Управление подпиской«******* [задолбали] маски, ****** [задолбал] Илон Маск»: Как нойз-рокеры Jars озвучили 2020-й
![«******* [задолбали] маски, ****** [задолбал] Илон Маск»: Как нойз-рокеры Jars озвучили 2020-й](https://img.the-village.ru/_Fl1zm1_9Fy3TmwLjH9qZF0oc4N7SLzG8zK9Ql8MVc4/rs:fill:940:630/q:88/plain/2020/12/11/940Harvest_fest_Крис_Давыденко2--inst_-zloy_mcrzs-.jpg)
Это худший год. Не верите мне — пожалуйста, вот обложка одного из последних номеров Time. Там так и написано: «2020. Худший год в истории». Каждый день умирают люди. Каждый день кто-то с кем-то ссорится. Кто-то где-то даже умудряется воевать. Политики несут херню. Как же это все… И тут нужные слова находит Антон Образина, лидер московской нойз-рок-группы Jars, констатирующий в первой же строчке первой песни нового альбома группы «ДЖРС III»: «****** [задолбал] 20-й, ****** [задолбал] капитализм».
Слишком прямолинейно? Ну да. Но не думаю, что есть слова, которыми можно описать этот год лучше. Да и нужно ли? Как Образина говорит сам: «Сейчас идет соревнование, кто выскажется как можно менее понятно. Shortparis — хороший пример: их новый клип все связали с событиями в Беларуси, хотя я ничего такого не увидел. Ну чего, мужики бегают. И из текста тоже совершенно непонятно. У меня тоже была проблема с излишним заворачиванием текстов в дебри непонятные, и хотелось от этого отойти. Плюс мне сам процесс написания доставил определенное удовольствие. Вижу, что ******* [задолбало], о том и пою».
«Всегда присутствует какой-то внутренний ценз, стремление сделать высоко и изысканно. Мне это не нравится, и я хочу это преодолеть»
Кому еще досталось в «******* [Задолбало]», можно перечислять долго: Илон Маск, художники, философы, лень, эффективность, музыка, работа, простыня и «я сам». «Я объявляю автономию от момента, — поет Образина в неожиданно прилипчивом финале песни. — Здесь и сейчас мне не подходят. Нужны другие — от современности никак не отмыться. Была ***** [херня], и дальше будет только хуже».
После этого Образина уже не сбавляет обороты. В «Мистере визионере» он проходится по культу работы и оптимистичных капиталистов: «***** твое дело всей жизни, ***** твое преображение мира, ***** твое видение завтра, ***** работать за твою идею». В «Черном прикосновении» — по токсичной маскулинности: «Я здесь власть, я мужчина с сердцем из черной резины, с печенью из черной резины, весь сделанный из черной резины, я/мы из черной резины». В «Спидкопе» — по ментам: «Стать животным, ******* [бить] слабых — все возможно, если ты спидовый мент. Обеспечь себе место в аду, ад не будет ждать». И так далее.
Это действительно самый злой альбом. И искренний. «Хотелось выбраться из этой скорлупы, брони, в которую ты запираешься, и твои настоящие мысли становится видно. На самом деле получился эмо-альбом, если можно так сказать», — шутит Образина. Идеальный саундтрек этого года. И, что самое главное, абсолютно не безнадежный.
«Раньше, на „ДЖРС II“, было ощущение безвыходного ******* [трындеца] какого-то, и хотелось его передать. И, в принципе, получилось, — говорит Антон. — Но сейчас понятно, что на самом деле безвыходный ****** — это вся наша жизнь. Зачем еще и петь об этом, утверждать его музыкально? Лучше попытаться по нему ****** [долбануть]. Наверное, общий музыкальный и лирический посылы этого альбома как раз в том, чтобы ударить по ******* [трындецу]».
Ну да. «Этот поезд в огне, — цитирует Образина Бориса Гребенщикова в песне «Сверхмарафон». — И я — машинист».
— Насколько тебе тяжело без концертов? Вы же активно вживую играете в обычных условиях.
