«Мнение каждого посетителя верно»: Кто такие медиаторы и как они заменят музейных экскурсоводов Как фонд V-A-C пытается говорить о современном искусстве с горожанами

О медиации

Слово «медиация» трактуется очень по-разному и в России, и за рубежом. Но известно оно с древних времен — тогда медиация имела отношение прежде всего к практике решения конфликтов. Арт-медиация появилась в Европе где-то в 1970-х, когда начались первые опыты образовательных практик в музее, и зрителя попытались задействовать не только в формате экскурсии, но и, например, дискуссий. Цель медиации в искусстве — сделать контекст выставки более понятным для самой широкой аудитории.

Мы столкнулись с этой задачей, когда стало известно о реконструкции ГЭС-2. Это очень большая площадка, очень крупный проект. Мы поняли, что больше не будем делать проекты лишь для аудитории, образованной вокруг наших друзей, которые так или иначе живут в мире современного искусства, — а другим, посторонним людям, нужно объяснять, что происходит. Делать это через привычную (особенно в российских музеях) практику экскурсоводческой работы нам не очень интересно, потому что это задает определенный строгий текст, в рамках которого действует экскурсовод, а вместе с ним и посетители. А нам хочется уподобиться современному искусству в принципе: стремиться к нестабильности, к ситуации постоянного изменения и плюрализма высказываний — собственно, в этом ключе медиация и существует.

Медиатор — это человек, который не просто допускает высказывание любых точек зрения, а поощряет их поиск, ведь каждое из мнений, высказанных посетителем, является верным

Медиатор — это человек, который не просто допускает высказывание любых точек зрения, а поощряет их поиск, ведь каждое из мнений, высказанных посетителем, является верным. Через общение с медиатором нам важно запустить процесс, в котором у человека, который раньше не понимал современного искусства и не интересовался им, меняется мышление, отношение. Медиатор постоянно апеллирует к личному опыту посетителя, перед которым он находится, узнает его — для него важно понять, через что он может раскрыть проект выставки для каждого отдельного человека.

Еще один важный момент: медиация — это не только практика общения с аудиторией, но и социологическое исследование. Посетитель этого, конечно, никак не считывает, но медиаторы параллельно с работой ведут свои дневники, где отмечают важные моменты. Потом, анализируя эти данные, мы понимаем, кто наш посетители, что им показалось наиболее важным, зачем они вообще пришли на выставку. Это намного удобнее и честнее всем известного анкетирования.

Все эти данные в дальнейшем могут влиять на будущий контент самих проектов — мнение нашей аудитории постепенно будет формировать поле для работы или постановки проблем для кураторов.

О студентах и факультете медиации

В январе мы набрали 40 студентов. После финальных тестов мы решим, кто из них будет с нами работать, надеемся, это будут все. Но мы оставляем возможность того, что тестирование уже в пространстве монтажа, где мы сможем поговорить с каждым человеком отдельно, пройдут не все.

Факультет медиации, конечно, не стремится дублировать систему академического образования. Для нас это место, где собираются единомышленники, которые хотят изучить материал и освоить профессию. У нас свобода высказывания: мы допускаем отличные от мнения лекторов мысли, выстраиваем совместный диалог и обмен опытом между студентами и экспертами. Будущие медиаторы для нас в каком-то смысле тоже эксперты, ведь они — вчерашние зрители, которые приходили к нам смотреть выставки. На занятиях также обсуждаются многие философские вопросы: почему музей перестал быть статичным, как он будет выглядеть в будущем, нужен ли будет медиатор через 15 лет (потому что, скорее всего, нет, мы и сегодня весь контент получаем с экрана телефона).

Мы брали людей с максимально релевантным опытом или точным представлением о том, что это за профессия. Это совершенно не означает, что все эти люди — искусствоведы с серьезной подготовкой. Среди наших медиаторов есть люди совершенно разных профессий: менеджеры, переводчики, историки, режиссеры, преподаватели, школьники, инженер на пенсии... На самом деле медиатор — это набор прежде всего когнитивных качеств и умений у человека, умения слушать, умения говорить тогда, когда тебя готовы слушать. Если человек обладает этими навыками, то работать с ним проще — ведь таким вещам намного сложнее научить, нежели просто дать контент выставки.

Верхнего ограничения по возрасту нет, у нас есть двое студентов-школьников, им по 17, но к моменту старта проекта они станут совершеннолетними. Есть и человек старше 60 лет, но вообще средний возраст — 25–30 лет.

Мы также стремимся не набирать один типаж людей — например, очень улыбчивых и приветливых. Нам не хочется, чтобы эти люди просто были милыми и привлекательными, нам важно, чтобы они были содержательными в беседе.

