Служители нижегородского католического храма Ответственность за молитву и отопление, подарок папы римского и дела милосердия

Из Госдумы в священники

Я родился в условно православной семье и до того момента, как стал католиком, мои родители были совершенно далеки от религии. Крестили меня младенцем в православной церкви, и в те далекие советские времена еще не было возможности как-то практиковать свою веру. Когда началась перестройка и годы свободы для выбора религии, так случилось, что я нашел Бога в католической церкви. Католиком я стал в 24 года, когда учился в Москве.

Сначала в семье отнеслись к этому совершенно равнодушно: кто-то футболист, кто-то филателист, а наш сын — католик. Снаружи не очень сильно что-то менялось, да и жил я к тому времени давным-давно отдельно и самостоятельно — родителей ничего не тревожило. А вот когда я сказал, что хочу быть священником, и все уже для этого сделал, — уволился с работы, подал документы в семинарию, — все напряглись. Я был помощником депутата в Государственной думе, и для моей семьи эта работа являлась причиной гордости: они рассказывали везде, что сын делает успешную карьеру, что у него хорошая зарплата, хорошее положение, что он живет в Москве, развивается. Вот тогда получилось косвенно сделать и родителей православными — мама побежала жаловаться православному священнику по соседству с нашим домом, а он ей ответил: «Спокойнее. Если вы ищете виноватых — посмотрите в зеркало. Вы же не учили сына ни Библии, ни молитве, ни как ходить в церковь — вы не православные». Мама сказала: «Как не православная?!» — и начала вспоминать свои паломничества с бабушкой в пять лет. Тогда священник сказал: «Давайте, он спокойно будет делать то, что он делает, а мы с вами будем учиться, как быть православной христианкой». Для нее этот момент стал поворотным, потому что она действительно услышала того священника, к которому прибежала за помощью, и поняла, что прежде всего нужно помогать себе.

Мама умерла два с половиной года назад, но при жизни я получил от нее поддержку — она приняла мой выбор. Когда пришло время рукополагаться, то есть становиться священником, она сказала: «Как тогда я чуть не умерла от ужаса, что ты ушел в католическую семинарию, так сейчас не позорь меня: выбрал — иди дальше; стал священником — будь им до конца».

Мое решение взбудоражило не только родителей: бывшие коллеги, друзья, знакомые — почти все сказали, что я «ку-ку». О католиках же общее мнение в лучшем случае — это что-то чужое, непонятное, неизвестное. А касательно меня, кроме того, что разрушена карьера, совершенно странными казались еще две вещи. Во-первых, Россия — это не католическая страна, и здесь католическое духовенство — очень бедный класс с маленькими приходами. Получается, твой уровень жизни изначально низкий, и то, что я мог себе позволить на прежней работе, совершенно невозможно позволить себе, когда я священник, даже настоятель. Во-вторых, большинство католических священников живут как монахи: они не вступают в брак, и их путь — это исключительно личное одиночество.

Но мнение окружающих менялось по мере того, как они видели, что это не секта, что я не сошел с ума и не фанатик, а наоборот, остаюсь нормальным человеком и с ними общаюсь, как раньше, но теперь со мной уже можно говорить на новом интеллектуальном уровне.

Поиск предназначения

Если ты решил стать, к примеру, врачом и отучился по этой специальности, то получишь диплом и будешь врачом. Если ты поступил в семинарию и даже получаешь там отличные оценки, совсем не факт, что ты будешь священником, потому что в католической церкви на священника не учатся — все годы в семинарии главным образом проверяется, не ошибся ли ты в своем предположении о том, что Бог хочет видеть тебя священником.

Длится этот этап от шести до девяти лет, и на протяжении его ответственные за твою формацию, то есть другие священники, смотрят, как у тебя с духовной жизнью, как у тебя с молитвой, как у тебя с общительностью, — готов ли ты служить. У священника ведь нет рабочего дня, и важно понимать, можешь ли ты все свое время, все 24 часа в сутках, отдать, если надо, другим людям. Если в конце этого пути тебе выносят положительный вердикт и ты по-прежнему хочешь служить, тогда тебя рукополагают в священники. Меня проверяли семь лет.

Духовные и административные обязанности

Два года назад нижегородский приход покинул отец Марио — настоятель, который служил здесь 20 лет, — и на его место поставили меня. До этого я был священником во Владимире, в Нижнем оказался по воле епископа. Как командование направляет офицера или солдата на службу — точно так же епископ отправляет священника на место служения. Епископ — это старший священник на территории своей епархии. Католическая Россия — это четыре епархии, центр нашей находится в Москве, но она огромная: от Калининграда до Урала. Остальные три епархии: южная — с центром в Саратове, и вся Сибирь, поделенная на две части, западная и восточная, — с центрами в Новосибирске и Иркутске соответственно.

