«Мы не смогли сдать тест на коронавирус и лечились от пневмонии в деревне» Побег из подмосковной поликлиники, консультация по WhatsApp и двухмесячная изоляция в деревне

Я сразу подумал, что это коронавирус — ну а что еще? Варе говорю: «Беги домой, пока есть возможность». Она отвечает: «А ты бы от меня в такой ситуации сбежал?» Конечно нет. Варя написала всем, с кем мы планировали встретиться, что все отменяется. А я начал обзванивать всех, с кем контактировал последнюю неделю. Мол, чуваки, у меня температура, я теоретически мог вас заразить, если это оно, рекомендую тоже уйти в режим самоизоляции. Большая часть людей, с которыми я контактировал, тут же тоже засела на две недели.

Самое важное, что нужно сделать в такой ситуации, — отследить и предупредить всех, с кем вы общались до этого. Единственный человек, у которого проявился хоть какой-то признак, был мой друг Костя. У него поднялась небольшая температура (37,3), но она пропала через пару дней, и он успел сдать тест (через знакомых на базе МЧС) — выяснилось, что он не болен. У всех остальных все было окей.

Последние три дня перед тем, как я почувствовал симптомы, я уже был на теме личной безопасности. Ездил в метро замотанный в арафатку и ни за что не хватался, в каршеринге надевал одноразовые перчатки, с пацанами не ручкался, всех учил мыть руки и обливаться санитайзером. Поэтому, может быть, никого и не заразил.

Варвара: На следующий день померили температуру, она опять высокая — дальше все время ноздря в ноздрю: у одного 38, у второго 37,5. Мы едим «Дошики» и вообще не чувствуем вкуса. Как будто мочалку ешь. Добавили туда перца — ноль эффекта. Так что мы экипировались масками, перчатками и ломанулись на своей машине ко мне — в загородный дом.

Первая попытка сдать тест и переезд в загородный дом

Варвара: Я живу в съемном загородном доме недалеко от Москвы — километров 15. Тут все очень простенько и скромно, бешеные проблемы с водой, зимой чертовски холодно. Во многом я тут живу потому, что у меня есть лошадь. Я построила ей маленький уютный домик, забрала ее с постоя, и вот мы с ней с уже восемь лет здесь живем. На ней никто не ездит, она просто мой друг — как собака.

Я не готова опять отдавать ее на постой. Поэтому всеми силами мы переоборудовали дом так, что здесь можно жить круглый год — не суперудобно, но довольно комфортно.

Артем: Мы чувствовали себя прекрасно, у нас не было ни кашля, ни насморка, ни ломоты в теле. Вокруг было очень много слухов, поэтому мы старались смотреть на то, что говорит ВОЗ. Ну а самое главное — слушали друг друга фонендоскопом, есть ли свисты и хрипы в легких, считали пульс, измеряли частоту дыхания. Варя довольно прошарена в ветеринарии, я когда-то учился на медбрата. Плюс мы понимали, что варианта лучше, чем уехать в самоизоляцию, быть не может, если мы болеем в легкой форме. Панику в основном создавали не мы, а наши друзья и приятели. Начали писать молодые мамы из числа знакомых, мол, жрите немедленно антибиотики, парацетамол, уезжайте на скорой в Коммунарку.

Варвара: Мы поняли, что через государственные каналы сдать этот тест почти невозможно. Ближайший «Гемотест» у нас в Мытищах — ехать совсем недалеко. Но оказалось, что ты не имеешь права прийти и сдать тест, если у тебя есть хоть какие-то симптомы, например повышенная температура. По крайней мере, тогда так было. То есть за деньги сдать тест можно, только если ты здоров.

Потом мы начали выяснять, к кому все-таки приезжают на дом. Выяснилось, что только к тем, кто железобетонно прилетел из-за рубежа. Неважно откуда. Хоть в рекомендациях и были указаны Южная Корея, Италия и Иран — к тебе приедут, даже если ты из Азербайджана или Украины прилетел.

