Народный Хеллоуин: Что не так со спектаклем «Черный русский» Длинные косы и шипованные каблуки на премьере ожидаемой постановки Максима Диденко

Красная дорожка с позолоченными ограждениями, люди в модных укороченных брюках ищут свои имена в списках и мимо охранника поднимаются по парадным ступенькам особняка в Малом Гнездниковском переулке. Сегодня это дом знатного русского барина Кирилы Троекурова, где разворачивается действие иммерсивной постановки Максима Диденко по «Дубровскому» Пушкина. В холле пахнет еловыми ветками, уложенными вдоль стен, а мы двигаемся дальше в сторону зеркала, закрепленного внутри вертикально стоящего гроба, чтобы надеть маску оленя, лисы или совы. Теперь все готово к спектаклю (но пока кажется, что к вечеринке) в этом мрачном доме, «где все сходят с ума». 

Девушка в костюме инокини, раздающая маски, определила меня в совы. Это значит, что я иду по линии хозяина дома Кирилы Петровича, а не по линии Маши или Дубровского, на которые я тайно рассчитывала. «Всегдашние занятия Троекурова состояли в продолжительных пирах и проказах, жертвою коих бывал обыкновенно какой-нибудь новый знакомец» — пока гости собираются, я шатаюсь по первому этажу, размышляя, насколько далеко зайдут режиссер с актерами в заявленной иммерсивности. Будет ли забава, когда гостя запирают один на один в комнате с медведем, и выпустят ли нас вообще отсюда, а то ведь развеселенный пуншем хозяин вполне может приказать запереть ворота до утра. «Остерегайся мужчин в черном», — прерывает меня героиня, похожая на одну из трех девиц с пряжей из «Сказки о царе Салтане», и вкладывает мне в руку записку. Спустя несколько минут она повторит свое заклинание, вручив мне уже яблоко. «Оно, наверное, с ядом», — думаю я, но вовремя вспоминаю, что это из другой сказки. С этими запиской и яблоком как носителями тайного знания я буду ходить все полтора часа, что длится спектакль, с полной уверенностью, что что-то мне пригодится, чтобы отравить князя Верейского или хотя бы открыть какую-нибудь ветхую дверь.

Отсортированные на три вышеупомянутые группы, мы разбредаемся, ведомые актерами, по разным комнатам небольшого особняка, в дыму и под чьи-то громкие завывания. Разобрать, кто из героев кто, несложно, так что перечитывать роман перед просмотром не обязательно. Вот этот импозантный молодой человек, одетый на французский манер, видимо, Дубровский; этот барин лежит в ванне с девушками и ратует за христианские ценности — значит, Троекуров; а вот это Равшана Куркова — определенно, Маша. Действие развивается в том же порядке, что и у Пушкина, но строится не на привычных сценах с диалогами, а на крупных метафорических эпизодах, где актеры в основном танцуют и поют, но опять-таки не текст первоисточника, а, например, неофициальный национальный гимн из XVIII века «Гром победы, раздавайся!» или девичью народную песню «Прощание с красотой. Расплетание косы». Из-за музыки, в которой композитор Иван Кушнир смешал традиционные песнопения с минимал-техно и трип-хопом, меня не покидает ощущение затейливой костюмированной вечеринки. В какой-то момент нужная ассоциация находится: «Черный русский» — это отечественный Хеллоуин в черно-белых тонах с косами, босыми ногами и медведем, а также ходячими мертвецами в перьях, трусами с принтом американского флага и высокими шипованными каблуками. Стильный русский народный рейв.

В спектакле заняты более 30 актеров: по несколько Маш и Дубровских, четыре Лукерьи и две Дуни — полубезумные дочери из «Станционного смотрителя». Три героя с окровавленными лицами точат топор — это Архипы, деревенские мужики. И так далее. Все они, как уже было сказано, разыгрывают три разные сюжетные линии, так что посмотреть все вам не удастся, о чем заранее предупреждает программка. Мне, например, было обидно пропустить первую встречу Дубровского и Маши в беседке у ручья и то, что случилось с Шабашкиным, которого я кормила пельменями. Зато все остальные пропустили гарем Троекурова и его эти самые трапезные забавы — соревнования по поеданию без рук, когда актер, игравший Шабашкина, попросил покормить его черными пельменями, предварительно макая их в белоснежную сметану. Этот момент — верх иммерсивности спектакля. В дизайнерской трапезной, похожей на студию для съемок кулинарного шоу, лежат разогретые закуски, а повар черным ножом нарезает черную колбасу и угощает ею зрителей. И вот ты стоишь с этими пельменями, будто участвуешь в конкурсе на свадьбе, Троекуров орет: «Угощайтесь, гости!» — а гости кивают и жуют. Для пущей вовлеченности чуть поодаль стоят ряды стопочек. Я понюхала — водка. Мимо проходящая девушка в маске оленя не останавливаясь хлопнула одну. Мы двинулись дальше.