— Это полный кошмар, у нас около 70 концертов было в прошлом году, а в этом году их было четыре. Включая концерт 1 января в полночь. Это ментально и даже физически давит. На репетиции поиграть — уже хорошо. Это сводится сейчас к каким-то простым животным реакциям: два-три дня ты не орал, не шумел, потом пошел на Электрозавод, три часа поорал и пошумел, и уже можно прожить еще неделю. Фидбэка и взаимодействия очень, конечно, не хватает, но все же не настолько, чтобы я сейчас пошел и замутил концерт, потому что, мне кажется, это будет не по кайфу.
— Кстати, про прошлый год. У тебя опять сменился состав. Как на тебе это сказывается и как влияет на музыку?
— Сейчас это не особо тяжело, потому что это все происходит не конфликтно. То есть, если человеку надо уйти по тем или иным причинам, я за ним гоняться не буду и пытаться удерживать насильно. Просто нужно посмотреть по сторонам, понять, с кем тебе хотелось бы поиграть, кому хотелось бы поиграть с тобой, и потом тоже по возможности не замыкать чуваков на наследии прежних чуваков. Делать так, чтобы они играли так, как комфортно им, в своем стиле. Каждый раз новые ребята приносят свой вайб в наш музон. Миша Ракаев и Паша Орлов, которые стали играть с Jars в том году, суперкрутые музыканты. Ну типа до того, как я приду на репетицию, они играют какой-то фанк. А я не умею импровизировать вообще. И я смотрю на это и думаю, что если бы я был каким-то профессиональным музыкантом, я бы сейчас подыграл им и мы бы стояли трое, самодовольно качали головами, как настоящие профессиональные музыканты. Но нет. И это чувствуется — сейчас Миша с Пашей привнесли в музыку Jars легкость, такой танцевальный грув.
— Я так понимаю, изначально это был вообще другой альбом.
— Да, целая куча разных обстоятельств на него повлияла: начиная с прошлогоднего тура, после которого у нас барабанщик Саня ушел из-за болезни, и заканчивая локдауном, когда я, собственно, все эти песни собрал у себя на домашнем компе в виде демок. Он просто сложился сам по себе, у меня не было какой-то суперзадумки, какой он должен быть. Бесит вся эта канитель с задумками, когда ты думаешь: «О, у меня новый альбом будет эмо», пытаешься под это все подгонять, и получается говно. Гораздо проще что-то наиграть, чтобы песня сама собой получилась, потом сам собой получился текст, и ты думаешь: «О, сложилось». Пускай и не так, как ты задумывал. Так и здесь — сначала эти демки случились, потом появились тексты, некоторые из которых я, абсолютно не запариваясь, за 10–15 минут писал.
— Песни «Москва слезам не верит» и «Черное прикосновение» — про токсичную маскулинность. Это важная тема в русском панк-роке — одна из песен с последнего альбома Kick Chill была про это же. Как они у тебя появились?
— Обстановка окружающая наталкивает на эти мысли. Ты читаешь про #MeToo, про #MeToo в журналистике. Абсолютно кошмарно. И понимаешь, что ты сам вел себя как мудак, постоянно сталкиваешься еще с мудацким поведением других пацанов. Из этого «Черное прикосновение» и сложилось. Но я себя из мудаков тоже не выписываю. Я тоже бывал не хорош.
— Ну да, плюс на наших же с тобой глазах фемпанк появился, по сути.
НОВАЯ МУЗЫКА
«Позоры»: «Когда меня называют адекватной феминисткой, я стараюсь стать неадекватной»
Читать— Общение с Леной [Кузнецовой] и вообще феномен «Позоров» (Образина какое-то время играл с «Позорами» на басе. — Прим. ред.), конечно, тоже повлиял. В прошлом году, когда они активно играли, это был суперпрорыв. Самое крутое, что я наблюдал в местном панк-роке. Грубо говоря, это и был панк-рок. В этом есть неподдельный заряд, который на тебя воздействует и заставляет на эту тему думать.
Обложка: Крис Давыденко
