«Хрупкие жизни»: Как проходит операция на сердце История спасения шестимесячной девочки

«Уэстаби? Это Арчер. Где ты?»

Ник Арчер был старшим детским педиатром в Оксфорде.

«Ник, черт тебя побери, ты же прекрасно знаешь, что я в Австралии. Ты разбудил меня посреди гребаной ночи — что стряслось?»

Честно говоря, мне не хотелось, чтобы он отвечал.

«Прости, Стив, но ты нам нужен здесь. У нас тут больной ребенок с АОЛКА (аномальное отхождение левой коронарной артерии от легочной артерии. — Прим. авт.). Родители тебя знают и хотят, чтобы именно ты его оперировал».

Приехали.

«Когда?»

«Как можно скорее. У девочки сердечная недостаточность, и мы изо всех сил стараемся поддерживать ее в стабильном состоянии. С желудочком беда».

Дальше разговор продолжать не было смысла. Я уже отчетливо представил себе напуганных родителей, которые отчаянно хотели спасти своего ребенка, пока еще было не поздно, а также двух бабушек и двух дедушек, дежурящих у его кроватки, желая помочь, но на деле лишь подливая масла в огонь своими переживаниями.

«Хорошо, я прилечу сегодня. Скажите моим, что мы прооперируем его завтра, ну или какой там у вас будет день».

Аолка

Кирсти была чудесной полугодовалой девочкой, в которой по воле судьбы был заведен механизм самоуничтожения: крошечный дефект, казалось бы, обрекавший ее на смерть еще до первого дня рождения. АОЛКА — это аббревиатура, означающая аномальное отхождение левой коронарной артерии от легочной артерии, невероятно редкая врожденная патология.

Если говорить простыми словами, то это неправильное подсоединение артерий. Обе коронарные артерии должны выходить из аорты, насыщая сердечную мышцу насыщенной кислородом кровью под высоким давлением. Они не должны ни в коем случае присоединяться к легочным артериям, так как это одновременно и снижает давление, и уменьшает концентрацию кислорода в питающей сердце крови. Таким образом, выживание новорожденного с АОЛКА зависит от образования новых «коллатеральных» кровеносных сосудов между нормальной правой коронарной артерией и смещенной левой коронарной артерией. В конечном счете, однако, и их оказывается недостаточно для нормального кровоснабжения левого желудочка. Лишенные доступа кислорода клетки мышечной ткани отмирают и заменяются рубцовой тканью, из-за чего ребенок, по сути, раз за разом страдает от повторяющихся болезненных сердечных приступов. Рубцы растягиваются, из-за чего левый желудочек увеличивается в размере, сердце постепенно ослабевает, а легкие переполняются кровью, что приводит к сильной одышке и утомлению. Даже во время кормления.

Таким образом, в свои шесть месяцев от роду у Кирсти была та же проблема, что и у моего дедушки — сердечная недостаточность из-за финальной стадии ишемической болезни сердца. Так как болезнь невероятно редкая, то диагноз чаще всего ставится уже тогда, когда ребенка не спасти.

Подготовка к операции

Добравшись до Оксфорда, я позвонил своему коллеге Кацумата и попросил его привести родителей Кирсти ко мне в кабинет, не забыв захватить стандартную форму информированного согласия. Катетеризация сердца показала именно то, что подозревал Арчер. Кирсти остро нуждалась в срочной операции.

Когда я впервые увидел ее мать Бекки, она выглядела уставшей и осунувшейся. Она сразу же догадалась, кто я такой. Ее лицо засияло, когда они оказались в моем кабинете в холодном модульном офисе.

«Мы так рады вас видеть, — сказала она. — Как добрались?»

«Хорошо. Тихо-спокойно, — солгал я. — Так, нам надо браться за дело, не так ли?»

