GSPD: «В жизни каждого есть наркотики» The Village поговорил с исполнителем, возвращающим рейв и «тришки» на танцполы по всей стране

— Ты учился в СПБГу?

— Изначально да, на социологии. Но недоучился — после первого курса отчислился. Неинтересно стало — сам понимаешь, наука не прикладная. Козырять тем, что читаешь Кафку, Монтескье или каких-то авторов, — это, наверное, не самое лучшее в жизни, что тебе должно давать высшее образование.

— В Петербург ты переехал из-за учебы?

— Нет. В Питер я ехал, потому что мое проживание в Нижнем Тагиле, в Верхней Пышме или вообще где-либо — это [было] не очень здорово, не так я себя видел всю жизнь. А Питер — это все-таки повеселее.

— Что ты делал после того, как отчислился?

— Много чего. Работал в агентстве недвижимости, в такси. Разными приколюхами занимался.

— Правда, что свой первый трек ты решил написать в такси?

— Да. Мне было скучно на ночных заказах — поэтому развлекал себя музыкальными изысками. Тогда было два очень плохих тренда: один из них — это гомункул, другой — группа «Буерак». Я решил соединить одно плохое с другим, слепить из этого что-то уберплохое [трек «Спортивный гомункул»] — как раз по названию моего такси. Вышло довольно-таки плохо, чего я и добивался.

— Трек стал популярен во «ВКонтакте» и так ты стал набирать обороты?

— Ну да. Я много всякого шлака делал, и, наверное, каждый артист изначально должен подставить свою чакру под удар, чтобы потом уже воспользоваться более возвышенным положением.

— При этом ты искренне считаешь группу «Буерак» говном и хайпанул на них намеренно?

— Нет, слово «искренне» ко мне вообще не очень применимо, но ты же сам прекрасно понимаешь, что «Буерак» — это не самая идеальная группа, на которую стоит равняться. Ну тогда — да, может, они выехали на новом звучании. Но, откровенно говоря, это такое посредственное, временное явление.

— Потом ты начал выступать в «Ионотеке»?

— Нет, мое первое выступление было в пространстве под названием «БМ 50» у нас в Петербурге. Там проходил фестиваль «Пыльник» — мое первое явление перед людьми. Потом был еще какой-то фестиваль, а уже после меня занесло попутным ветром в «Ионотеку». Кто-то мне сказал: «Смотри, там выступают начинающие деятели искусства». Я подумал: «Ну ок, давай». Написал Ионову, и все, он говорит: приходи. Ну вот, мы поугорали, попели. Как-то так получилось.

— Вот ты говоришь, что делал шлак, говоря о «Гомункуле»...

— Ну я бы не стал такие выражения [использовать]...

— Я цитирую тебя, ты так это назвал.

— Когда?

— В разговоре только что.

— Я говорю: я две плохих вещи соединил и сделал более плохую, но это не значит, что это шлак. Есть фильмы, которые настолько плохи, что даже хороши — например, «Зеленый слоник».

— Хорошо. В какой момент ты стал делать что-то более серьезное или ты не разделяешь так свое творчество?

— Серьезное по чьим меркам?

— Ну это очень абстрактный вопрос. Ты в какой-то момент перестал делать намеренно плохо и просто делать то, что пишется?

— Так я всегда делаю то, что пишется, и это всегда намеренно ******* [отлично].

---

[В туре на мои концерты ходили] как 40-летние, матерые рейверы, которые во времена моего сосничества уже топтали пол под биты, так и 15-летние лали, которые во времена моего студенчества топтали ногами мамины животы

---

— Ок. Как ты видишь свою аудиторию сейчас?

— Я проехался по России, пока что по 15 городам. Возрастная математика вырисовывается интересная: у меня были люди как 40-летние, матерые рейверы, которые во времена моего сосничества уже топтали пол под биты, так и 15-летние лали, которые во времена моего студенчества топтали ногами мамины животы. Довольно разношерстная аудитория.

— Это правда, что ты должен был исполнять трек «восьмиклассница» на шоу «Успех»?

— Что значит «должен»? Во-первых, по поводу СТС я вообще особо распространяться не то что не хочу, [но не могу]... Нет, я могу рассказать, что, когда я там был, [сыграл] трек «Восьмиклассница», это было довольно весело. А то, что должен был исполнять [на шоу в эфире]… раз ничего не исполнил — значит, ничего не должен был.

— Что ты почувствовал, когда Тимати не угадал твой трек на ТНТ?

— Наверное, ничего — с чего это меня должно так волновать? Сергей Жуков и Костюшка тоже не угадали песню про мусоров — ну, ничего страшного.

— В треке «Бумер» есть строчки «инвалидов под мостом крестят золотым крестом, Чтобы на ноги поднялись защитить родимый дом». Ты при этом говорил, что ты верующий?

— Очень интересный вопрос. (Ухмыляется.) Думаю, что в нашей стране каждый человек обязан говорить, что он верующий.

— Почему обязан?

— Ну не знаю… Если ты русский, то по определению должен быть верующий. Ща, подожди, мне в телеграме про наркотики какие-то написали. Все, все нормально.

