сделали трек «Iraq», где я читал: «Я Линдси Лохан, сын, я Рик Джеймс, сын». В итоге концепция пошла дальше. Появился трек «Павел Топский», но Павел Топский — это не мое альтер эго, это мой друг. Я читал, что я крутой, но по факту это репрезент для моего кореша. Долгое время все думали, что меня зовут Павел Топский. Весь «ВКонтакте» был забит клонами Топского, и даже был смешной момент, когда в баре Паше Топскому не поверили, что он Паша Топский.

Ратмир Шишков — тоже существующий персонаж, но мне показалось, что классно написать сольный многословный реперезент. Я вроде как о себе, а вроде как нет — получается сдвинутая парадигма. Прикольно, когда свое сознание ты пропускаешь через призму восприятия другого человека, переносишь на текст и понимание вещей и начинаешь даже рифмовать другими словосочетаниями — с этим интересно играть.

— В треке «Angry toy$» с нового альбома ты говоришь: «Жизнь на виду меня искренне калит». Можешь вспомнить момент, когда началась эта самая жизнь на виду?

— Началась она давненько, а это первая реакция. Мне пришлось с социумом найти общий язык. Реально сложно, когда ты выходишь за пакетом молока в тапочках, а тут «О, привет… Давай сфоткаемся». И так каждый день, семь дней в неделю. Это накладывает отпечаток, кажется, что устаешь, что этого много. Но следующая строчка какая? «Я сделал выбор и считаю, что правильный». Это побочки, которые не должны меня менять и не меняют. С другой стороны, приятное чувство, когда ты получаешь положительную реакцию. Возможно, поэтому за столько лет мне это не надоело, до сих пор приносит удовольствие.

— Ты осознаешь ответственность перед людьми, которые на тебя смотрят?

— Когда я это понял, сразу удалил твиттер. Там было 250 тысяч человек. Раньше я мог просто закидывать туда шутеечки, мысли свои. Это мне до сих пор аукается, потому что кто-то только сейчас находит старые приколы и присылает мне. А когда я их писал, общественности, артистам, изданиям было без разницы, что я пишу, кому я пишу, как я реагирую. Вокруг меня стало больше людей, они начали обращать внимание на то, что я говорю, что я слушаю, какое мнение у меня есть o тех или иных вещах, поэтому я понял, что надо фильтровать.

— Почему ты решил фильтровать, а не продолжил говорить что хочешь?

— Я продолжил, просто решил, что некоторые вещи надо оставить в разделе «Реальная жизнь», а некоторые — в разделе «Интернет». Для меня интернет — это подспорье в формировании визуального кода как исполнителя. Я не отношусь к этому суперсерьезно, но наши локальные приколы уже не только наши локальные. В твиттере не очень благоприятная среда — там принято цепляться за слова. Бывает, что я говорю совершенно несерьезно, но у меня серьезное лицо, и все думают, что я сейчас серьезную тему толкну. А там все усугублено текстовым форматом без интонаций, да еще и в сокращенном виде. Мне пишут: «Верни твиттер», но этого стопудово не произойдет. Пусть музыка и клипы сами все рассказывают.

— Сейчас активно обсуждаются проблемы сотрудничества молодых музыкантов и крупных лейблов. Расскажи о своем опыте работы с Warner.

— Когда я заходил на Warner, я видел возможность делать более качественный и дорогой контент — я видел в этом развитие, а не аванс. Мне было сложно из своего кармана, своими силами повышать уровень работы, делать хорошие клипы.

Всей юридической подоплекой занимался мой менеджер Вадим. Мы обсуждали, разговаривали, договаривались, приходили к консенсусу и в итоге нашли его. У меня с Warner выстроились четкие взаимоотношения и понимание. Претензий вообще нет — наоборот, все стало куда легче. Они мне сильно помогают, например, найти разных специалистов. Я не могу знать всех, невозможно отвечать за все и за всем усмотреть.