В приходе у меня двойные обязанности. Священник — прежде всего пастырь для прихода, это духовная работа: литургии, молитвы, исповеди, духовные беседы с прихожанами, встречи, беседы, воскресная школа, катехизация тех, кто хочет креститься, и тех, кто хочет войти в католическую церковь, их подготовка и подготовка тех, кто хочет достичь внутри церкви какого-то нового духовного уровня. А второе: любой священник-настоятель — руководитель юрлица. Здание храма — это материальный объект, принадлежащий юридическому лицу. У нас есть банковский счет, отчетность, обязанности перед государством: эти административные обязанности тоже исполняет священник, и я несу персональную ответственность за приход.

Поповские будни и поповское воскресенье

Литургическое расписание — единственные устойчивые пункты в распорядке дня (в западной традиции слово «литургия» употребляется как синоним слова «богослужение». — Прим. авт.). Я только знаю, что у меня есть месса (основная литургическая служба в латинском обряде Римско-католической церкви. — Прим. авт.) в шесть вечера в будни и в двенадцать часов дня в воскресенье.

Встаю я не рано — в девять или в полдевятого, потому что ложусь в два или три ночи. С утра до вечерней литургии я занят делами, связанными с приходом: работа с документами, встречи с людьми. Бывает, что прихожане не только в воскресенье посещают церковь, кто-то из них приходит с конкретными духовными вопросами или на исповедь — мы даем возможность человеку исповедоваться в удобное для него время и уделяем ему столько времени, сколько необходимо.

После вечерней службы занимаюсь журналистикой, потому что я еще и директор информационной службы нашей епархии: просматриваю все, что опубликовано по-русски за день о католической церкви, мы делаем дайджест, который называется «Вечерняя католическая газета», где все материалы собираются как список ссылок, это публикуется на нашей странице и отправляется российским епископам.

Самый пик загруженности — суббота и воскресенье, когда люди свободны от своей работы и приходят в церковь. Мы стараемся понедельник освободить от всего, чтобы уделить время своим личным и бытовым делам. В шутку мы называем понедельник поповским воскресеньем.

Личная жизнь и работа не разделены. Именно поэтому католическая церковь несколько веков назад и решила, что священник должен быть свободным от семьи. Если ты хочешь быть священником, то отдаешь церкви все свое время.

Аргентина — Хорватия (0:3)

Во время чемпионата мира по футболу мы надеялись, что в наш храм заглянет футбольная команда Аргентины. Прошлый настоятель прихода, отец Марио, был аргентинцем, и мы предполагали, что сугубо католическая команда захочет побыть в храме, который долгое время возглавлял их соотечественник. Мы даже писали им специальное письмо, причем диктовал нам его аргентинский посол в России и даже обещал помочь с тем, чтобы оно добралось до получателя. В итоге футболисты не пришли, но мы потом шутили, что потому они и проиграли хорватам.

С болельщиками история вышла интереснее: аргентинцы приходили к храму побить в барабан и потрубить, а когда попадали внутрь, я бы даже не сказал, что они молились, — они просто были уверены в своей победе и приходили к Богу с посылом: «Вот здесь мы сейчас всех сделаем». Хорватские же болельщики целыми семьями молились здесь каждый день, стояли на коленях и были на всех богослужениях — и вот какой результат получили!

Статистика похорон

Что касается количества католиков в России, сама церковь статистики не ведет, и мы исходим из той, что предоставляет государство. Посол России в Ватикане сказал, что в нашей стране около полутора миллионов католиков — это один процент населения. Какими методами пользовались при подсчете, я не знаю. Если брать Нижний Новгород, тогда здесь их должно быть десять тысяч, и я более-менее соглашаюсь с этой цифрой. Она подтверждается очень странной статистикой похорон: на одного человека, которого я хороню из числа «своих», то есть которого я знаю в лицо, который появлялся в приходе, приходится примерно 20 покойников, которых я ни разу не видел у нас в церкви. Часто бывает, что приходят родственники умершего и говорят: «Папа был католик, бабушка была католичка — нужно похоронить». Учитывая, что в Рождество и Пасху сюда приходят 500 католиков, умножаем их на 20 и получаем 10 тысяч. Но точный подсчет я никогда не делал. В лицо и не по именам, думаю, знаю тысячу католиков здесь, и это немало. Но многие люди в России называют себя православными, и далеко не все из них ходят в церковь — или приходят туда только на Рождество или Пасху. Логично, что так обстоят дела и с другими конфессиями.

