«Чувства без ожидания»: Эксперты — о городской архитектуре и проекте «Петербург. Где мы живем» Как прошла публичная дискуссия, посвященная выходу второй книги The Village

По большому счету есть две плоскости. Есть официальное пространство, где происходит какая-то работа с памятниками архитектуры, с объектами защиты наследия. И есть некая параллельная вселенная — низовая инициатива. Книга The Village во многом обращается ко второму пространству. Проблема заключается в том, что эти два больших пространства очень плохо друг с другом взаимодействуют и плохо очень сочетаются. Очень часто совершенно непонятно, где точки соприкосновения. В результате происходят парадоксальные вещи. Например, возникает сообщество по изучению, скажем, архитектурных объектов: там скапливается огромное количество информации, лежат готовые экспертизы на здания, но при этом государственные органы этого всего не видят, как будто ничего попросту нет.

Или противоположная история: скажем, есть человек, который располагает средствами для того, чтобы восстановить памятник архитектуры, он покупает историческое здание, сам на любительском уровне его изучает, понимает, что может сделать из этого объекта «конфетку», инвестирует в него и таким образом его полностью уничтожает. На своем низовом уровне он проявляет волю и энергию, но при этом абсолютно не знает, в какую сторону ему надо двигаться. С этим связаны разные парадоксальные примеры реставрации, когда купленные объекты фактически теряют историческую ценность.

Но есть и хорошие примеры — в первую очередь, на мой взгляд, они связаны с низовыми инициативами мониторинга. Например, горожане просто фотографируют из своего окна какую-то стройку, привлекают к проблемному объекту внимание, собственника реставрируемого здания, урезонивают — и в конечном итоге получается что-то нормальное.

Способны ли низовая инициатива, массовый интерес к культурному наследию как-то помочь нашей исторической архитектуре? Простой ответ: да, способны, но не факт, что это произойдет. В Петербурге вот уже несколько лет наблюдается печальный процесс — более-менее массовое разрушении памятников. У нас сейчас сотни аварийных домов в центре. Самый известный из таких аварийных домов — это Конюшенное ведомство. Можно просто пройтись по улицам — мы тут же обнаружим несколько домов, которые явно уже нежилые и судьба которых без вмешательства печальна. К сожалению, наше правительство не имеет никакого плана по сохранению исторического центра. А если специально исторический центр не сохранять, то его не будет. Это такой процесс, который требует вложений, инвестиций не только денег, но и времени, каких-то профессиональных компетенций.

Что могут сделать в данном случае низовые инициативы, общественный интерес? Во-первых, наше правительство все время подогревают, хотя бы на уровне слов они начинают осознавать проблему. Это очень здорово. Во-вторых — и в этом, конечно, большая заслуга тех статей The Village о домах, которые вышли — мы начинаем это наследие обживать. Мы не просто абстрактно любим дома, а начинаем с ними взаимодействовать, сокращаем дистанцию.

Правительство нервничает, менталитет горожан меняется, все это подталкивает власти к неким положительным действиям. Но тем не менее, я уверена, что на данном этапе в Петербурге без специальной программы, в которой будут участвовать профессионалы, которая будет иметь не только архитектурные, но и экономические подходы, просто на низовом уровне проблему не решить. Если у вас есть деньги и старый дом, вам будет очень трудно и дорого даже просто согласовать документы для его реставрации. Я вас уверяю: через год вы пожалеете, что в это ввязались. Но если процесс будет упрощаться, а законодательство оптимизироваться, если будут программы льготной аренды, льготной передачи собственности, если будут понятные законы, которые позволяют процесс контролировать, ситуация изменится.

Проще говоря, если начать приводить в порядок экономические процессы, наша любовь к старым зданиям будет очень полезна для этих зданий. Пока же на этом этапе, я боюсь, это просто любовь, чаяния, чувство. Это тоже неплохо. Нужно поддерживать это чувство без ожидания.

Низовая инициатива, любовь к городу, к исторической застройке формируют какую-то дискуссию. Мы видим разруху, обшарпанные внутренние двери, облупившуюся штукатурку и начинаем воспринимать это не как данность, а как проблему, которую можно решить — в том числе благодаря частным маленьким инициативам.