Меня удивляет, что у кого-то возникают сложности, кому-то якобы деньги не выплачивают. Это значит, что вы сами недосмотрели и не поняли либо просто врете. Надо читать внимательно то, что подписываешь, и все будет в порядке.

«Половина альбома была сформулирована, когда мне в руки попала книга „Русская средневековая эстетика XI–XVII века“ Бычкова про искусство, иконы, устройство церквей»

— Где ты делал альбом «Old Blood»?

— Часть треков записана в Берлине, часть на студиях в Петербурге. У себя дома я записал треть альбома: вот у меня стоит телевизор с PlayStation, я рядом поставил мониторы, аудиокарту, микрофон, защитный барьер. Бывало, что даже ночью записывал. Мне нравится чередовать подход, перемещаться по разным местам. В любом случае у меня есть сформировавшаяся команда, которая может все оформить в одном ключе, чтобы не звучало вразнобой.

— А как ты оказался в Берлине?

— Мне захотелось сменить обстановку, и у меня была нужда снять клип «Druг». Я связался с Димой Porno Prince, мы начали разрабатывать концепцию, решили поговорить, притереться. Поняли, что мы одного поля ягоды, и подумали: «А погнали-ка в Берлин, там снимем». Через месяц мы оказались в Берлине, на протяжении недели мы ходили, гуляли, бродили, снимали. Позже i61 приехал со своей девушкой, мы уже вчетвером там тусили. Помимо того, что мы просто отдыхали, мы с пользой время проводили, делали новый материал.

— Как появилась идея «Old Blood»?

— Как раз в Берлине я записал трек «Art Hoes» — думаю, именно он задал концепцию по звуку. Я пришел к более инструментальным вещам, более мелодичным битам, более мягкому исполнению.

Когда я начал понимать, что получается более классическая тема относительно современного хип-хопа и рэпа, я решил усилить эффект с помощью красной обложки с позолотой. Половина альбома была сформулирована, когда мне в руки попала книга «Русская средневековая эстетика XI–XVII века» Бычкова про искусство, иконы, устройство церквей. Ее обложка один в один совпадает с обложкой альбома, она задала тон, на нее наложилось название и звучание. Эта книга стала отправной точкой к моему второму дыханию, любознательности, интересу к русской культуре. Во время карантина я начал читать, что пишут историки и культурологи. По факту я оформил альбом как книгу: отсюда треклист как главы, интро — «Введение».

— На промофото к альбому ты выглядишь как мученик с иконы.

— На мученика я не тяну никак — не шибко-то и мучаюсь. Это фото появилось опять-таки с подачи произведения товарища Бычкова. Я возвращаюсь к корням, пытаюсь найти в себе отражение прошлого, ищу себя в своих предках. «Old Blood» — старая, древняя кровь.

— Многие артисты во время карантина начали активнее вести соцсети, постоянно участвуют в онлайн-концертах. Ты планируешь быть активнее в онлайне?

— Наметок пока нет, потому что я до сего времени фокусировался на альбоме, видеоклипе и всей сопутствующей работе. Но сейчас наступает разгруженное время, потому что домашку, которую делал все это время, я наконец-то сдал и теперь показываю на всеобщее одобрение. Или неодобрение. Если в ближайшее время карантин не закончится, то я найду прикольный способ взаимодействия с онлайн-реальностью.

— Скучаешь по настоящим концертам и турам?

— Дико скучаю по команде. Вчера мы ездили за город на автобусе, в котором собирались ехать в тур, и думали: «Вот бы сейчас до Иркутска и обратно». В туре команда в 100 раз сплоченнее, а после него приятно вспомнить кучу курьезных историй. Однажды у нас был спор на то, что я кувырками доберусь от гостиничного лифта до номера в конце коридора. Дверь открылась, я покатился кубарем вперед, и уже возле номера звукач Виталик закричал: «Тема, это не твой этаж был». До своего этажа я поднялся по лестнице.