Также у медиатора всегда должен быть выбор, работать с проектом или нет, он должен иметь полное право на институциональную критику. Если ты обязан работать на всех проектах организации без права выбора, это уже не медиация.

О том, как вести диалог об искусстве и зачем приглашать школьного учителя химии

Наш факультет состоит из трех сессий, у каждой из которых совершенно разные задачи и цели. Первая призвана подготовить медиаторов для работы и включает два направления: обучение контенту (материалу, который нужно запомнить) и саму медиацию, ее основные принципы — как правильно обращаться к посетителю, как понять, стоит сейчас подходить к человеку или нет, как суметь выйти из диалога или что делать, когда он заходит в тупик, — для понимания этого нужно обладать набором определенных когнитивных навыков. Этому вряд ли можно научить, однако практические занятия помогут развить умение размышлять, посмотрев на то, что находится перед вами.

Сейчас для нас очень важно понять, как сделать практику медиации доступнее в целом. Мы готовы делиться нашими знаниями и опытом не только с нашими 40 учениками, а со всеми институциями в Москве. Поэтому на вторую сессию факультета медиации мы приглашаем все музейное сообщество, и дискуссии будут открыты для всех желающих. Нам важно, чтобы эта практика вышла за рамки нашей институции и как можно больше людей узнали о ней и, как следствие, имели возможность внедрять в свою работу, не только в музейную, но и в образовательную в целом.

Плюс есть третья сессия, которая подразумевает самый широкий разговор об искусстве. Формат, в котором он будет проходить, мы называем «Разговорник о современности». Здесь спикерами на время встречи становятся люди из самых разных профессиональных сфер, вообще не связанных с искусством. Например, первого сентября мы ждем в гости преподавателя химии из московской школы. «Разговорник» будет осуществляться таким образом: человек заранее приходит на выставку и знакомится с ней в диалоге с медиатором. Здесь он обнаруживает близкие для себя темы, о которых, как ему кажется, нужно поговорить. Сам формат определяется спикером: кому-то, например, захочется обсудить одну работу или конкретного художника, кто-то проведет небольшой тур по части выставки.

Начиная приглашать школьников, мы столкнулись с проблемой: преподаватели московских школ очень закрываются при любом упоминании о современном искусстве: «детям не нужно это показывать». В России это большая проблема — непонимание того, что нет выставки, которую нельзя показать ребенку, есть люди, которые не умеют о ней говорить

Все это нацелено на еще большее расширение аудитории. Начиная приглашать школьников на наши выставки, мы столкнулись с проблемой: преподаватели московских школ, к сожалению, очень закрываются при любом упоминании современном искусства — «детям не нужно это показывать». В России это большая проблема — непонимание того, что нет выставки, которую нельзя показать ребенку, есть люди, которые не умеют о ней говорить. Мы готовы делать это за них с любым ребенком, любого возраста, из любой школы — и готовы это делать на профессиональном уровне. Мнение ребенка здесь учитывается, так же как мнение взрослого, и именно дети с их гибким, еще не затуманенным умом высказывают очень смелые идеи. Сохранить это умение — наша большая задача в будущем.

О подходе к инвалидам, пенсионерам и беженцам

У ребят есть целый блок занятий, посвященный разным формам инвалидности, тому, как сделать музеи удобными для всех. Но для нас понятие инклюзивности — это не понятие о работе с какой-то группой людей с ограниченными возможностями. Для фонда «инклюзия» означает возможность для каждого человека посетить любое занятие, которое заявлено в расписании программы. Неважно — пять вам лет или 65, химик вы, астролог или добываете полезные ископаемые, или вы мигрант, беженец и не говорите по-русски, есть ли у вас проблемы со здоровьем или нет. К этому мы стремимся при разработке всей программы «ГЭС-2». Мы хотим не делать отдельные группы для инвалидов по зрению или по слуху, они будут общими для всех.

Уже два года мы активно работаем с людьми старшего возраста — организовываем туры, где человек или группа людей старшего возраста могут прийти и, поскольку они обладают большим количеством времени, провести на выставке столько времени, сколько им требуется: брать с собой стулья, сидеть сколько угодно, вести дискуссии между собой и с медиаторами прямо в зале. Во время таких встреч они настолько сближаются с медиаторами, что приходят снова и снова, становятся лояльными посетителями всех проектов фонда.

