Степан Липгарт — о том, зачем нам сталинская архитектура в XXI веке Автор ЖК «Ренессанс» и жилой триумфальной арки в честь присоединения Крыма — о постконструктивизме, дворах-курдонерах и автомобиле ЗИМ

Самым молодым главам мастерских, строящих действительно значительные здания в Петербурге, под 50 лет. В Москве это несколько иначе.

— Почему вы переехали из Москвы в Петербург? Кажется, это не самый очевидный выбор для архитектора.

— Откровенно говоря, переезд в Петербург никогда не был моей заветной мечтой. Дело в том, что на мое творчество очень сильно влияло искусство советских 1920–1930-х годов, в первую очередь архитектура довоенного Ленинграда. Наверное, и потому, что послереволюционная Москва, получившая рост общего качества архитектуры, свои черты во многом приобрела, ориентируясь на столичный пример Петербурга. Характерными для подходов этого времени стали парадность, ансамбль, комплексность, историчность.

В результате я достаточно часто обращался к городу за вдохновением или очередным художественным образом, и, должно быть, в какой-то момент город решил, что так дело дальше не пойдет, пора бы возвращать. Петербург совершенно спонтанно проник в мою жизнь. Сначала предупреждающим сном в феврале 2014 года: странным пространством, в котором острой драмой читался конфликт могучего машинного авангарда и пластичного живого ар-нуво. Отчего-то было четкое представление, что привидевшееся место имело отношение к Петербургу, где я к тому времени не появлялся уже как пару лет.

А через несколько месяцев из небытия — а точнее, из Петербурга — появилась девушка. Она целенаправленно пришла ко мне в московскую мастерскую, представившись поклонницей моих работ, и этот призыв города проигнорировать не удалось. С тех пор я стал часто здесь бывать, ну и достаточно быстро появилось желание переехать. Однако желание-желанием, но нужно было найти себе применение на новом месте. И вот, спустя без малого год мой учитель архитектор Максим Атаянц (петербургский архитектор-неоклассик. — Прим. ред.) познакомил меня с молодым застройщиком — компанией AAG. Им как раз нужен был архитектор для проектирования большого жилого дома на юго-востоке города. Так началась моя работа для Петербурга.

— Погодите, но есть же, например, архитектурное бюро «ХВОЯ» и другие молодые.

— «Хвоя» — мои хорошие друзья. Но ни у замечательной «Хвои», ни у абсолютного большинства петербургских молодых коллег до сих пор нет полноценных заказов на «большую» архитектуру — жанр, в котором они уже могли бы поработать для города. В Москве же мои ровесники, например бюро WALL, Kleinewelt Architekten, вполне активно проектируют и строят, в том числе на ответственных в градостроительном смысле участках. И это, конечно, отрадно, поскольку создает конкуренцию поколению наших учителей, а значит, повышает общее качество архитектуры.

Что касается консервативности: мне кажется, последнее время архитектура вообще стилистически все больше тяготеет к прошлому, к тому же ар-деко или стилю предвоенной Италии. Меня это даже немного расстраивает, потому что в середине 2000-х, когда мы с моим товарищем Борисом Кондаковым объединились в «Детей Иофана» (московская архитектурная группа. — Прим. ред.), это был немного такой фрик-стиль, маргинальность: «Они за Сталина, ха-ха, ребята не от мира сего». А потом во всем мире начал распространяться тренд на эдакое новое ар-деко, у нас, конечно, большую роль в распространении этой моды сыграл Сергей Чобан. По сути дела, то, чем мы увлекались десять лет назад, стало мейнстримом. Иногда я думаю, что мы тогда где-то предвосхитили день сегодняшний.

— То есть правильно говорить «постконструктивизм»? Мне, кстати, кажется, что после недавней одноименной книги Александры Селивановой этот термин станет наиболее легитимным.

— Ни в коем случае не хотел бы указывать, что правильно, а что — нет. Любой, кто соприкасается с этим периодом близко, не может прийти к его однозначной оценке. Вот и Александра — человек, исследующий тему во всей ее глубине и сложности, подходящий к ней по-настоящему научно. Оттого, наверное, и более-менее бесстрастный «постконструктивизм» избавляет ее тексты от субъективных, личных суждений. Однако мне известно, насколько ее собственное переживание предмета лишено равнодушия. Неразрывна связь всех процессов 1930-х с тоталитарной политикой, с ограничением свобод, с человеческим страданием, потому, возможно, в итоге термин «сталинский» честнее для маркировки той архитектуры, несмотря на ее высочайшие художественные достоинства, безотносительные к преступлениям сталинизма. Что же касается тезиса о том, что лично Сталин повернул всех зодчих от авангарда к классицизму — конечно, он далек от истины, в довоенной Европе и Америке обращение к декоративной, пассеистской архитектуре было повсеместным.