«Все не так плохо и депрессивно, как пытается донести более взрослое поколение»

— В треке «WHITE TRASH» ты вспоминаешь Цоя, в «DRUГ» цитируешь Высоцкого. Как ты пришел к советской классике?

— Я пришел к ней, когда начал сам писать песни, когда смог оценить текст, подумать, какие приемы там есть и как бы написал я. Я начал по-другому слушать обыденные для всех песни — и теперь я их слышу. Наша культура очень богата: нужно обращать внимание еще и на то, что есть кроме Цоя и Высоцкого — у Марка Бернеса, например, тоже есть классные штуки. Еще у нас есть куча сельских церковных хоров, которые поют песни на древнерусском языке. Если они будут дальше существовать в современной культуре, будет круто — такого должно быть больше.

Когда ты сам музыкант, найти что-то интересное проблемы не составляет. С помощью переделок мне хочется привлечь дополнительное внимание к таким вещам. А ко мне оно все-таки приковано: новый альбом, современная рэп-музыка… Но в ней ты попадаешь на кучу локальных русских отсылок. В том, что можно добавлять их, и заключается прикольность концепции альбома. Когда читаешь про старую культуру, проникаешься ею, и это накладывает отпечаток на всю музыку.

— Почему тебя так увлекла русская история?

— Я понял, что вообще ничего не знаю, как там у нас раньше было и почему случалось. Начал выяснять, теперь даже говорю: «То, что у нас происходило за последние столетия, гораздо интереснее, чем любой Marvel».

— По сюжету клипа «No Flag» отец подруги зашивает тебе рот, чтобы ты больше не читал рэп. В реальной жизни часто сталкиваешься с непониманием старших?

— В моем окружении по большей части сверстники: взрослых людей, которые меня не понимают, я вижу в основном в интернете. Самое трешевое, когда в ютьюбе записывают реакции на клип. Это вообще супер: какие-то студенты по обмену из Нигерии в рэп-кепках смотрят клип, тебя обсуждают. Потом смотришь: какая-то бабушка, чей-то батя, какие-то дети. Что происходит? Зачем вы это анализируете? 

Поначалу я удивлялся, когда меня лично знакомили с условным начальником службы безопасности в Екатеринбурге, который стоял и слушал весь концерт, что я несу, а он жал мне руку и говорил: «Блин, респект, красава». Какой только жести он в своем клубе ни повидал, так что, если говорит, что это круто, я реально верю. При этом он же может сказать: «Только я вот этой ***** не понимаю», а я отвечаю: «Вот так, мы не такие, как вы, мы другие». Со мной никогда нравоучительных бесед никто не проводил, у меня только интересовались.

Я думаю, самый красноречивый ответ дала Алсу в интервью с Ксенией Собчак, когда ей поставили мою песню: то, что она ответила, — это средний знаменатель того, что думают люди. Я использовал часть этого интервью в моем интро про стайл и такие взгляды. Опять-таки это четко соотносится с клипом «No Flag» — еще одна параллель между релизами. С этой мысли я захожу в альбом, а дальше показываю, что все не так плохо и депрессивно, как пытается донести более взрослое поколение.

— Зачем ты споришь?

— Я считаю, что это несправедливо. Вокруг нас куча молодых талантов, которые делают классные штуки. Нужно просто вникать и понимать, почему у нас такие формулировки, почему клипы такие, а не другие. Не все взрослые люди, не все издания и мнения со стороны учитывают это — интересно показать обратную сторону.

«Stay Ugly» самим названием дает понять, что речь идет о внешней оценке моего творчества. Кто-то считает его уродливым, но то, что это существует, справедливо, потому что я делаю свое дело и культивирую его. Возможно, это этап принятия и «Old Blood» — это следующая ступенька к ощущению себя в еще более собранном виде.