Мы же оказались мимо радаров: нет контактов с приехавшими, мы сами ни откуда не приехали, но у нас есть симптомы. И вот такими случаями, оказывается, никто не занимается.

Остается третий вариант — ехать с симптомами в больничку. Там у тебя действительно могут взять тест, но вне зависимости от его результата тебя кладут на две недели. И даже если он придет через пару дней отрицательный, ты все равно будешь лежать там две недели. В инфекционном отделении, где лежат подтвержденные больные, без боксов, без адекватной изоляции от других.

Подозрение на пневмонию

Артем: До десятого дня все вообще было нормально — потом у меня температура скакнула до 38,6, а у Вари до 38,4. И то это все произошло после того, как мы решили позаниматься спортом: постояли в планках, поотжимались, поприседали. Дескать, фиг ли, мы же хорошо себя чувствуем.

За пару дней до этого нам написал наш дружбан-доктор — сказал, что беспокоится за нас и хочет за нами наблюдать. Он сам уролог, но все же доктор, плюс постоянно консультировался со своим коллегой-инфекционистом. На пятый-шестой день наблюдения он говорит: «Неважно, COVID-19 это или нет, вы люди молодые, у вас все проходит в легкой форме. Слушайте дыхание, а так бояться нечего». Потом он увидел вроде как положительную динамику — температура ушла чуть ниже 38: «Идете на поправку». А вот потом, день на 11-й, температура вновь пошла наверх.

Наш друг вновь отправился общаться с инфекционистом. Тот сказал, что это может быть разновидность пневмонии, поэтому надо делать рентген. Нам было лень в пятницу, но он твердо сказал, что с пневмонией шутки плохи. Если дома лечить, могут начаться септические (воспалительные. — Прим. ред.) процессы. Люди и так докторов внимательно слушают, а это к тому же наш друг — мы ему доверяем. Если не лечить пневмонию, она сначала убьет функцию твоих легких, потом переместится дальше — в кровь. А кровь убьет все остальное.

Пришлось звонить в скорую. Мы собрали рюкзаки — пижамы, тапочки, яблоки, козинаки, санитайзеры. В больницу ехать не хотелось, потому что мы примерно представляли, что здесь, в районной больнице Подмосковья, творится. Плюс понимали, что если у нас не COVID-19, то мы его сейчас там моментально подхватим. Если у нас подтвердится пневмония, непонятно, во что это дальше выльется.

Приехала машина скорой. Мы заперли собак, встречаем врачей и сразу видим, что мы лучше экипированы, чем они. Они в легких масочках, которые даже нос не закрывают, без перчаток работают — на полном расслабоне.

Ну они нас послушали, посмотрели горло — частоту дыхания спросили, лимфоузлы не воспалены, дышим ровно, всякая херня. Мы говорим: «У нас подозрение на пневмонию — нам бы рентген сделать». — «Ну окей, поехали в больничку». Мы хотели поехать на своей машине, чтобы ни с кем не контактировать и приехать обратно. Но нам не разрешили, дескать, больница может быть закрыта на карантин, и вас туда не пустят, кроме как внутри этой скорой.

Приключения в подмосковной больнице

Приезжаем в областную больницу. По приезде две прекрасные фельдшерессы ведут нас к дежурному доктору в приемный покой. Доктор нас даже не видит, но, услышав о температуре, сразу отправляет в инфекционку.

Врач нас даже не посмотрел, о рентгене и речи не шло. Нас сразу повезли в корпус с инфекционным отделением. Дежурный врач с порога орет: «Кого вы, ***** [блин], опять привезли. У меня сегодня 20 человек, всех ко мне кладут без разбора».