О планах отказываться от экскурсоводов и смотрителей полностью

В будущем мы планируем полностью отказаться от экскурсоводов и смотрителей, потому что с учетом развития современных технологий эти профессии просто перестали быть актуальными. В связи с чем перед нами стоит вопрос: как отказаться от надсмотра и дискомфортного ощущения слежения за посетителем, но при этом обезопасить искусство? Любой художник, экспонируя свои работы, осознает угрозу их повреждения или даже уничтожения. Такой риск всегда есть, потому что, когда работа покидает мастерскую, она переходит в свободную зону. Мировая история искусств знает примеры, когда даже многоступенчатая система охраны не защищала работу от каких-то эксцессов.

С отказом от экскурсоводов несколько проще: в случае, если вы просто пришли на выставку без записи, вы в любой момент можете начать диалог с медиатором. Если вдруг у медиатора стоит задача провести группу, то в ней будет не больше пяти-семи человек — важно, чтобы все люди могли поучаствовать в диалоге и обсуждении.

Мы планируем не просто трансформировать отношение посетителей к современному искусству, но даже побудить их заниматься культурным производством. Например, сейчас к нам ходит группа старшеклассников 14–18 лет. Впервые они пришли к нам на «Опыты нечеловеческого гостеприимства» как обычные посетители, а сейчас они делают свой художественный проект для участия в Биеннале молодежного искусства, которая пройдет этим летом. То, что люди решили высказываться самостоятельно, посмотрев наш проект, для нас огромная ценность. Максимальная задача в будущем — развить в посетителях возможность мыслить так, чтобы они при этом научились самовыражаться и не бояться этого. Нам кажется, что каждый человек на это способен, важно лишь обнаружить желание.

О том, сколько получают медиаторы

Оплата — 1 000–2 000 рублей в зависимости от длины рабочего дня. Нам не кажется, что это работа, которая подразумевает активный график, потому что даже целый день эмоционально сложно выдавать то, что называется медиацией.

О себе и выборе профессии

Я окончил РГГУ, отделение международных отношений. Потом работал политологом и flash-game-дизайнером, преподавал международное право, работал сценаристом на телевидении, просто рабочим. Потом я поменял свое мышление насчет профессии и профессионализма. Понял, что человек должен развиваться во всех областях. Лучшая профессия — это профессия с постоянной переменой мест, самообучением, возможностью не быть привязанным к одной специальности. Иначе превратишься в профессионального идиота. Так я пришел в современное искусство и несколько лет спустя познакомился с фондом V-A-C.

Об особенностях работы

Когда я пришел в V-A-C в 2013 году, мы были экскурсоводами в классическом значении: заранее набирается группа, есть списки, известен маршрут нашего движения. У медиатора же нет определенного маршрута. Нет автобусного мышления: он не набирает группу и не пытается быть оратором. Его задача — не рассказывать самому, а получить информацию, реакцию и мнение публики. Для этого группы не должны быть большими — лучше всего один человек, максимум — пять.

Принципиально важно, что мы — некоммерческая организация, и экскурсовод (в данном случае медиатор) не получает за это деньги напрямую, то есть [посетители] его услуги не покупают. Так аудитория получает роскошь общения и некоторую дружбу, а не платную услугу. Вы встречаете медиатора у входа, и он такой же свободный человек, как и вы: он может с вами заговорить, а может и не заговорить. Вы можете провести массу времени вместе, а можете быстро поговорить об одной работе. Нужно понимать, что медиация не сводится исключительно к взаимодействию с публикой. Медиатор — это разнорабочий в сфере современного искусства, он должен уметь делать все и что-то одно в особенности — то, что ему близко: быть в какой-то мере социологом, помогать в случае поломок на площадке, выполнять функции администратора и организатора.

Есть огромное количество интровертов, которые вообще не хотят общаться, и мы это понимаем. Медиатор — это не торговец на восточном базаре, который пытается затянуть вас за рукав, чтобы вы посмотрели на искусство и поговорили с ним.

О сложностях

Сложности этой профессии зависят от темперамента человека: есть ли у него терпение, готов ли он выслушивать.

Были случаи, когда я выслушивал людей три-четыре часа, и все это не пропадало даром, потому что мы теперь переходим к еще одному аспекту: в России среди музеев идет гонка за увеличение посещаемости, а нужно еще нарабатывать качество посещения. Когда человек приходит второй, третий, четвертый раз, но не просто приходит, а начинает участвовать в образовательных программах. Эти люди становятся постоянными посетителями, исповедниками для которых мы стали.

Мы не боимся агрессии. Иногда ее даже нужно усиливать и пускать в определенное русло, потому что один человек, который написал ругательный отзыв, намного ценнее, чем десять «кивал», которые уходят с выставки, ничего не поняв и ничего не сказав

Мы понимаем, что у посетителей больше опыта, и пытаемся зафиксировать их оптику: у кого-то больше опыта в силу возраста, некоторые прожили долгую и интересную жизнь. Мы не ставим себя выше посетителей, мы готовы записывать за ними, фиксировать то, что они говорят, даже если это негативное отношение. Мы не боимся агрессии. Иногда ее даже нужно усиливать и пускать в определенное русло, потому что один человек, который написал ругательный отзыв, намного ценнее, чем десять «кивал», которые уходят с выставки, ничего не поняв и ничего не сказав.