Дальше была сцена в хлеву с настоящими гусями, козленком и свиньей («Контактный зоопарк!» — радовались зрители), где пьяный Троекуров дрался с медведем под возгласы прислуги. Потом — танцы разбойников в лесу среди черных сосен. А потом мы оказались все вместе в большом зале на балу и после не разлучались.

Сюжет «Дубровского» незамысловат, и написан он просто и прямо, без особых изяществ. Анна Ахматова, считая эту незаконченную повесть Пушкина его единственной неудачей и стремлением заработать, говорила: «Это, в противуположность „Пиковой даме“, вещь без Тайны. А он не мог без Тайны. Она, одна она, влекла его неудержимо». В спектакле Диденко, который сам называет его «попыткой исследовать современное общество», эта тайна — как и, видимо, в жизни — не появляется.

Спустя более 180 лет «„Черный русский“ — человек неотесанный, дикий, некультурный» (как написано в пресс-релизе) никуда не делся и деться не может. Вместе с его пьяным угаром, склонностью к фатализму, тщеславием и жаждой подчинять. Пушкин, не стесняясь, вставил в самое начало романа длинное заключение суда между Троекуровым и Дубровским-отцом, объяснив это фразой «Полагая, что всякому приятно будет увидать один из способов, как на Руси можем мы лишиться имения, на владение коим имеем неоспоримое право». Этот способ — подкупить судей и полицейских. Ничего нового быть не может. О какой тайне говорила Анна Андреевна? 

Убирая дистанцию между актерами и зрителем и вовлекая всех в эти национальные игры, режиссер в очередной раз констатирует тот факт, что мы разучились молиться, потеряли всякий страх и не ведаем, что творим, а заодно напоминает, что некоторые и не умели этого делать никогда. «Черный русский» — это калейдоскоп из сцен русской праздной жизни с присущими ей смертными грехами и безумием. Как коктейль из водки с кофейным ликером: вкусно и красиво, но заканчивается ясно как. И если бы пара гостей в стремлении к пущей иммерсивности задержались у ряда стопочек и полезли бы в финале танцевать на огромный крутящийся стол, ну или как-нибудь иначе выказали свое хорошее настроение, спектакль стал бы заметно живее. Заявленная сумасшедшая атмосфера триллера должна, видимо, возникать из-за темного света, дыма и актеров, которые изредка многозначительно смотрят тебе в глаза или берут за руку. Но зрителям, видевшим другие спектакли-променады, или просто открытым новому, это вряд ли покажется чем-то удивительным или устрашающим. С ума никто не сошел, все просто развлеклись — жаль, фотографировать нельзя.

Наверное, будет некорректно отнести высказывание Диденко о народном театре к «Черному русскому»: это дорогая красивая постановка, участие в которой стоит 5 тысяч рублей. Но своей понятностью и внешним богатством она очень даже к народу близка — как любое театральное шоу со спецэффектами. Безусловно, оно найдет и уже нашло своего зрителя: билетов на премьерные показы давно нет, остальные раскуплены на две недели вперед. Однако фразы из описания о том, что «каждый видит свой собственный спектакль», что там «не принято держать себя в руках», как и то, что это первое мероприятие в этом жанре, звучат слишком громко. Почему мне стоит остерегаться мужчин в черном, я так и не поняла. Наоборот, они все время помогали всем понять, где встать, куда нельзя садиться, в какую сторону смотреть и так далее. Записка тоже еще не пригодилась, а уже раздаются выстрелы, и голос из громкоговорителя просит немедленно покинуть помещение.

«Приглашаем вас пройти ногами и прочувствовать сердцем неоконченное произведение А. С. Пушкина „Дубровский“», — написано на сайте спектакля. Пройти ногами — это да. А что нужно было почувствовать сердцем? Может, иронию — когда в конце, после пьянств, несчастных свадеб и перестрелок все актеры стали скандировать строки «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы»?