В жизни я по-настоящему боюсь только двух вещей — умереть от сердечного приступа и разбиться на самолёте. Ни один из этих страхов не является совсем уж беспочвенным. Сердце никогда не было самой выносливой частью моего организма, а бояться летать в стране, где два новейших самолёта разбились во время презентационного полёта, а ещё один — потому, что его забыли смазать какой-то там необходимой жидкостью, не кажется совсем уж дикостью.

Первый страх не мешает мне выпивать с образцовым постоянством, второй — летать на самолётах, желательно как можно более кривыми маршрутами. Так, чтобы из Москвы в Париж, но обязательно через Стамбул. Это сложно объяснить, но несмотря на то, что во время каждого полёта я превращаюсь в съёжившийся микроорганизм, черепаху без панциря и Царевну-лягушку, я ужасно люблю летать. Потому что в жизни нет ничего прекраснее, чем вид оттуда — сюда. К тому же нет ничего круче, чем заехать на пять часов в Стамбул, съесть рыбу в хлебе и отправиться дальше по своим делам.

 

 

 

КОГДА Я САЖУСЬ В САМОЛЕТ, Я ЗНАЮ ВСЁ: КАЖДЫЙ ЗВУК, КАЖДЫЙ ХРУСТ, КАЖДЫЙ ПОВОРОТ

 

 

 

Короче. На позапрошлой неделе я был в Таллине. Оказался я там совершенно случайно, пролётом из Финляндии в Москву. У меня было чудовищное похмелье. К слову, чудовищное похмелье — это когда ты допускаешь, что можешь управлять птицами, или в комнату неожиданно входит конь. Обычно я вожу с собой ряд таблеток. Многие из моих родственников разбираются в лекарствах, поэтому я точно знаю, какие симптомы можно погасить, но в этот раз сумка с вещами осталась в Хельсинки. В аэропорту Хельсинки. В самолёте, который уже летел в противоположном направлении. Каждый мой полёт — целое событие. Где-то за неделю я начинаю изучать историю авиакомпании, модели самолётов, историю авиакатастроф в регионе, погодные условия и прочие подробности предстоящего перелёта. Когда сажусь в самолёт, я знаю всё: каждый звук, каждый хруст, каждый поворот — всё, что может произойти.