Основная задача для нас — дать понять, что кураторский текст и вообще текст в буклете — это не истина в последней инстанции. Это знает западная публика, но в наших условиях медиация, как и любое кулинарное блюдо, начинает меняться. Естественно, российская публика имеет перед европейской ряд преимуществ: современное искусство пришло к нам намного позже, поэтому наш человек свободен от якорей, которые тянут вниз, — знания стоимости, личности художника (громкости его имени), важности того, оригинал это или копия. Наша публика может посмотреть на конкретное произведение с обнуленных позиций, и даже если оно за рубежом считается большим шедевром, зритель, не зная этого, высказывает свежее и оригинальное мнение, заново выносит вердикт. И нужно этим пользоваться.

Сейчас проблемой является и то, что мы — кочевой фонд и устраиваем выставки в самых разных местах, поэтому наши посетители — это скорее посетители музея, нежели наша аудитория. Но мы все равно ведем записи и исследуем зрителей, чтобы понимать, как работать с ними в дальнейшем уже на нашей площадке — то есть на «ГЭС-2».

О себе и вопросах медиации

Я все еще учусь, заканчиваю факультет филологии в РГГУ. Параллельно у меня всегда были разные сферы интересов, связанные с современным искусством и перформансом. Я присоединилась к проекту с «Геометрии настоящего» — для меня это было чем-то совершенно неожиданным и новым, потому что я еще не работала в этих форматах и не совсем знала, как к этому подступиться.

Сейчас, имея опыт работы медиатором, я могу точно сказать, что нет такого понимания «мне нужно это сделать, потому что мне за это платят». Это же я замечаю и во многих моих знакомых, товарищах-медиаторах. Они, как и я, чувствуют этот процесс как что-то важное и новое для музейной сферы. Самое интересное, что в этом взаимодействии меняется не только оптика зрителя, но и твоя лично.

Серии выставок, которые мы провели в рамках программы ММОМА «Карт-бланш», позволили исследовать ряд вопросов: Что такое музей? Насколько он изменился? Насколько изменился зритель? Как преодолеть невозможность коммуникации, как дать возможность человеку быть не в угрожающем пространстве, где все на тебя смотрят и оценивают, а дать ощущение защищенности и помочь ему войти в мир современного искусства? Все эти вопросы остаются открытыми, и мы решаем их вместе, между собой и со зрителями.

На выставке всегда есть кураторские тексты, но их могут понять не все — в таком случае важно помочь адаптировать их под человека, соразмерно его знаниям

О процессе обучения

На неделе есть обязательная лекция одного из кураторов проекта и два дня факультатива, на которых происходят практические занятия и обсуждения. В этом формате довольно сложно существовать.

Мне кажется, что процесс медиации отличается от процесса обучения медиации. То, что вы делаете на занятиях, — это один формат, но то, что вы делаете на площадке, — это совершенно другой опыт. Настоящее обучение будет происходить только на практике, когда начнется выставка, когда начинаешь исследовать ее пространство, когда приходят посетители. Но предварительно нужно овладеть большим количеством материала.

О посетителях

Для общения с посетителями нужны навыки интуитивного, психологического характера, а так же социологического, как говорит Максим. Но для меня социология выражается не в сборе отчетности после выставки, а в том, что происходит непосредственно во время контакта с посетителем. Уже встречая человека на ресепшен, ты начинаешь подмечать то, как он себя ведет, как стоит, как ориентируется в пространстве, смотрит ли в глаза, хочет ли он исследовать пространство, пройдя по периметру, или идет напрямую к вам. Все эти вещи очень важны, и, подмечая их, ты получаешь такую базу поведения человека в музее.

На выставке всегда есть кураторские тексты, но их могут понять не все — в таком случае важно помочь адаптировать их под человека, соразмерно его знаниям. Если человек стесняется высказывать свое мнение, нужно понять, почему он себя так ведет, и, поняв, дать ощущение того, что он может не бояться, что он чего-то не знает.

У нас нет внутри команды четкого деления обязанностей, но в процессе общения мы поняли, что кто-то умеет и любит работать с большой аудиторией, кому-то проще работать с маленькими группами, у кого-то выстраивается очень хороший разговор с детьми. Но, мне кажется, лучше всегда выходить из своей зоны комфорта и пробовать новое.