— Что там про наркотики?

— Статистика какая-то пришла. Ну я шучу — ты же понимаешь, что я несерьезно.

— Ты говорил, что все твое творчество — художественный вымысел, не считая трека «Убер», где твой друг «на рейвы вызывает только „убер блэк“». То есть наркотиков в твоей жизни нет?

— Нет. То есть смотри: в жизни каждого человека есть наркотики. [Но тут важно] кто как их употребляет: я не гнушаюсь рассказать, что в девятом классе пробовал зажевать марихуану, курить гашиш. Но более синтетические наркотики никогда не пробовал и особо не советую, если я [вообще] имею право советовать, потому что ну такое — [у каждого своя] жизнь. Кто-то может употреблять, как, например, Феликс Бондарев (солист группы RSAC. — Прим. ред.), кто-то может не употреблять.

— Почему ты именно Феликса Бондарева вспомнил?

— Потому что я видел, как он юзал какую-то синтетику. Ну, или, может, приснилось — я не помню.

— Ты говорил, что ты новый Шатунов на русской сцене, еще было про Юру Хоя. Почему именно такие референсы — это что-то из твоего детства?

— Просто Юрий — красивое имя. Юрий Гагарин, Юрий Гальцев, Юрий Шатунов, Юрий Хой. В следующем году я Юрием Долгоруким, ***** [блин], буду.

— Как ты познакомился с ребятами из «Антихайпа»?

— ***** [блин], это такой интересный вопрос — мне же никто его до этого не задавал, и я на него ни разу не отвечал. Ну, так получилось. Давным-давно познакомились, когда каждый из нас был чуть менее известен, чем сейчас.

— Как дружба с «Антихайпом» соотносится с тем, что ты критикуешь российский хип-хоп?

— Хип-хоп критикую? Мне кажется, я не так часто говорю, что «я хип-хоп критикую».

— Ну а андеграунд?

— Ну *** [блин], это пример общего и частного. Когда на первом курсе на социологию ходил, у нас была формальная логика. [Говоря об] андеграунде в частности, который я критикую, [под ним] я подразумеваю все плохое.

Смотри: я думаю, ты с такой же легкостью, как и я, вспомнишь «Шесть дней в „Ионотеке“» — помнишь, у тебя была такая заметка?

— Да.

— Получается, ты посещал «Ионотеку». Я критикую, скорее, тот андеграунд, который находится там и [занимает] пять с половиной дней [в материале], потому что из-под твоего легкого пера вышло, что мой концерт ты посетил только где-то [на] песни три или четыре. Потому ушел, не выдержав пафоса рыжего человека.

— Да.

— Тот андеграунд — Гречка, например, и прочие фрешмены. Александр Ионов… Кстати, подожди... Ты знал, что Ионов — это фрешмен?

— Ну, по версии «Афиши» разве что.

— Нет, это-то субъективное мнение «Афиши». Вообще в хип-хоп-среде фрешменами называют людей, которые только что выстрелили. Когда я увидел, что Ионов играет на басу на Первом канале, я офигел, потому что я до этого вообще не видел, чтобы Ионов играл на музыкальных инструментах. А тут — хера он выстрелил! У мужика первый проект, а он уже на Первом играет. Я вот этот андеграунд критикую — это говно все, с этими гитарами. На *** это все, в печь.

— Андеграунд, по идее, в себя больше включает, чем эту гитарную сцену, о которой мы сейчас говорим.

— Ну ты до этого мне говорил, что ты сравниваешь андеграунд исключительно с хип-хопом, поэтому я позволю себе [сравнить] андеграунд исключительно с роком. 1:1.

— Нет, я имел в виду, что ребят, аффилированных с «Антихайпом», Овсянкина например, можно, очевидно, отнести к андеграунду.

— Я думаю, что я побольше знаю о том, как ребята из «Антихайпа» относятся к андеграунду. Ты за себя же сейчас говоришь, а не за них.

— Да, ну ты говоришь, [что] ребята из «Антихайпа» не относятся к андеграунду.

— Я думаю, что я поболе знаю, к кому и чему они себя относят, потому что я с ними общаюсь и знаю.

— У тебя в треке «Тинейджер 2000» поется «Поехали на хату — научу патриархату». Я сначала подумал, что это ирония, но в интервью каналу «Депрсна» ты сказал: «Гендер придумали лысые лесбиянки, чтобы оправдать свою ненужность и ничтожность». Ты правда так считаешь?

— Нет. Ты понимаешь, что все [это] фарс? Даже не знаю, насколько уместно будет говорить про такие вещи, но… Просто трек «Девочка-тинейджер» связан с моей прошлой девушкой, которой, к сожалению, не стало. Несчастный случай — она покончила жизнь самоубийством. Тут все строки, может быть, кажутся юмористическими, но я попросил свою подругу в конце — можно услышать женский голосок «давай сыграем в фильме, который оба знаем» — это скорее манифест того, чтобы я отпустил [эту ситуацию]. Некая терапия по борьбе с утратой близкого человека.