Фелицианки

В Нижний Новгород я приехала в сентябре 2005 года из Польши, с первой группой сестер — нас было трое, и проработала здесь пять лет. Потом церковь направила меня в католический приход города Владимира на два года, после чего я вернулась в Польшу на долгих шесть лет, но посещала нижегородский приход ежегодно. И вот, в мае прошлого года меня снова направили в Нижний.

В 90-е годы религиозная жизнь в России стала возрождаться, и католический епископ из Москвы просил помощи, наверное, во многих местах, в том числе у нашей монашеской конгрегации, так как внутри страны не хватало ресурсов, чтобы организовать жизнь российских приходов.

Конгрегация — это как объединение, орден, целая структура; наша была создана, чтобы заботиться о детях и пожилых людях. Конгрегация состоит из провинций, а провинция — это объединение нескольких домов с некоторым количеством сестер, которые могут себя содержать. Мы называемся «Конгрегацией Сестер Святого Феликса Канталисского», наш покровитель итальянец, но основательница полька. Коротко нас называют фелицианками. В Польше, поскольку нас много, мы тоже разделены на три автономных округа с центрами в Варшаве, Кракове и Пшемысле.

Мы приехали в совершенно неизвестный мир, до нас из сестер здесь никто не служил, и не у кого было спросить об условиях жизни. Мы понимали, что россияне тоже славяне и по менталитету у нас много общего, но мы никогда не жили в таких обстоятельствах, потому что в Польше католическая церковь — это большинство, а здесь она в меньшинстве. Когда попадаешь в такую среду, много чего узнаешь, в том числе о себе самом.

Преодоление языкового барьера

Я учила русский язык по обязательной школьной программе, но потом прошло 16 лет, когда я его не использовала, — не было ни возможности, ни нужды. Когда узнала, что еду в Россию, ужаснулась, ведь многое успела забыть. Хорошо подготовиться мы тоже не смогли, решение о поездке было принято в мае, а в сентябре мы уже были здесь. Перед отъездом нас направили на курсы русского языка — они длились три недели и наглядно мне показали, сколько всего я не знаю и как придется страдать из-за этого.

Нам повезло, здесь настоятелем тоже был иностранец — отец Марио из Аргентины. Мы не знали испанского языка, а он — польского, поэтому мы были вынуждены говорить друг с другом по-русски, и, наверное, это очень ускорило процесс обучения. Кроме того, отец настаивал, чтобы мы молились вместе с прихожанами, а молиться с ними нужно было только на русском. Еще сильно помогла в освоении языка работа с бездомными, потому что, занимаясь какими-то повседневными делами, например, раздачей одежды, мы постоянно проговаривали такие названия, как «кофта», «носки», «штаны», и они очень быстро запоминались.

Распорядок дня

Обычный день монахини нашего прихода начинается с молитвы. В центральном месте посередине алтаря можно увидеть дарохранительницу (священный сосуд, в котором хранятся Святые Дары — Тело и Кровь Христовы, используемые для причащения. — Прим. авт.). Там мы ищем силы для нашей духовной, человеческой жизни и для нашей миссии, поэтому мы каждый день начинаем с поклонения Святым Дарам. В православной церкви, к примеру, нет культа Святых Даров, там важное место занимает икона.

Мы молимся, как все монахи, монахини, священнослужители: читаем Литургию часов (в Римско-католической церкви общее наименование богослужений, должных совершаться ежедневно в течение дня. — Прим. авт.). За три богослужения мы обязаны произнести утреннюю, вечернюю молитвы и молитву на завершение дня. Они идут в определенном порядке, для этого есть специальная книга, и мы ею пользуемся, учитывая все праздники, торжества и особые даты.

Середина дня заполнена бытовыми делами: дежурим и на домашней кухне, и в кухне для нуждающихся, закупаем продукты, ухаживаем за храмом и тому подобное. Есть и заботы, которые напрямую относятся к нашей миссии: мы посещаем больных, помогаем нуждающимся. Завершаем мы наши дела до вечерней службы и в половине шестого уже молимся вместе с приходом.

