«Я отсидел за участие в митинге» Монолог человека, попавшего в тюрьму за протесты в 2012 году. Сейчас он работает в «ОВД-Инфо» и помогает другим протестующим

В июне 2011 года я вернулся из армии. Поступил в РГСУ, параллельно работал курьером в страховой компании. В июне 2012-го сел в тюрьму.

Я шел на Болотную по привычке. К 6 мая митинги пошли на спад, и никакого откровения я не ожидал. Хотел после демонстрации уехать на дачу, у меня было несколько свободных дней перед сессией. Думал: «Сейчас мы пройдемся, поорем, ничего не произойдет, и я поеду на дачу пить водку». Да вообще никто не предполагал, что все выльется в столкновения с полицией.

Ощущения историчности и серьезности происходящего не было. Ты действуешь спонтанно, как и все. Важность ощутил потом, когда на суде смотрели записи митинга сверху — чувства от увиденного совсем другие, нежели когда внизу играешь в догонялки с ОМОНом.

6 мая — это день интересной лотереи, в которой я подсознательно принял участие, не отдавая себе в этом отчета. Лотерея была с раздачей сроков и большими переменами в жизни. И я выиграл. Даже когда сажали людей, с которыми я участвовал в протестах, я не понимал реальности тюрьмы. Я гнал от себя эти мысли, потому что это какая-то эмоциональная мастурбация — какой из меня политзаключенный? Понимание возникло, только когда уже оказался в тюрьме.

Спустя пять месяцев мне добавили статью 318 о применении насилия к полицейскому, потому что я его схватил. Сначала в протоколе никто эту фразу и не заметил. А через полгода следак сделал из нее 318-ю статью. (В 2018 году Европейский суд по правам человека обязал Россию выплатить 12 500 евро Алексею Полиховичу в качестве компенсации. — Прим. ред.)

На суде полицейский старался даже не врать, говорил, что претензий ко мне не имеет. Позже этот полицейский был осужден по моей же статье, 318-й. Он набил морду менту в провинции и получил за это штраф 115 тысяч, а мне дали три с половиной года (полгода по 318-й, три года за массовые беспорядки). Ненависти я не питаю, если смотреть на него как на обычного мужика. А вот когда он обезличивает себя формой и дубинкой, становится штурмовиком, то вызывает во мне злость. Я думаю, это обоюдно. Омоновцы тоже не видят человеческие качества в людях, против которых они стоят, воспринимают их как врагов. Такая ненависть друг к другу власти выгодна.

Мы остановились на заправке, я купил чипсы за деньги. Держать их в руке было странно — на зоне денег нет

За три года ты забываешь, как это — жить на свободе. Выходишь и чувствуешь растерянность. Первым делом обнял деда, потом стал обнимать всех, кто приехал встречать. Когда сели в микроавтобус, начали звонить журналисты, выводили в прямой эфир «Дождя». Мы остановились на заправке, я купил чипсы за деньги. Держать их в руке было странно — на зоне денег нет.

Без тюрьмы я бы не стал тем, кем являюсь. Сейчас работаю в «ОВД-Инфо», журналистом и чуть-чуть правозащитником. Я не выхожу на улицы, просто не получается из-за работы. Теперь моя работа заключается в том, чтобы помогать тем, кто лезет на эти улицы.

Тюрьма поменяла мои цели, но не взгляды. Возможно, чуть больше скепсиса, характер стал более спокойный, но внутри накопилась злость. Вся эта история превратила моих родных в скептиков и нелюбителей Путина, но они не ходят на демонстрации, считают, что ничего не изменится. Зато перестали верить телевизору. До сих пор переживают и просят не лезть в то, что связано с улицами.

Если уровень солидарности и желания помочь ребятам, которые попали за 27-е, будет хотя бы наполовину таким же, как в деле Голунова, Следственный комитет остановится

Вся история возбуждения уголовных дел на почве массовых беспорядков в Москве вызывает во мне приступы злости. Именно из-за того, что я все это прошел, я понимаю, каково ребятам, вышедшим на акцию, не готовым к тюрьме — и которым придется в нее уезжать. Это меня больше мотивирует выйти на улицы, намного больше, чем если бы не было всех этих задержаний. Несправедливость, тем более повторяющаяся, вызывает желание защитить людей, попавших в такую ситуацию.

Когда мы сидели, у меня был разговор с одним известным заключенным. Он сказал мне: «Если на Болотной площади было 30 тысяч человек, почему они не приходили потом к судам, не оккупировали районы вокруг и не выражали свою солидарность людям, получившим сроки?» Я не смог ему ничего ответить, ведь в целом он был прав.

Если уровень солидарности и желания помочь ребятам, которые попали за 27-е, будет хотя бы наполовину таким же, как в деле Голунова, Следственный комитет остановится или ограничится несколькими людьми, дав им маленькие сроки. Уголовные дела за 27 июля — это вызов обществу. Нужно отвечать на такие вызовы, показывать, что 20 тысяч человек, которые вышли на Тверскую, так же готовы прийти к суду и кричать в окна: «Свободу!»

Обидно, что я сдерживался. Я мог бы веселиться в тот день — отвечать на насилие ОМОНа насилием, а получить такой же срок

Насчет драматизации происходящего: мне как левому активисту, как анархисту не хватает в событиях 6 мая насилия. Обидно, что я сдерживался, потому что чувствовал ответственность за свои действия, но все равно сел. Я мог бы веселиться в тот день — отвечать на насилие ОМОНа насилием, а получить такой же срок, может, на год больше.

В 2012 году была согласованная акция, которая, по мнению полиции, перетекла в незаконные массовые беспорядки. Сейчас акция изначально не согласована. В 2012 году никто не ждал массового побоища. Сейчас люди были готовы к задержаниям. По моим ощущениям, в 2019 году полиция действует жестче. В 2012-м было больше сопротивления со стороны демонстрантов. Сейчас власти пытаются напугать тех людей, которые не помнят уроков Болотной площади. Будет много реальных уголовных дел, много фигурантов, возможно, сроки будут больше. Сейчас власть жестче к политическим заключенным.

Нужно делать то, что считаешь правильным, и будь что будет. Есть практические советы: как вести себя на допросе, что делать при задержании. Вам обязательно нужен знакомый адвокат, доверенный человек, который останется на свободе, который сможет сообщить о вас правозащитникам. Невозможно не бояться, вопрос в том, что  со страхом делать. В экстренных ситуациях страх отступает, более важные и сильные вещи в тебе открываются, и страх забывается. Этому нельзя научить, но когда ты считаешь себя правым, то боишься намного меньше.

Что важнее: зрение или слух? Наверное, зрение, но без слуха картина не будет полной. Собственная безопасность и право на выбор так же важны. Но нередко перемены в обществе происходят с помощью кучки безумцев, которые забили на собственную безопасность.

Сила сегодняшних протестов в том, что есть конкретная претензия — недопуск кандидатов. Только если общество не отступит и продолжит накал протестов, часть кандидатов допустят.