— Ты говорил, что «очень отрадно, что говнарство и бедность сменяются танцем и весельем». Разве костюмы adidas и дискотеки исключают эти понятия?

— Ты подписан на Кайли Дженнер в инстаграме?

— Нет.

— Я тоже не подписан, просто слежу. Она довольно богатая баба и ходит в adidas — мне кажется, это о чем-то говорит.

— Не только же богатые adidas носят.

— Так, ***** [блин], богатые могут что угодно носить — на то они и богатые. Я не вижу сейчас логической цепи — что к чему подводится. Типа ты хочешь сказать, что adidas — это такая одежда для бедных гопников из гетто-кварталов?

— Нет, необязательно. Но adidas именно в контексте эстетики 90-х и России, того же «Бумера» — это скорее атрибут других социальных слоев.

— Я правильно помню, что тебе 24 года?

— Да, мне 24.

— Мне тоже. Вспоминая свое детство и взрослое окружение в 90-е, я помню, что хороший, не паленый адидасовский костюм могли себе позволить либо бандиты, либо влиятельные люди — то есть тогда это являлось атрибутом успешности. [Поэтому] какие-нибудь лохотронщики носили просто «тришки» с колхозного рынка. Мне кажется, что это миф, клише. Костюм adidas, безусловно, связан с культурой 90-х, но как предмет роскоши — как норковая шапка, золотая цепь, малиновый пиджак или раскладной телефон. Поэтому нет, тут какие-то заблуждения.

— Насколько на тебя повлияли XS Project или, например, «Убийцы»?

— Какие «Убийцы»?

— «Убийцы», которые потом стали «Убийцы Crystal».

— Честно, я такого вообще не знаю. А по поводу XS Project — я их слушаю давно, это взрослые ребята. Сейчас с ними общаюсь, они у меня будут на концерте в Петербурге специальными гостями, и я этому рад, потому что слушал их в детстве. Не могу сказать, что они повлияли на меня, но так или иначе с детства я был увлечен больше электронной музыкой, и мне приятно, что сейчас я могу себе позволить проводить концерты, приглашать XS Project специальными гостями.

— С какого момента ты понял, что можешь отказаться от обычной работы и комфортно существовать на деньги, которые тебе приносит музыка и концерты?

— Не могу вспомнить, когда перестал работать... Из офиса я ушел к концу 2016 года. Половину 2017-го у меня были всякие подработки, которые так или иначе помогали мне иметь пищу, покупать шмоточку. А где-то с сентября 2017-го я начал монетизировать свое творчество, чем и сейчас довольно успешно занимаюсь. Думаю, поуспешнее многих.

— Ты планируешь и дальше писать музыку на айфоне?

— Должно быть же что-то серьезное в нашем разговоре. Я думаю, для наших читателей, зрителей и слушателей [можно дать] такой прогноз — возможно, следующий альбом будет сделан не при помощи сотового телефона. Возможно, я поработаю с какими-то битмейкерами.

То, что я делал до сегодняшнего дня, вполне было резонно делать [на телефоне]. В первую очередь мне было очень комфортно. Я знаю кучу примеров — групп, людей, которые из кожи вон лезут, делают очень качественный звук, но, ***** [блин], они такие посредственные, что ****** [жуть]. Никому их качество на хер не упало. А если я могу с песней, записанной на айфон, собрать зал в Brooklyn Hall (московский клуб вместительностью 1 200 человек. — Прим. ред.), который в итоге оказался для меня мал, — ну, значит, дело не только в качестве звука, а в чем-то другом, возможно. Но не то что я возьмусь за качество звука — я [просто] попробую [что-то новое].

— Ты писал, что когда на тебя в твиттере подпишется тысяча человек, то ты сходишь в первый раз в этом году в церковь. Сходил?

— Да, в Никольский монастырь в Кронштадте.

— Насколько часто ты туда ходишь?

— Редко. Последний раз был в Александро-Невской лавре в 2013 году. Потом тоже в Никольском монастыре был, но летом 2017 года. Вне контекста шуток: иногда действительно интересно посмотреть на какое-то убранство, обряды — так или иначе это часть российской культуры, и можно себя относить к ней или не относить, но наблюдать-то интересно.

— Ты говорил, что «тинейджерам конца нулевых, в отличие от тинейджеров начала нулевых, хочется найти место выплеска своей энергии. На *** депрессию, на *** страдания!». Тебе не казалось, что среди подростков тема депрессии как раз актуальна? Если брать ту же «Ионотеку» или убийство [Татьяны Страховой]…

— Чувак, если мы будем брать «Ионотеку», мы все окажемся в 2013-м и будем на репит включать группу «Буерак». А пик темы депрессии — это был «Синий кит» и прочее дерьмо. Но, блин, прошел уже год. Мне кажется, что этим живут и в таких категориях размышляют люди, у которых в их речи есть такой оборот, как «винишко-тян» и прочее. Да не, ты чего, какая депрессия? Все уже — все танцуют, кайфуют. Все, на *** депрессию!