«Нью-Йорк — ну и город», — говорил герой Билла Мюррея в одной из частей «Охотников за привидениями», той, в которой некое инфернальное чудовище материализуется, питаясь злобой горожан.

В нашем «небольшом яблоке» под названием Петербург я выхожу из кафе — и вижу направленный на меня пистолет. К счастью, игрушечный. «Пиф-паф», — говорит мальчик лет пяти и убегает в сторону родителей. 

Мы в детстве тоже играли в войнушку и казаков-разбойников (до сих пор вспоминаю с нежностью «пытку» «казаков»: загнать «разбойника» в некую ёмкость — эдакую огромную кастрюлю, невесть каким ветром принесённую в наш двор, — и напустить туда пыли. Сдавай своих или сдохни, гад!). Поэтому меня не то чтобы удивляет, но скорее завораживает то, как начиная с весны войнушка наползает на городское пространство, милитаризируя его на всех уровнях: от бюрократического до неформального. Это и раньше было: так, почти все НАШИ широко, буйно и пьяно отмечаемые праздники — милитаристские (кроме разве что Нового года, 8 Марта и Дня города). Но сейчас процесс запустили в ускоренной перемотке. Отчасти это связано с важной датой — столетием Первой мировой. Отчасти — с украинской историей. Отчасти — с невероятным ростом (и количественным, и качественным) представителей окружающего патриотизма.