Есть хороший пример — дом Станового на пересечении Старорусской и Мытнинской улиц. Там заявил о себе житель дома, неравнодушный горожанин: постепенно по его инициативе покрасили брандмауэр, потом заменили аляповатую вывеску, потом заменили двери, выходящие во внутренний двор-колодец, сделали их деревянными, потом восстановили старинную дверь и так далее. Потом неравнодушный житель заручился поддержкой домового совета, поддержкой СМИ, групп во «ВКонтакте», в том числе градозащитных, процесс получил новый масштаб. Мне кажется, это хороший пример: он вдохновляет, вселяет веру в то, что можно что-то изменить.

Очень важно, что тема нашей дискуссии параллельно уже реализуется на практике: пальцев двух рук не хватит, чтобы перечислить блоги, где можно посмотреть, куда обратиться, если вы видите незаконную рекламу, уродскую вывеску или видите, что выламывают старинную дверь, выносят витражи или перила. Ну и отдельный процесс — популяризация: благодаря многочисленным частным инициативам происходит массовый ликбез, это влияет на активность горожан и, как следствие, на масштабы защиты исторической застройки.

The Village — городское издание, наша основная задача — помогать жителям чувствовать себя в городе комфортно, помогать ориентироваться в городском пространстве. И рассказы про архитектуру — это возможность помочь чудесным старым домам; это истории, которые обладают большим психотерапевтическом эффектом для горожанина. Город перестает быть чужим, декорацией, на фоне которой человек транзитом просто перемещается из дома на работу или в какое-нибудь кафе.

Город приобретает содержание, горожанин чувствует себя спокойнее, он начинает воспринимать эти дома как что-то родное, он лучше понимает, в чем смысл архитектурных стилей, чем тот или иной дом интересен, почему какой-то дом ему нравится больше, а какой-то меньше. Город становится более понятным пространством, это уже не агрессивная и  отчужденная среда, а что-то родное. 

В случае с градозащитниками тоже заложено простое противоречие. Есть банальная установка: Петербург — это город-музей; культурный человек по идее должен это воспринимать как таблицу умножения. Хотя, на самом деле, очень многие горожане, которые считают, что они разбираются в архитектуре, не осознают, что исторический центр Петербурга занимает только шесть процентов от территории города. Можно оценить, насколько пятно, находящееся под официальной охраной, в реальности составляет относительно всего пятна города. 

Градозащитники — это очень сознательная и активная группа граждан, которая концепцию низовой инициативы понимают абсолютно буквально. Они четко отвечают на вопрос, что конкретно я могу сделать. У них нет сомнений, что я конкретно должен немедленно начать действовать. В этом есть мощная энергия. Но возникает сразу же парадокс. Это охранники, охранители города-музея, для которых город — абсолютно непререкаемая, несгибаемая скала, которая должна сохраняться. Низовая инициатива по большому счету воплощается в противоречивую энергетику, которая практически всегда в самом радикальном варианте заканчивается агрессией и  отрицанием какого-либо развития.

Главный вопрос, есть ли тут какая-то средняя линия. Реально ли находиться в градозащитном сообществе и не быть радикалом, который отрицает любое развитие, ремонт задний, реставрацию, и действует по принципу «только не трожь».

Градозащитное движение в Петербурге сыграло колоссальную положительную роль. Во многом благодаря ему мы сохранили Петербург, благодаря ему он не пал целиком жертвой капиталистического бума 1990-х и начала 2000-х годов. С другой стороны, бывают перегибы на местах, назовем их так.

Но не могу назвать градозащитное движение тормозом развития — это очень сложное и противоречивое явление. Почему? Потому что градозащитники упрощают ситуацию. Например, они говорят, что мы не тронем Конюшенное ведомство — и все. Они добились этого несколько лет назад, было принято решение, что Конюшенное ведомство не будут отдавать под реставрацию и под отель. Прекрасное решение. Но с тех пор Конюшенное ведомство бросили. Оно стоит, разрушается, мы больше не слышим градозащитников.

Также я знаю немало случаев, когда известные градозащитники (обойдемся, разумеется, без имен) приходили в крупные компании и просили очень крупные деньги за экспертизу. То есть это часто инструмент шантажа. А в каких-то случаях это также инструмент наработки популярности: ты защищаешь здание и становишься дико популярным на этой волне. Это сейчас называет хайпом, градозащитники одними из первых вычислили этот феномен.