«Дела милосердия»

Когда мы приехали в 2005 году, приход уже помогал нуждающимся, но, конечно, не в таком объеме, как сейчас. Нам быстро стало понятно, что в городе есть большая потребность в таких местах, потому что в храм приходит много людей, которые раньше, например, были заключенными и попадали в ночлежку на Гордеевке, но там можно только переночевать, а днем надо что-то с собой делать. Если у них не было денег, они приходили просить еду, одежду. Мы отдавали вещи, которые приносили прихожане, а из еды сначала делились тем, что у нас самих было. Со временем поняли, что всегда надо иметь какие-то запасы, например, пельмени, которые можно очень быстро приготовить. Тогда возник вопрос, где этих людей кормить. С этой задачей мы обратились к отцу Марио, и он решил выделить помещение в подвале храма.

Его достаточно быстро подготовили, и там появилось место для готовки, хранения продуктов, одежды, и, что очень важно, появился душ. Потихоньку мы стали это место организовывать, развивать, и сейчас его можно назвать пунктом социальной помощи, но мы сами его называем «Каритас», что означает «дела милосердия». Такое же название носит и крупная католическая благотворительная организация, но мы к ней отношения не имеем.

Я недавно просматривала хронику нашего прихода и в какой-то из дней, когда прошло совсем немного времени после открытия пункта, было записано: «Сегодня пришло много народу — шесть человек». Сейчас, когда нас стабильно посещают 30 людей в день, а бывало, что эта цифра и до 60 доходила, шесть уже звучит смешно. Но сначала нас и это удивляло.

Когда мы с другими сестрами приехали в первый раз, у нас еще не было опыта работы с такой средой — все мы были вырваны из школы (я в школе проработала учителем 13 лет до момента, как сюда приехала). Были случаи, когда человек заходил и начинал о себе рассказывать, что сидел за убийства, а я один на один с ним говорю и понимаю, что входная дверь далеко и, если что, никакая тревожная кнопка не поможет — не успеешь до двери добежать. Я для себя поняла, какие есть риски в нашем деле, потому что в России никто не занимается ресоциализацией людей после заключения, и в этом есть опасность при взаимодействии с ними.

Еще нас с сестрами поразило в свое время, что на такой большой город есть только одна ночлежка на 100 мест. А что это такое — 100 мест?! Не все желающие туда попадают, хотя у нас очень хорошее сотрудничество выработалось за эти годы, и мы на самом деле очень много помощи получили от сотрудников ночлежки в Гордеевке. Они нам показали, как восстанавливать документы, паспорта, потому что без паспорта ты очень сильно ограничен в действиях. Его легко потерять, а вот восстановить гораздо труднее.

Также мы поняли, что, когда человек уже опустился, очень сложно найти силы и мотивацию изменить свою жизнь, а часто и почти невозможно. Мы перестали судить этих людей, и в этом тоже есть благодать для нас. Многие даже не имели шанса жить по-другому, потому что у них такими были родители, или они из детского дома — некому было позаботиться о том, чтобы их жизнь сложилась иначе. Я успела узнать много интересных человеческих историй, но иногда от них хочется плакать. Надо понимать, что католиков среди них нет, но мы помогаем людям вне зависимости от того, из какой они конфессии и верующие ли вообще.

В определенный момент мы решили, что будем читать Евангелие этим людям. Они приходят сюда поесть, но ведь пища нужна не только телу, но и душе. А что это может быть? Что у нас общее? Слово Божие. Люди, которые в первый раз это слышат, бывает, под таким интересным углом все воспринимают, и мы часто с ними разговариваем, обсуждаем прочитанное. Такие беседы помогают и в себе что-то обновить.

Очень интересно наблюдать за человеком, который приходит сюда, весь обросший, завшивевший, от него страшно пахнет, а потом он заходит в душ — и выходит как новорожденный. Иногда мы и бороду помогаем состригать — приобрели для таких целей специальные машинки, потому что им с этим некуда идти. Даже если бы у них были деньги, разве в парикмахерской их кто-нибудь примет?

Бывали моменты, когда мы спрашивали себя, стоит ли продолжать, хорошо ли мы делаем, ведь этим людям нужно помогать вливаться в нормальный социум, а мы их только кормим и даем одежду. Потом все-таки успокоились, потому что сделали для себя некоторые выводы: во-первых, помощь человеку — это христианская обязанность всех верующих; во-вторых, это тоже часть харизмы нашей конгрегации — отвечать на нужды среды, в которой мы живем, а нужда в том, чем мы занимаемся, здесь точно есть; в-третьих, мы делаем то, что в наших силах.

Если бы у нас были силы построить здесь социальный центр, мы бы это сделали, но сейчас у нас нет таких возможностей — ни финансовых, ни персональных, но силы, чтобы приготовить суп для голодных, чтобы сделать перевязки больным, есть. Мы делаем то, что можем, а чего не можем, того не делаем.