Кацумата где-то раздобыл электрообогреватель, чтобы хоть как-то согреть помещение, и мы уселись все обсудить. Мне объяснили, что кто-то из их родственников был представителем фирмы по производству искусственных клапанов сердца и хорошо меня знал. Он должен был изначально увидеться со мной на запланированном в Австралии собрании. Они выразили сожаление по поводу моей сорвавшейся поездки, а также огромную благодарность за то, что я вернулся, так как они не позволили бы никому другому оперировать их малышку. Итак, они были полны энтузиазма, однако Бекки не могла унять дрожь из-за сильнейшего страха. Бедняжка. После стольких недель ожидания в больнице, время, наконец, пришло — настал тот день, когда она может потерять своего ребенка.

Обычно я делаю все, чтобы не заразиться беспокойством. Моим коллегам-анестезиологам, однако, в этом плане тяжелее: им приходится иметь дело с мучительным расставанием, когда родители вручают им маленьких пациентов. Я описал своей бригаде запланированную мной операцию и объяснил, почему, как мне кажется, это будет значительным улучшением существующей методики. Я собирался состряпать новую левую коронарную артерию из части стенки аорты, расположив ее ниже соответствующего участка в легочной артерии, чтобы получилась трубка, вверху которой будет располагаться смещенное начало существующей левой коронарной артерии. В результате должна была получиться новая коронарная артерия, которая бы поставляла в сердце хорошо насыщенную кислородом кровь под большим давлением прямиком из аорты, от которой она изначально и должна была отходить. Богатая кислородом кровь даст необходимую подпитку мышцам отказывающего сердца, предотвратив дальнейшие мини-инфаркты. Кацумата был заинтригован и взволнован предложенным мною подходом и даже побежал собирать больничную съемочную бригаду.

Так как у девочки была очень сильная сердечная недостаточность, то операция была связана с весьма значительными рисками. Трясущейся рукой Бекки подписала форму информированного согласия, и вместе с ними я зашел в детскую палату. Когда мы добрались до кроватки Кирсти, ее состояние оказалось хуже, чем я ожидал. На самом деле, я никогда не видел, чтобы маленький ребенок был настолько плох. Она была тощей, практически без единого следа телесного жира, ее ребра с заметным усилием поднимались и опускались, и она часто дышала — следствие застоя в легких. От скопившейся жидкости у нее был раздут живот. Она по-прежнему была чудным ребенком, однако без срочного хирургического вмешательства ей было не протянуть и недели. Сильно выругавшись мысленно, вслух я сказал лишь: «Пойду-ка я теперь в операционную».

Майк вместе с медсестрами активно подготавливали препараты и катетеры в наркозной комнате. Он знал, что к чему, так как уже делал Кирсти наркоз перед катетеризацией сердца, а часть мониторов были по-прежнему подключены.

«Вы правда думаете, что у вас получится спасти ребенка?» — сказал он мне с ходу.

Я ничего не ответил, вместо этого принявшись отвешивать дружелюбные «доброе утро» медсестрам и перфузиологам в операционной, а затем направился прямиком в комнату отдыха. Я не хотел быть свидетелем того, как Бекки оставляет своего ребенка с совершенно незнакомыми ей людьми: это всегда был мучительный момент для родителей.

Операция

Когда я вернулся, Кирсти была уже на операционном столе, накрытая зелеными хирургическими простынями, которые удерживались на месте липкой полиэтиленовой пленкой. На виду оставалась лишь ее костлявая крошечная грудная клетка и раздутый живот. Операции на сердце должны быть обезличенной процедурой, делом техники.

Я присоединился к Кацумата и моему двухметровому коллеге Мэтью у раковины для дезинфекции перед операцией. Пока мы в тишине обрабатывали руки антисептическим раствором, рядом с операционными лампами была установлена видеокамера. Вокруг царило атмосфера волнительного возбуждения. Нам предстояло сделать что-то совершенно новаторское, таинственное и рискованное.