Если же вспомнить порой звучащее у нас словосочетание «сталинское ар-деко», мне оно все же кажется совершенным оксюмороном. Европейское ар-деко в основе абсолютно буржуазное искусство: дорогие материалы, изящные линии — декадентское во многом, где-то сближающееся с предшествовавшим модерном. В конце концов, где Сталин, а где — Серебряный век?

— Ключевой вопрос этого интервью: зачем в Петербурге XXI века строить дома в стилистике советской архитектуры 1930-х годов?

— Я не утверждаю, что новая архитектура в стилистике 1930-х нужна Петербургу XXI века, равно как и 1910-х или, не дай бог, 1970-х. На мой взгляд, первое, что нужно Петербургу сейчас, — это не о стиле или даже форме, а о качестве и отношении к самому городу. Сегодня качество, внешний вид новых домов, новую среду диктует в первую очередь рынок. Но есть и другой уровень — столичный, планка, заданная сто лет назад и с тех пор практически неуклонно снижающаяся. В какой-то степени до середины XX века удавалось ей соответствовать, но с тех пор в общем все ушло: мастерство, знания, умения, ушли и сами мастера, прервалась связь времен.

Что касается нашего проекта, в полной мере обращенного к упомянутой вами стилистике советских 1930-х, ЖК «Ренессанс»: во-первых, был определенный заказ именно на такую архитектуру. Во-вторых, конечно, опыт многоэтажного строительства того времени действительно ценен и поучителен. В первую очередь в решении проблемы масштаба. Многоэтажный жилой дом по определению немасштабен по отношению к человеку, жителю, уподобляет его книжке на полке. В артикуляции форм, в работе с деталью, с пропорциями советская архитектура пресловутого времени выработала ряд приемов, методов, пригодных для применения и в современном строительстве. Они позволяют сделать здание более сомасштабным, комфортным для внешнего восприятия, попросту создать вполне убедительный образ не огромного стеллажа или коробки, но жилого дома.

— Почему у вас на рендерах этого жилого комплекса старые советские автомобили?

— Очевидным был бы ответ: для антуража, но все немного интереснее. С 1934 года мой прадед Андрей Липгарт в течение 20 лет был главным конструктором Горьковского автомобильного завода. На картинках присутствуют и 21-я «Волга», и американские машины, но все же главный герой — ЗИМ, так вот ЗИМ — работа моего прадеда. Накануне я поучаствовал в написании книги про эту машину, что оставило дополнительный отпечаток. Связь времен и личная история.

— Как бы вы оценили реализацию проекта? Часто же бывает так: проект отличный, а на практике — сэкономили на материалах, убрали детали, и получился совсем другой дом.

— Дом еще не закончен. На «Канонере» недавно был материал о том, что дом уже готов, хотя это и не совсем так, фотография фасада, под ней первый комментарий: «Жуткий уродец»…

— Вас обижают такие комментарии?

— Меня, конечно, они расстраивают, но не потому, что я обижаюсь на критикующего: пожалуй, глядя на эту фотографию, где-то я его понимаю. Начинаешь задавать себе вопросы, а почему ты не сделал так-то, не проследил там-то. Качество целого определяет качество детали, ведь, как известно, в ней и дьявол, и бог. В общем кардинальных отступлений от проекта не было, но где-то приняли отделку подешевле, где-то немного поменяли пропорции — и вот, реальность уже не вполне оправдывает ожидание. Однако, мне кажется, еще рано говорить о конечном впечатлении, фасад доделают в течение нескольких недель, тогда и поставим оценки.

Дворы-курдонеры премиум-класса

— Застройщик позиционирует «Ренессанс» как комфорт+, а вот на Васильевском острове у вас есть проекты двух жилых комплексов — на 20-й и 12-й Линиях — премиум-класса. В чем разница при проектировании жилья для более обеспеченных покупателей? Ну понятно, что этажность в ЭТОМ случае меньше, а еще какие различия?