В буддизме и индуизме есть идея, что противоположности — это суть одно и то же. С моей точки зрения, градозащитники представляет дуальную пару с девелоперами. Они не могут друг без друга. Они примерно одинаково разрушительны. Нам нужно, как учит буддизм, выйти из этой дуальности, понять, что развитие и сохранение не то что не противоречат друг другу, они друг без друга невозможны, это один и тот же процесс. Мы обживаем этот город, сживаемся с ними, лучше понимаем и развиваем. У нас нет другого пути. Развивать — это не значит, что надо все снести и построить на  месте разрушенного многоэтажки.  Мы должны все, что можно, восстановить, а что не сохранилось — должны элегантно современно приспособить к современным нуждам. Мы должны всегда помнить, что математически любое наследие, которое создано в прошлом, рано или поздно разрушится. Когда мы думаем о будущем, мы должны думать, что мы создаем сейчас. Если так ставить вопрос, то конфликта никакого не будет.

Пока же в градозащитной среде злоупотребления повсеместны. Некоторое число людей, которые сделали это своей профессиональной деятельностью, свою жесткую позицию выдают за глас народа. Я знаю, что в городе есть игроки, которые были бы готовы развивать его, делать интересные проекты, но их честные порывы останавливает риск, который у нас называется «общественное мнение».

Градозащитное движение — и правда противоречивое явление. Все хорошо в меру. Градозащитники часто не стремятся увидеть ситуацию во всей ее сложности и объеме. Когда мы говорим об архитектуре, мы говорим не только об архитектуре. Мы говорим о каких-то политических вещах, экономических, технологических. 

В целом Петербург — это очень консервативный город. С одной стороны, я могу это понять. Город воспринимается как город-памятник, все радеют за его архитектурный облик, за скайлайн, небесную линию, силуэт города на фоне неба, за общую панораму. Но вот характерный, всем известный сюжет: как мне кажется, последняя мощная волна градозащитного движения началась с постройки предполагаемого «Охта-центра», который сейчас преобразовался в «Лахта-центр». Изначально все беспокоились, что небоскреб будет разрезать панораму, скайлайн города. Не без участия градозащитников перенесли небоскреб в Приморский район. Теперь, когда вы идете по Троицкому мосту, этот небоскреб разрезает самый узнаваемый скайлайн нашего города — силуэт Петропавловской крепости.

Но в любом случае, мне кажется, что  явление градозащитничества тоже дуальное. С одной стороны, оно может быть тормозящим фактором. С другой стороны, это фактор, с которым при планировании новых проектов приходится заранее считаться. Возможно, это тормозит реализацию современных интересных проектов, к которым не готова широкая публика. Но, с другой стороны, нас это в каких-то случаях оберегает от неконтролируемых бизнес-интересов.

В Петербурге нет современной архитектуры. Для современной архитектуры характерны международный резонанс и публичность: она сразу же попадает в какие-то издания, блоги, подборки, книги, красочные альбомы. Сегодня, чтобы постройка прозвучала, чтобы она стала интересна, чтобы ее назвали качественной современной архитектурой, не нужно дожидаться, чтобы ее признали памятником, чтобы она стояла и ждала своего признания 30–50 лет. В мировой практике есть прецеденты, когда высококлассной современной архитектурой признают даже временные объекты. В Петербурге нет ничего подобного. Есть такое всемирное издание, как «Атлас современной архитектуры» издательства Phaidon. Это такая огромная толстая книга, в которой собираются свежие качественные объекты современной архитектуры по всему миру. Россия в этой книге всегда плохо представлена. Но из Москвы один-два объекта в эти атласы все же попадали. Из Петербурга ни один не попадал, даже не рассматривался.