Когда я провел лезвием скальпеля вдоль грудины Кристи, у нее не выступило и капли крови. Она была в состоянии шока, и капилляры в ее коже закрылись, чтобы перенаправить кровь в жизненно важные органы. Следом электрокоагулятор прорезал тончайший слой жировой ткани, чтобы добраться до самой кости. Это сопровождалось характерным жужжанием и жженым запашком, так как ток прижигал кровеносные сосуды, хотя на этот раз из них почти ничего и не сочилось. Затем электропила прошлась вдоль ее грудины, обнажив красный костный мозг.

С помощью небольшого металлического ретрактора мы раскрыли ее крошечную грудную клетку, согнув и растянув суставы между ребрами и позвоночником. У младенцев мясистая вилочковая железа лежит прямо между грудиной и околосердечной сумкой — она уже сделала свою работу, снабдив плод необходимыми антителами, так что мы смело ее удалили.

Электрокоагулятор продолжил свою грязную, но жизненно важную работу, разрезав околосердечную сумку, чтобы мы могли добраться до сердца, — изнутри полилась бледно-желтая жидкость, которая тут же была ликвидирована отсосом. Тем временем остальной персонал операционной работал в полной тишине. Майк ввел гепарин, чтобы предотвратить формирование тромбов в аппарате искусственного кровообращения, перфузиологи подключили свои многочисленные трубки, насосы и оборудование для насыщения крови и тканей кислородом, чтобы поддерживать в Кирсти жизнь, пока ее сердце не будет работать, а операционная медсестра Паулина сосредоточилась на том, чтобы в нужный момент мгновенно подавать мне необходимые хирургические инструменты. Мне редко приходилось о чем-то просить вслух. Для столь слаженной работы необходимо, чтобы все принимающие в ней участие люди были профессионалами своего дела и успели друг с другом сработаться, а так как большинство из находившихся в операционной были в моей команде уже многие годы, то я всецело им доверял.

Когда мы раздвинули края околосердечной сумки, чтобы обнажить сердце, Кацумата громко вдохнул воздух и пробормотал: «Вот дерьмо». Зрелище было действительно пугающим. Вернувшись после своего первого перекура, Майк склонил голову над простынями, заинтригованный комментарием Кацумата. Я согласился, что на деле все оказалось еще хуже, чем мы того ожидали. Все остальные видели это на видеоэкране.

Сердце, которое должно было быть не больше грецкого ореха, на деле оказалось размером с лимон. В глаза сразу же бросалась раздутая правая коронарная артерия, многочисленные расширенные разветвления которой стремились дотянуться до левого желудочка. В то время как правая часть сердца активно качала кровь, стремясь противостоять повышенному давлению в легких, левый желудочек был сильно расслаблен и почти не двигался. Полоски омертвевшей мышечной ткани перемежались с участками белой фиброзной ткани околосердечной сумки — таков был результат многочисленных болезненных микроинфарктов, которые Кирсти пришлось перенести за первые полгода ее жизни. Опасения Кацумата были вполне уместны, однако я не стал реагировать на его замечания. Нашей задачей было добиться нормального кровоснабжения для сердца, чтобы ей стало лучше. Кирсти еще была жива, и нам следовало потрудиться, чтобы так оставалось и дальше.

Обнажив ее сердце, я стал сомневаться в том, насколько мудро было с моей стороны ввязываться в столь сложную операцию сразу же после суточного перелета с другого конца земного шара. С другой стороны, разве было бы лучше отложить операцию или вовсе от нее отказаться?

У Кирсти не было другого выхода. Найти донорское младенческое сердце для пересадки в срочном порядке было практически невозможно, так что запланированная нами перепланировка снабжающих ее сердце кровью сосудов была ее единственным шансом на спасение. Вместе с видеокамерой за происходящим в томительном ожидании наблюдала Старуха Смерть, и мы все это прекрасно понимали, однако обратного пути теперь не было.