Варвара: Я пошла на осмотр первая. Снимаю одежду, а я ведь вся в татуировках. Врачиха сразу: «Какие наркотики употребляешь, что с ВИЧ, гепатитом? Рассказывай давай». Рядом стоит медсестра и ухмыляется: «Сейчас мы вас положим на две недели». Я говорю: «Подождите, а если я не хочу ложиться? На каком основании? Давайте рентген легких сделаем». — «Нет, рентген мы вам делать не будем, я вас сейчас кладу в коридоре, а когда-то, может быть, вам достанется рентген. А потом, если повезет, мы у вас и тест возьмем. У нас в инфекционке протокол такой — вы отсюда никуда не денетесь».

Артем: Они-то уверены, что у нас COVID-19. Окей, мы и сами не против. Просто, если у нас заболевание без пневмонии, мы бы ретировались домой — зачем койки просто так занимать, если нет осложнений? А если пневмония — нужно срочно диагностировать тип.

Мы же молодые, здоровые — и так до этого не выходили никуда 11 дней. Мы им об этом рассказываем, но они нам не верят ни хрена: «Как это на самоизоляции, как это никуда не ходите?» А мы ведь очень по-дурацки выглядим: татуировки, бритые затылки, перстни на руках — сам бог велел над нами поиздеваться. Было видно, что сельская больница восприимчива к этому фенотипу. Дескать, сейчас мы вам еще и клизму поставим, раз вы у нас тут такие.

Шутки шутками, но ведь весь процесс устроен нездорово: кладут всех подряд, это абсолютная халатность. Мы пытались объяснить, что у нас подозрение на бактериальную пневмонию — и если это она, следует начинать лечение, а не ждать результаты теста. Ноль эффекта. Однако нам повезло — в этом корпусе просто-напросто не было свободных койко-мест. Так что нас отправили в другое отделение, которое они пытались перепрофилировать под COVID-19.

Изначально это лор-отделение — ухо, горло, нос. Там все было серьезнее: пластиковая занавеска на входе, адекватная медсестра, которая держалась на расстоянии, меняла маски, перчатки, санитайзеры повсюду.

Она открывает дело: «С чем вы ко мне приехали?» — «У нас подозрение на пневмонию». — «А почему написано ОРВИ?» — «Потому что врачесса ******** [чокнутая]». — «А что же вы рентген легких не сделали?» «Так мы за этим и приехали», — отвечаем хором.

Проблема в том, что у них между больничными отделениями почти отсутствует какая-либо связь: кому-то прислали распоряжение, половина больницы про него не знает. Дежурный врач из приемки просто паникует и кладет всех подряд. Люди во второй терапии не знают, что происходит в инфекционке, в инфекционке не знают, что происходит в приемном отделении и какого хера там дежурный врач направляет всех к ним. Знаешь, это как в ментуре. Типа если тебя посадили в ментовскую тачку, то на тебя обязательно протокол какой-нибудь составят. Если скорая написала рапорт, что она тебя привезла в больницу, тебя обязаны проводить.

Но нам повезло: медсестра оказалась адекватной и повела нас на рентген. Нас уговаривали остаться, но мы твердо решили, что даже в случае пневмонии и осложнений будем лечиться в Москве.

Изоляция от больницы и дальнейшее лечение

Артем: Цепочка звонков из одного отделения в другое — врачи долго не могли понять, как нас отпускать. В итоге пожилая врач (которая нас собиралась класть в коридоре) решила, что нас можно отпустить: «Если что, их потом с собаками найдут». Причем, чтобы написать отказ от госпитализации, нужно было сначала лечь в больницу. Поэтому по всем документами мы пролежали в больнице ровно 15 минут.

Рентген подтвердил левостороннюю нижнедолевую пневмонию только у меня. Я обрадовался — хотя бы понятно, от чего именно лечиться. Мне предложили остаться на госпитализации одному, но мы уже твердо решили ехать.

Дома мы связались с другом-врачом, он нам и говорит: «Пневмония наверняка у обоих, просто рентген вторую еще не увидел. Если вы две недели вместе живете, значит, у вас вся флора в легких общая». Ну, мы съели сразу по антибиотику общего действия, прослушали еще раз дыхание и легли спать, чтобы на следующий день решить, ехать ли нам в московскую больницу.