Становление священника

Я служу здесь с лета 2018 года — меня направили из Москвы. До того, как поступить в семинарию, совсем недолго работал на госслужбе в Москве в префектуре Северо-Западного округа ответственным секретарем в комиссии по делам несовершеннолетних. Я родился в семье, где вообще не было воцерковленных людей, и какого-то религиозного воспитания не получил, хотя сейчас моя мама тоже ходит в католическую церковь — она стала католичкой.

Сначала, когда я рассказал о своем намерении стать священником, это вызвало какое-то непонимание, но серьезных конфликтов у меня в семье не было, и сейчас, по-моему, все довольны моим выбором. Просто я знаю, что реакция бывает очень разной, и из тех моих собратьев по семинарии, с которыми я учился, есть много примеров, когда для людей это становилось действительно проблемой в семье.

В католическую церковь я пришел, когда учился в университете, — мне было около 19 лет. После окончания университета я проработал два года и ушел в семинарию. В течение этих двух лет я пытался распознать, откуда у меня эти мысли: от Бога или я сам себе придумал, что хочу быть священником. Прежде чем поступил в семинарию, несколько раз в течение года встречался с нашим архиепископом. Понятно, что, когда люди молоды, они приходят в церковь, и поначалу у них есть энтузиазм, но не всегда их мечты совпадают с реальностью, поэтому не было так, что я пришел — и меня сразу взяли.

Ответственный за молитву и тепло в храме

Я викарный священник в этом приходе и выполняю все пасторские обязанности любого священника плюс дополнительные поручения, которые настоятель может мне дать. Основное, что я делаю, как и любой священник, — это служение литургии и других таинств, прежде всего исповеди, а также посещение тех прихожан, которые сами не могут посещать церковь. У нас, как и в любом другом приходе, есть пожилые люди, которые уже не могут посещать приход, но по-прежнему нуждаются в том, чтобы их исповедовали, проводили таинства и просто чтобы с ними побыли и пообщались.

Молитвенная жизнь — главный стержень моего дня, и, кроме того, что это основа духовной жизни, она еще позволяет выстроить фундамент, который не дает потеряться в ежедневной суете. У каждого священника в католической церкви есть обязанность каждый день полностью исполнять все молитвы, служения Литургии часов. Это моя обязанность как священника, потому что я эти молитвы читаю за Божий народ, за всю церковь и в частности за прихожан. Служение занимает почти все время бодрствования.

Поскольку в России достаточно маленькие католические приходы, у нас нет богослужения с утра до вечера, но работа всегда какая-то есть: это и присутствие в храме, и административные дела, которые, бывает, занимают весь день. Я, к примеру, отвечаю за теплоэнергетическое снабжение. Хоть священник и не должен этим заниматься, но из-за малости нашего прихода мы вынуждены это делать сами. Для этого раз в год нужно посещать курсы, сдавать экзамены, чтобы в приходе был человек, который ответственен за безопасное эксплуатирование теплоэнергетических сетей, и чтобы храм мог получать тепло зимой.

Жизнь в приходе и в разъездах

Я стал священником относительно недавно — только полтора года назад. В отличие от настоятеля, который берет на себя огромную административную ответственность за приход, с должностью викарного священника все гораздо проще. Первые два-три назначения длятся недолго, так как его пробуют в разных местах, чтобы епископ мог посмотреть на него с разных сторон, ну, и чтобы сам священник смог пожить в разных приходах и увидеть разную реальность. Вполне возможно, что скоро меня на другое место перекинут, но мне в Нижнем хорошо, я бы хотел здесь задержаться подольше.

Часто случаются выезды в другие города. Надо понимать, что в России католиков мало, а разделяют нас огромные расстояния. Раз в месяц те, кто живет не слишком далеко от центра епархии, то есть от Москвы, в том числе служители из Нижнего, собираются на пасторскую встречу, чтобы не терять связь с другими священниками, с епископом, с церковной структурой. Еще езжу в Петербург, потому что был назначен в этом году одним из участников епархиальной комиссии по делам литургии. Бывает, что нужно заменить священника из прихода в каком-нибудь другом городе, когда тот на время уезжает, потому что нельзя прерывать службу в храме — она должна идти каждый день. Но эти разъезды приносят с собой разнообразие и делают один день не похожим на другой.

Я бы не стал называть то, чем занимаюсь, работой — это служение. Конечно, есть какой-то досуг и отдых, но все время, что я нахожусь в Нижнем, посвящено приходу, и у меня нет строгой разницы между выходным и рабочим днем.