Трудное положение

Мы подключили ее к аппарату искусственного кровообращения тонкими трубками, и я дал отмашку, чтобы его запустили. Перфузиолог запустил насос, и сердце Кирсти постепенно было опустошено. Машина взяла на себя его работу, перенаправляя кровь от легких в камеру для искусственного насыщения ее кислородом. Обескровленное сердце продолжало пульсировать, и я разрезал легочную артерию выше места ответвления от нее патологической левой коронарной артерии. Здесь-то и было начало кровеносного сосуда. Нашей задачей было соединить его, не создавая лишнего напряжения в тканях, с расположенной в паре сантиметров выше аортой. Традиционный метод заключался в том, чтобы просто попытаться растянуть и пересадить начало коронарной артерии сбоку на аорту. Проблема с таким подходом была в том, что он нередко приводил к тромбозу и закупорке артерии, так что я продолжил следовать своему плану.

Чтобы проделать эту тонкую работу, было необходимо пережать аорту зажимом, временно лишив сердце кровоснабжения. Чтобы защитить сердечную мышцу, мы ввели в нее напрямую через обе коронарные артерии кардиоплегический раствор, из-за чего ушла вся кровь, а желудочки сдулись, подобно проткнутому футбольному мячу. При операциях на сердце его деятельность часто приходится останавливать подобным образом, а чтобы вернуть все, как было, достаточно лишь снять зажим с аорты, позволив крови от АИК вновь заполнить коронарные артерии.

Чтобы восстановить столь крошечный кровеносный сосуд, необходимо накладывать точные, аккуратные и полностью герметичные швы. У меня это неплохо получилось. Всего через полчаса после того, как сердце Кирсти было остановлено, нам удалось придать левой коронарной артерии Кирсти должный вид. Когда мы сняли зажим с аорты, в левый желудочек потекла ярко-красная насыщенная кислородом кровь — вместо лишенной кислорода крови с синим оттенком, которой ему столь долго приходилось довольствоваться. Цвет сердца сменился с бледно-розового на насыщенный фиолетовый, а затем оно стало чуть ли не черным местами. Прежде чем заняться восстановлением легочной артерии, мы проверили расположенные за ней швы на предмет кровотечения. Вскоре электрокардиограмма показала нескоординированную электрическую активность, и сердце сжалось с вновь приобретенным мышечным тонусом.

Ее сердце после восстановления кровоснабжения продолжало судорожно и беспорядочно сжиматься — у нее была фибрилляция желудочков, что довольно необычно для столь маленького ребенка. Мы приложили дефибриллятор напрямую к мышце, чтобы восстановить нормальный сердечный ритм. Десять джоулей — разряд! Дефибрилляция прошла успешно, и сердце перестало биться, словно в судорогах. Теперь оно оставалось без движения, однако мы ожидали, что нормальный сердечный ритм вот-вот восстановится. К сожалению, этого не случилось. Фиолетовый мяч снова начало трясти, и анестезиолог склонился над девочкой, чтобы сказать очевидное: «Еще разряд!» Мы так и сделали, однако ситуация повторилась. Сердце не запускалось.

Дело было в серьезном нарушении электрической активности сердца, вызванной обильным количеством рубцовой ткани, так что мы ввели специальные препараты, чтобы стабилизировать мембраны клеток мышечной ткани.

«Давайте дадим ему больше времени», — сказал я Майку.

«Хорошо, пойду тогда перекурю», — ответил он.

Двадцать минут спустя мы попробовали снова. 20 джоулей — разряд! На этот раз все ее маленькое тельце подпрыгнуло на столе, и фибрилляция была остановлена. Хотя ее сердце и начало биться, удары были слишком слабыми. Жуткое зрелище, однако у нас были в запасе препараты, чтобы немного его взбодрить.

Я попросил Майка начать вливание адреналина, а перфузиологу сказал снизить мощность насоса АИК, чтобы в сердце оставалось немного крови. Таков рабочий протокол в операционной — прямо как в армии. Когда нам нужно что-то от коллег-врачей, то мы, хирурги, их об этом просим, в то время как техническому персоналу отдаем приказы. Если начать раздавать приказы анестезиологам, то они пошлют куда подальше и уйдут заниматься чем-нибудь другим.