Варвара: Решили сначала найти специалиста именно по легким — пульмонолога. Параллельно с этим поняли, что и с обычной пневмонией в инфекционку на фоне пандемии ложиться стремно — на рыхлую воспаленную легочную ткань может осесть абсолютно любой вирус. Встаем перед дилеммой — насколько риск заработать осложнения в больнице перевешивает риск того, что мы упустим момент, когда Артему станет хуже здесь, дома, и мы не успеем вызвать скорую. В итоге друг сказал, что, вероятно, лучше будет пока подождать.

Артем: Так что мы продолжили искать пульмонолога, который бы мог нас наблюдать дистанционно. Тут я вспоминаю, что моя подруга Катя месяца четыре назад болела пневмонией, она дала нам контакты врача.

Я пишу врачу по рекомендации, спрашиваю, сколько будет стоить консультация. Она без всяких разговоров о цене сразу начинает спрашивать, как у нас самочувствие. Мы ей прислали фотографии наших снимков из больницы (отдельная история, мы через знакомых знакомых отправили туда санитарку, которая все отфоткала). Она подтвердила, что у нас обоих левосторонняя нижнедолевая пневмония. Конечно, лучше было бы сделать КТ и биохимию, но в итоге нам выписали другие антибиотики и сказали дальше следить за дыханием. Если в течение трех дней не будет положительной динамики — ехать в стационар.

На следующий день нам привезли «Амоксиклав», какие-то еще поддерживающие иммунные, бронхолитики, еще что-то. Мы начали все это жрать, следить за температурой, слушать друг друга и вести дневник состояния здоровья в тетрадочке. Врач с нас денег не взяла, хоть ее как частника и отпустили на неоплачиваемые каникулы: «Время тяжелое, пневмоний огромное количество, пандемия — мне совесть не позволит с вас что-то брать, буду всех консультировать бесплатно». Так и писала нам потом каждые два-три дня.

Варвара: На третий день температура начала снижаться — между 37 и 38. Врач увидела динамику и не стала переводить нас на более мощные антибиотики — тут и обычных антибиотиков общей пенициллиновой группы вполне хватало. Рецидива не случилось, но она все равно нам выписала дополнительные энзимы и бронхомуналы. Мы кучу денег на это потратили — сами антибиотики стоили намного дешевле. Хотя не очень ясно, насколько все эти иммунные препараты действуют.

Артем: Проблем с тем, чтобы достать лекарства, не было. Но в какой-то момент пришла другая беда: я разбил ртутный градусник. И мало того, что сразу угроза интоксикации ртутью — все убрать в перчатках, собаку выгнать, окна нараспашку, собрать всю ртуть в стеклянную банку, все протереть, — мы потом не сразу смогли купить новый градусник. Попросили знакомую объездить окрестные аптеки, в половине вообще градусников нет. Провизоры ржут: «Вы бы еще парацетамол спросили или резиновые перчатки». Появились некие фобии — за этот долгий за месяц я забыл, каково это — чувствовать себя нормально.

На 25-й день болезни мы решили, что можно уже и отпраздновать выздоровление — у нас пять дней не было температуры, а курс антибиотиков мы допили. По этому поводу мы откупорили бутылку просекко. Многие врачи говорят, что антибиотики несовместимы с алкоголем, однако все зависит от типа антибиотика и от типа алкоголя — мы проверяли авторитетные медицинские источники. Фишка в том, что пить пациентам запрещали, просто чтобы они на больничном не квасили. Ведь можно пить и при уколах от бешенства.

Ну, мы до этого были на дне рождения в Zoom — выпили вина, рассказали об этом нашему пульмонологу. Она нас пожурила немного: «Здорово, что вы уже все посмотрели насчет совместимости. Однако есть еще такая штука — фармацевтический гепатит». — «Когда у тебя сначала печень нагружена лекарствами, а потом еще вдобавок бухлом?» — «Да, какой вы молодец, что разбираетесь». В общем, мы с ней начали общаться на тему медицинского прошлого, задружились. Оказалось, что она живет рядом с нами — где-то в соседнем поселке. Мы ее обещали позвать вместе с дочкой в гости. Дочка любит лошадей и тоже рисует, как Варвара. Короче, сдружились мы с врачессой, такие теплые у нас отношения.