— В упомянутых проектах — целый ряд отличий от «Ренессанса». Это и степень проработки фасадных решений — она будет тщательнее и тоньше, дороже будут материалы отделки: натуральный камень и лицевой стеклофибробетон. Это и сам формат жилья — застройщик предполагает так называемые сити-хаусы: двухэтажные квартиры на первых этажах здания с отдельными входами. На первом этаже — помещения общего пользования: гостиная, кухня, кабинет, на втором — спальни. Мне кажется, очень здорово, когда с тихой городской улицы ты, открыв ключом калитку на крыльцо, сразу попадаешь в свое жилище, в этом есть что-то от образа жизни в небольших городках старой Европы. На остальных этажах предполагаются просторные квартиры более привычного формата.

В обоих проектах ключевым пространством, вокруг которого формируется жилая застройка, станет двор-курдонер — характерная особенность лучших доходных домов Петербурга. И если на 20-й линии курдонер более традиционен — это прямоугольный парадный двор, то на 12-й он приобретет вид небольшой городской площади, образованной «кустом» пяти-шестиэтажных объемов, уподобленных традиционной европейской застройке XVII–XVIII веков. Примечательно, что по окончании работы над проектом мой петербургский товарищ сказал, мол, давай покажу тебе, откуда ты взял пространство и объемно-пространственное построение твоей 12-й линии. И действительно: во дворах Моховой улицы обнаружилась чрезвычайно похожая среда, то есть петербургское прорастает в этих проектах, помимо моей воли.

«Крымская» арка как постмодернизм

— Давайте поговорим о триумфальной арке в честь присоединения Крыма. Каким образом случилась эта история? Ведь ЖК «Прибрежный квартал» в Лисьем носу реализует совсем другой застройщик.

— С Михаилом Голубевым (руководитель строительной компании «Второе партнерство». — Прим. ред.) меня познакомил мой друг Владимир Фролов (главный редактор журнала «Проект Балтия». — Прим. ред.). Преамбула звучала достаточно лихо: «Спроектируешь триумфальную арку в честь присоединения Крыма?» Задача этически как минимум неоднозначная. Однако тут стоит быть честным — с собой в первую очередь. Мой отец родился и всю жизнь прожил в Крыму. Он не переезжал в Москву — мы с мамой сами ездили в Крым каждое лето. Потом 1990-е, распад Союза. Деградация ощущалась повсеместно на постсоветском пространстве, но в Крыму она как-то особенно болезненно воспринималась. Коробило рваческое отношение к этому месту — очень камерному, особенной благородной красоты. Постоянное несоответствие блистательного прошлого императорских дворцов и странноватого настоящего, неотступное ощущение: «Все не так, ребята». Потому в 2014 году я был искренне рад переменам.

С другой стороны, я помню свою поездку туда год спустя. Мой товарищ  Алексей Комов получил тогда пост главного архитектора Евпатории, мы обсуждали с ним будущие проекты благоустройства города, перспективы развития Крыма в целом. Был февраль, мрачная пора даже во всегда солнечном краю — и все вместе оставило ощущение неподъемной тяжести, с которой нам что-то предстоит делать. Акт силового захвата, имперская политика, но ведь после физической экспансии непременно должна быть экспансия культурная, благоустроительная. Готова ли наша страна к этому в полной мере, не обманется ли? Вопросов больше, чем ответов.

В конце концов, аллергии на эту задачу у меня не возникло, а возник образ триумфальной арки в прибалтийском лесу — явления самого по себе парадоксального, оттого и увлекательного. Так на пилонах появились орнаменты, подобные то ли крымской растительности, то ли окружающей природе, волнообразный карниз — напоминание и о Балтике, и о Черном море.

— Я не припомню примеры жилья в триумфальных арках…

— Абсолютно постмодернистская вещь. Мне кажется, и сам Михаил — совсем не про империю. По моему ощущению, он и его команда приятные, вполне современно мыслящие люди, ни капли не конъюнктурщики.

— Я к тому, что как там жилье-то устроено?

— Любую форму можно так или иначе приспособить под жилье. Там четыре этажа, два лифта и две лестницы, окна выходят на боковые фасады, а наверху — терраса с бассейном, зонтиками и шезлонгами. То есть, получается, что это про Крым — всероссийский курорт, а не про военный трофей.