Пока Майк совместно с перфузиологами следил за тем, чтобы биохимический состав крови был оптимальным, я не сводил взгляда с маленького трогательного сердечка Кирсти. С ее новой коронарной артерией было все в порядке — она нигде не перекручивалась и не кровоточила. Впервые ее левый желудочек получал насыщенную кислородом кровь под тем же давлением, что и весь остальной ее организм. Между тем ее сердце по-прежнему напоминало перезревшую сливу и почти не билось. Более того, ужасно протекал митральный клапан. Хотя я отчетливо слышал, как сам только что дал указание продолжать качать кровь еще полчаса, на самом деле я думал о том, что мы попали, что сердце уже не спасти. Ребенок с большой вероятностью был обречен на смерть.

Разумеется, я не стал делиться своими мыслями с остальными. Нам уже столько раз удавалось спасать безнадежных детей, что они рассчитывали, что мне удастся помочь и этой девочке. Мой же собственный энтузиазм уже начал угасать. Я попросил оператора прекратить на какое-то время съемку, потому что никаких изменений в ближайшее время не предвиделось, и попросил Кацумата занять мое место за операционным столом, чтобы я сам мог немного отдохнуть. Я снял хирургический костюм и перчатки и пошел в наркозную сделать звонок. Майк последовал за мной.

«Вы сможете привести митральный клапан в порядок?» — спросил он меня.

«Не думаю, — последовал мой ответ. — Я попрошу Арчера предупредить родителей».

Я плюхнулся на стул и взял в руки телефонную трубку. Любезная медсестра поставила передо мной кофе и тарелку с пончиком. Дотронувшись до меня рукой, она почувствовала, как у меня вниз по шее течет холодный пот.

«Я принесу вам сухую рубашку», — сказала она.

Пять минут спустя Арчер спустился из клиники для амбулаторных больных в операционную.

«Подумал, что у вас могут быть проблемы. Я могу чем-то помочь?»

«Взгляни на эхокардиограмму», — сказал я. — Восстановленные участки в порядке, однако желудочки слишком слабые. Да еще и митральный клапан пропускает кровь. При такой частоте сокращений мы не можем обойтись без внешнего насоса».

У меня был полный мочевой пузырь, так что я отлучился в уборную. Когда я вернулся, мой мозг снова взял происходящее под контроль (теперь его ничего больше не отвлекало), а мне как раз нужно было максимально сосредоточиться. Мог ли я сделать хоть что-нибудь, чтобы все исправить? Хорошие идеи подходили к концу.

Левый желудочек был весь испещрен соединительной тканью, он был расширен, а теперь еще и в форме шара, а не эллипса, как это должно быть в здоровом сердце. От такого перекоса митральный клапан раскрылся и не мог самостоятельно закрываться. Пока левый желудочек усердно пытался перекачивать кровь по организму, более половины ее утекало обратно к легким. Функция сердца во время операции всегда временно ухудшается, однако в случае с Кирсти все было окончательно плохо. Мне оставалось лишь надеяться, что сердце придет в себя, отдохнув, пока работает аппарат искусственного кровообращения. Этого не случилось.

Последний шанс

Я вернулся в операционную, снова вымыл руки и поменялся местами с Кацумата. Он ничего не сказал, но выглядел явно упавшим духом — все было понятно без слов. Я попросил Майка начать вентиляцию легких и сказал перфузиологам готовиться к постепенному отключению аппарата. Теперь сердце Кирсти должно было взять кровообращение на себя, иначе ей предстояло умереть прямо на операционном столе. Мы все смотрели на экран ее кардиомонитора, надеясь увидеть, как поднимается ее кровяное давление. Оно ненадолго достигло половины от своего нормального значения, однако затем быстро упало, когда насос окончательно отключили.

«Снова подключим?» — спросил Кацумата.