В нашем городе, с точки зрения архитектуры, просто ничего не происходит. Это ровная кардиограмма, пульс, который идет на нуле. Даже какие-то вещи, которые бьют инженерные рекорды. Например, та же самая башня «Газпрома» высотой почти полкилометра — она никому не интересна, потому что есть какие-нибудь небоскребы в Шанхае или в Дубае, которые гораздо интереснее. У нас же это просто казус: обычный полукилометровый небоскреб нельзя назвать ярким примером современной архитектуры

Я не соглашусь с Сашей в деталях. У нас есть от пяти до десяти объектов современной архитектуры, которые, может быть, не блестящие, но имеют полное право современной архитектурой называться. Это реставрация, например, офиса на Почтамтской улице, четыре двора, которые делали итальянцы. Это, конечно, «Лахта-центр», который все же, с точки зрения инженерии, хорошая конструкция. Это огромное для Петербурга достижение, прямо уникальное. Потому что в основном строят плохо. У нас есть совершенно гениальное сооружение — Западный скоростной диаметр. Я считаю, это шедевр дизайна. Он мне нравится больше, чем мосты Сантьяго Калатравы. Видно, что его делали с каким-то художественным прицелом, это получилось. Несколько зданий Сергея Чобана заслуживают того, чтобы называться современной архитектурой.

Конечно, за 25 постсоветских лет все перечисленное  — до обидного мало. Почему так? Мы говорили о консерватизме как об общей петербургской проблеме. Думаю, дело не только в этом. У нас совершенно прогнившие профессиональные институции. Качество архитектуры везде обеспечивается очень высоким уровнем и довольно большим влиянием профессиональных институций, Союзов архитекторов (в Англии, например, это называется Королевским институтом британских архитекторов). Союзы архитекторов пишут законы, которые регулируют архитектурную деятельность. В России уровень экспертизы очень низкий.

У нас нет не только выдающейся современной архитектуры, у нас просто ужасное качество среднего здания. Поезжайте в любую страну, даже в Восточной Европе все с этим уже намного лучше. При этом, думаю, у нас нет другого пути, кроме как идти вперед: ночь темна перед рассветом. Я верю, что рано или поздно кто-то захочет реформировать систему. Появится волевой губернатор или вице-губернатор, который будет приглашать сюда хороших архитекторов, и как-то все закрутится.

Мне бы очень хотелось жить в красивом историческом и при этом современном городе. Мне кажется, что современный и исторический город — это не взаимоисключающие вещи. При этом совсем необязательно пытаться внедрять современную архитектура именно в Центре, на Васильевском острове, на Петроградской стороне. У нас есть прекрасная Выборгская сторона, правый берег Невы. Это территория, где современная архитектура будет смотреться гармонично и органично. 

Мне вообще кажется, что Петербургу не хватает именно достойных альтернатив (как стилевых, так и территориальных), чтобы преодолеть общую тягу к консерватизму. Появляются новые здания, жилые комплексы, торговые центры, бизнес-центры, но, по моим наблюдениям, это в основном что-то с приставкой «нео»: неоклассическое оформление, неорусский стиль, необарокко. Но можно посмотреть на Европу, любимых северных соседей, чтобы вдохновиться, понять, как можно не напрямую цитировать историческое наследие, не буквально воспроизводить его в неоформах и неостилях, а находить городскую идентичность и какую-то преемственность в современных решениях.

Есть интересный прецедент, показывающий, как современная архитектура может разогнаться при определенных условия. В Китае за год стало производиться и строиться такое количество качественный, популярных, попадающих в книжки и путеводители современных зданий, что местные власти были вынуждены издать специальный указ, ограничивающий появление таких проектов, потому что они негативно влияли на туризм. Китайцы не хотят ездить за границу, хотя есть задача стимулировать внешний туризм, они ездят по собственной стране, смотрят свои здания, радуются своей качественной архитектуре — и это стало проблемой. У нас при том же вертикальному управлении история обратная. За пределами Москвы не строится ничего, в Москве находится 80 процентов бюджета России, 20 процентов остается на всю остальную страну.

В других городах, в том числе в Петербурге, тоже появляются современные качественные здания, построенные на частные деньги. Но эти частные деньги находятся в определенной системе распределения капитала, который тоже входит в уже упомянутые централизованные 80 процентов. В Петербурге, например, все, что достигало определенного уровня качества, было построено на деньги «Газпрома». При этом «Газпром» — компания, у которой капитализация ниже, чем у Facebook. То есть даже она не является тем крупным игроком, который способен радикально изменить петербургскую современную архитектуру с точки зрения качества, обеспечить тот уровень, который есть хотя бы в Китае, ОАЭ и так далее.