Мария Любичева («Носуха») — о том, каково быть королевой драмы Участница группы «Барто» рассказывает о своем новом проекте, «маленьких трагедиях в двух частях»

— Как вам Москва по сравнению с заснеженным и не очень убранным Петербургом?

— Вообще тут после снегопадов тоже не сильно убрано, так же трудно ходить. Плюс Москва почему-то темнее. Я живу в центре Петербурге, у нас такая иллюминация — особенно на Невском. А тут то ли из-за экономии, то ли еще почему-то улицы выглядят более темными. А в остальном Москва замечательная, здесь хорошо бывать наездами с мероприятиями. Я сначала была зачарована и думала: может, стоит попробовать вернуться? Я ведь изначально отсюда, восемь лет назад уехала в Питер. Но что-то пожила, потусила, поработала и подумала, что нет — пока в Петербург останусь.

О передрягах

— Расскажите об обстоятельствах, в которых вы записывали альбом «Drama».

— Обстоятельства и тривиальные, и нет. В прошлом году мне исполнилось 40 лет. Одновременно произошел кризис отношений. Была серьезная эмоциональная встряска, плюс всяческие аварии: нападение (в июне 2017 года на участников группы «Барто» напал мужчина в доме на Московском проспекте. The Village писал об этой ситуации. — Прим. ред.), затем меня сбила машина. И я заметила, что многие люди моего возраста находятся в похожей ситуации. Больше половины ходят к психоаналитикам и психотерапевтам, сидят на таблетках. Многие принимают различные допинги: алкоголь, препараты. И всем довольно тяжело.

Обычно для меня, для людей, которых я знаю, музыка является эмоциональных выходом, якорем. Но в той музыке, что вокруг, нет ответа, что делать, когда твоя жизнь в очередной раз капитально рушится, а тебе уже не 25 и не 30. Ты начинаешь искать спасательный круг. Для меня выходом стал альбом. Мне хотелось записать переживания, поделиться тем, что это нормально — испытывать растерянность, стремление к саморазрушению. Я поняла, что единственное, в чем я не обманываюсь и что всегда со мной остается, — это музыка, которую я пишу.

В «Барто» у меня было всего три-четыре собственных текста. А тут я просто села за синтезатор и стала записывать альбом — достаточно быстро, целиком, от текстов до аранжировок. Я поняла, что для создания музыки мне никто рядом не нужен. Поэтому весь альбом, кроме мастеринга, сделан мною.

— Те передряги, которые вы перечислили, сейчас — 22 января 2019 года — уже позади?

— В основном все позади. То, что происходит сейчас со мной, — в принципе, ерунда. Подождем, пройдем. На сегодня я все пережила и оставила — в том числе в альбоме «Drama», а дальше буду заниматься сольным проектом и писать не такие трагичные песни.

О психотерапии

— Вы упомянули, что ваши друзья, которые, может быть, проходили через что-то подобное, нашли выход в психотерапии. Почему вы не выбрали психотерапию вместо альбома?

— А я же прошла полный цикл: и антидепрессанты, и психотерапевты, и даже загремела в больницу в прошлом декабре, не выдержав всех нервных событий вокруг себя. Но в конце концов достаточно быстро со всего этого слезла. Некоторые мои подруги по несколько лет сидят на таблетках и посещениях консультантов, они не могут себе представить нормальное существование без этого, для них помощь как подпитка. Мне сейчас все это не нужно, я давно не употребляю никаких препаратов и к психотерапевтам не хожу. Но в свое время это было полезно — я рада, что вовремя обратилась.

После аварии у меня сначала был бесплатный психотерапевт из поликлиники, где я проходила восстановительные процедуры. Дело в том, что, когда тебя сбивает машина, ты идешь в обычную клинику, и государство по страховке дает тебе возможность пройти ряд терапий и процедур. Это достаточно долгий восстановительный процесс. Ты же не робот: гипс снял — и начинаешь снова бегать. Все это очень серьезно сказывается на организме, на психике. У меня были не очень тяжелые повреждения, но я до сих пор испытываю проблемы со здоровьем. Поэтому и нужен врач. И когда вокруг начинается «о, депрессия — это какая-то модная болезнь» — нет, это реально то, о чем нужно думать, иначе исход может быть самым плачевным.