Наблюдая за тем, как на экране эхокардиографа трепыхается левый желудочек, перфузиолог выразил сомнение о том, стоит ли это того. На самом же деле, он спрашивал: «Ее уже не спасти, так ведь?»

Между тем я не был пока готов окончательно сдаться. Наша неудача означала бы смерть этой маленькой девочки и вселенское горе для ее родителей.

«Давайте снова подключим и подержим еще полчаса».

Это уже было само по себе сомнительной затеей, так как длительное подключение к АИК всегда уменьшает шансы на успех.

Родители Кирсти ждали новостей в детской палате — Арчер уже пошел их предупредить. Когда мы вызвали его обратно, Бекки настояла на том, чтобы прийти вместе с ним к дверям операционной. Невозможно описать, что чувствует в подобных обстоятельствах мать. Я понимал только одно — уже совсем скоро у нее на руках может оказаться истощенное и бездыханное тело ее ребенка. Следовало ли мне ей сказать, что сердце девочки претерпело слишком серьезные повреждения, что диагноз следовало поставить несколько месяцев назад, а Кирсти подвела наша перегруженная система здравоохранения?

В тех очень редких случаях, кода ребенок умирал на операционном столе, я всегда лично разговаривал после операции с родителями. Я всегда этого боялся — пожалуй, это было самое ужасное в моей работе.

Вернувшийся с очередного перекура Майк сказал: «Ничего не изменилось. Можно нам выключить аппарат?»

«Нет, я собираюсь попробовать еще кое-что. Выключи вентиляцию легких. Включай камеру».

Это была наша последняя надежда. Чтобы оправдать то, что я собирался сделать, без привлечения законов физики было не обойтись: никогда прежде никто не делал ничего подобного с ребенком. Давление на стенку измученного левого желудочка Кирсти было повышенным из-за увеличенного размера полости. Недавно на одной конференции я узнал, что один бразильский хирург проделал ряд операций по уменьшению сердца людям с сердечной недостаточностью, ставшей следствием тропической инфекции — болезни Чагаса, — которая ослабляет сердечную мышцу. Подобную операцию пробовали проводить и другим пациентам с сердечной недостаточностью в Северной Америке, однако этот подход был подвержен огромной критике, и вскоре от него отказались. Мне показалось, что эта смелая методика может спасти Кирсти жизнь.

Я не собирался рисковать и снова останавливать сердце, так что взял новенький блестящий скальпель и разрезал бьющийся левый желудочек от основания до верхушки, словно расстегнув молнию на спальном мешке. Я начал с участка рубцовой ткани, стараясь не задевать поддерживающие митральный клапан мышцы, и сердце девочки тут же отреагировало на такое радикальное вмешательство фибрилляцией. В этом не было особой проблемы, так как риск попадания воздуха в кровоток отсутствовал.

Честно говоря, я был ошеломлен неожиданным видом внутренней поверхности сердца. Изнутри оно было покрыто плотным слоем белой соединительной ткани. Чтобы уменьшить диаметр желудочка, я вырезал полоски ткани по обе стороны от сделанного мною разреза, пока не добрался до кровоточащей мышцы, в конечном счете удалив добрую треть желудочка. Я попытался решить проблему с митральным клапаном, сшив вместе два его лепестка по центру, превратив его отверстие из овального в двойное, по форме напоминающее очки. Затем я просто сшил двойным стежком края мышцы вместе и закрыл сердце. В конечном счете это значительно уменьшенное сердце выглядело, как дергающийся черный банан. Ни на мгновение я не верил в то, что оно когда-либо снова запустится, не верил в это и никто из моих коллег. Большинство из них решило, что я тронулся.

Слухи о странной операции в пятой операционной быстро поползли по больнице. Вокруг собрались зеваки, а оператор продолжал все снимать. Нам нужно было проследить, чтобы из сердца вышел весь воздух, иначе потом он может попасть в кровоток, дойти до мозга и вызвать инсульт. Наконец, оставалось только запустить дефибриллятор и попытаться восстановить нормальный сердечный ритм.