А был ли коронавирус?

Артем: Единственная тема узнать, был ли у нас коронавирус — сдать тест на антитела, которого пока нет. Если мы протестируемся и узнаем, что у нас есть антитела, значит, это был он. В любом случае мы уже больше месяца не контактируем ни с кем и не собираемся еще как минимум две недели. Видели только нашего друга-доктора и родителей, но общались на расстоянии пяти метров. Привет, мы прокаженные.

Варвара: С бытом у нас все отлично. Я сегодня с утра читала на The Village колонку про людей, которые съехались на карантин. Думаю: «Вот у людей проблемы». Я поняла, что ни к чему, что люди рассказывают, не могу отнестись как к похожему опыту.

Артем: До этого мы проводили вместе максимум два-три дня, и то не дома, а во время увлекательных путешествий. Конечно, каждый из нас от чего-то отказался в плане быта. Конечно, я привык к своей квартире в Москве — там нет проблем с водой, не надо кормить животных. Поначалу у меня были какие-то фобии: собаки меня зачем-то лижут, к лошади страшно подходить. Но через неделю я лошадь кормлю с руки овсом, чищу ее.

Вот эта животина тоже добавляет некоторого социума, общения — как будто мы не вдвоем. Варвара просыпается и к 11 уходит работать в гостиную. Я еще часа два досыпаю и потом иду готовить обед.

В доме куча всего, что можно делать: участок почистить, полить растения, дрова порубить, поменять фильтры, воду настроить, приготовить что-то. У нас каждый день что-то новое. Наши друзья-документалисты из «Свободы» (мои бывшие коллеги по проекту «Срок»), посмотрев на наш быт, прислали запрос — попросили поснимать себя для их фильма про людей во время эпидемии.

У нас, наверное, единственный раз были прения — когда Варя просила меня не жрать на ночь. Мне посреди ночи надо пойти барана сожрать. И Варя такая: «Че ты жрешь? Мы же растолстеем, ты же понимаешь это». Но помимо этого мы ни разу не срались.

Главные тревоги сейчас — насчет финансов. У Вари gamedev-студия, но не очень понятно, как долго еще будут инвестиции, а я уволился за пару недель до карантина. Пока я болел, вообще не думал ни о чем. У нас куча денег ушла на покупку этих лекарств, часть просто на быт: оплатить интернет, приложения всякие, купить еды и лекарств. Сейчас деньги уже подходят к концу. Так что нужно срочно искать работу или фриланс. Вот как раз думали — может, стоит сдать мою квартиру в Москве и съехаться уже окончательно.

Варвара: Хотя дом загородный тоже съемный — надо будет и за него продолжать платить. А хозяйка — офтальмолог, ее тоже выгнали в неоплачиваемый отпуск. Так что она зависит от меня. Говорит постоянно: «Варенька, как хорошо, что ты вовремя платишь». А я ведь не знаю, на сколько нам еще денег хватит. Возможно, ей вообще удобнее будет дом пересдать — сейчас же спрос на загородную недвигу бешеный, у нас все сняли по окрестностям. Все дома сданы, потому что москвичи ломанулись из Москвы.

Артем: Я тут недавно прочитал какую-то новость, что в больницы мобилизуют всех тех, кто уже не работает врачом, но имеет диплом. Меня, конечно, вряд ли призовут, потому что я все равно медучилище не окончил, у меня только два курса из трех. Но кто знает, в Нью-Йорке вот уже все, кто хоть какой-то медицинский опыт имеет, помогают. Я вообще всегда был человеком активным на отклики и поездки всякие в чрезвычайные ситуации: и в Крымск, и в Дербент, и на Дальний Восток после наводнений. Но это было много лет назад, сейчас я стал старше.