«Все, — объявил я. — Попробуйте 20 джоулей».

Разряд! Сердце перестало трепыхаться, и, казалось, целую вечность его нормальная электрическая активность не хотела возобновляться — обычно это происходит самопроизвольно. Я ткнул сердечную мышцу щипцами, и она в ответ сократилась. На этот раз на кардиомониторе появился всплеск. Каким-то чудом этот черный банан выбросил в аорту кровь.

Майк снова взглянул на монитор эхокардиографа. «Оно определенно выглядит по-другому. Попробуем с кардиостимулятором?»

Я уже пришивал тонкие провода кардиостимулятора. Мы выставили на кардиостимуляторе 100 ударов в минуту и запустили его. Я попросил перфузиолога сбавить обороты насоса и оставить в сердце немного крови, чтобы проверить, будет ли оно ее перекачивать. На этот раз сердце не подвело. Более того, судя по эхокардиограмме, митральный клапан больше не давал течь. В этот момент я почувствовал, что у нас все-таки есть шанс. Наша жизнь действительно зависит от законов физики и геометрии.

Было уже за полдень. Кирсти была подключена к аппарату искусственного кровообращения вот уже больше трех часов подряд, и нам было пора ее отсоединять. Словно по заказу, через сигнал кардиостимулятора начал пробиваться ее собственный сердечный ритм. Естественный скоординированный сердечный ритм гораздо эффективней того, что генерируется за счет электрокардиостимуляции: он дает гораздо более сильный кровоток и давление.

Мы словно щелкнули в операционной выключателем. Мрачная атмосфера сменилась восторженным ликованием. У меня у самого в кровь выбросило адреналин, и от усталости внезапно не осталось и следа. Мы дали Кирсти адреналин, чтобы помочь ее сердцу справиться с кровообращением после отключения аппарата. Наконец, я дал указание «медленно отключать». Мы все еще опасались, что кровяное давление пойдет на спад, однако ее маленькое сердечко с его новой забавной формой продолжало усердно качать кровь.

«АИК отключен. Я не верю своим глазам», — сказал Майк.

Я ничего не говорил, однако посмотрел поверх маски на Кацумата. Он знал, что с меня уже достаточно.

«Позвольте мне закончить», — предложил он.

«Конечно».

Не веря своим глазам, я бросил последний взгляд на усердно трудящийся маленький черный банан, а затем повернулся к экрану эхокардиографа — совершенно неразборчивые для рядового человека белые, черные и голубые вспышки на мониторе также внушали уверенность. Было видно, как кровь проходит по левой коронарной артерии, а в левый желудочек под давлением входит через митральный клапан сдвоенная струя — перед нами было детское сердце невообразимой формы, которое теперь, наконец-то, работало.

После нашей встречи у порога операционной Арчер и родители девочки были уверены, что Кирсти умерла. Ситуация была неловкой и беспрецедентной, однако я был слишком выжатым, чтобы с ней разбираться. Я попросил медсестру-анестезиста снова вызвать мистера Арчера в операционную по пейджеру. Она выполнила мою просьбу, после чего предложила принести кофе.

Удостоверившись, что кровь нигде не подтекает, Кацумата тщательно закрыл грудную клетку.

«Такого еще никто не делал», — сказал он, подняв на меня глаза. Вскоре после этого Бекки в шоковом состоянии пришла в детскую палату интенсивной терапии. Она взяла в руку крошечную ступню Кирсти и воскликнула: «Она теплая. Она никогда не была еще такой теплой». Когда она начала плакать, я ушел. Это был очень долгий день.

Кристи теперь 18, и она жизнерадостный подросток, любящий спорт, однако умри она тогда, и мы никогда не узнали бы про то, что сердце способно к такой удивительной регенерации. Возможно, ее случай еще поможет спасти в будущем бесчисленное количество жизней.

Обложка: ООО «ЛитРес»