А насчет моих друзей, которые до сих пор пьют таблетки, — им помогает, я их понимаю. Когда нет какого-то хобби, остается терапия. Если находится серьезное увлечение, люди обычно слезают.

— А вот этот психотерапевт по ОМС в итоге помог?

— Он оказался золотом. Я даже могу порекомендовать: это поликлиника № 38 на Кавалергардской — там оказались прекрасные, очень чуткие врачи. Терапевт обратил внимание на то, что я привыкла сама справляться с проблемами, относилась к ним так же, как многие: депрессия — фигня, надо собрать волю в кулак, взять себя за шкирку, встряхнуть — и все получится. Но психика ломается так же, как кости: сколько ни говори себе «соберись, тряпка», зарастить кости без гипса не получится.

О журнале «Звезда»

— Возвращаясь к альбому. То концептуальное деление, которое там есть — на «Пати» и «Афтепати», — оно продуманное или получилось случайно?

— Драматически альбом был продуман с начала до конца. Одна моя хорошая знакомая из театральной среды преподает своим студентам, каким образом должен быть построен сюжет. Это такая одиссея: герой попадает в передрягу, потом находит способы выхода из нее. Весь альбом выстроен как театральная пьеса, переставлять местами и корректировать нельзя. Кстати, мы напечатаем кассету — там как раз будет две стороны.

— Я, возможно, ошибаюсь, но мне казалось, что вы не очень любите поэзию. Вот и в «Барто», как вы уже говорили, почти все тексты написал Евгений Овцебосх. Трудно ли вам давалось стихосложение в Носухе?

— Да, удивительно, но я не очень люблю читать поэзию. Люблю слушать, когда читают. Тексты давались не то чтобы трудно: они, видимо, во мне накопились. Я много лет нахожусь в окружении поэтов: у меня много друзей-поэтов, я работала в журнале «Звезда» (толстый литературно-художественный журнал, который выходит с 1924 года. — Прим. ред.), где все пропитано духом Бродского, Ходасевича, Рыжего и так далее, вокруг все время звучит поэзия.

Я консультировалась со своими друзьями, которые занимаются издательским делом или пишут стихи. Они указывали на очевидные ошибки: не очень хорошие рифмы, слова, которые выпадают из размера, — технические моменты. Говорили: «Маша, с текстом надо работать так же, как ты работаешь с аранжировками». В какой-то момент стихотворение просто из тебя льется, потом садишься и несколько часов дорабатываешь. Надеюсь, в дальнейшем с текстами у меня получится лучше, чем сейчас. Хотя меня хвалят, приятно.

— А в «Звезде» вы уже не работаете?

— Не работаю с этого года. Есть ряд сложных обстоятельств, в том числе с финансированием. Но я поддерживаю со «Звездой» хорошие отношения. Я там была эсэмэмщиком, занималась соцсетями.

— Это же ужасно интересная история в том смысле, что «Барто» — один мир, а «Звезда» — как будто совсем другой. Как вы совмещали?

— Вообще, эти миры пересеклись еще в 2010 году. Женя (Овцебосх, из группы «Барто». — Прим. ред.) работает в «Звезде» уже очень долго. «Звезда» нас поддержала, когда была ситуация, связанная с «Готов» (в 2010 году группе инкриминировали «экстремизм» за текст песни «Готов», но вскоре дело закрыли. — Прим. ред.): они сделали самостоятельную экспертизу, несмотря на то, что мы к ним не обращались. Я сама работала в «Звезде» около двух лет. По факту это не разные миры: это альтернативная реальность и постоянная борьба с существующим идиотизмом.

О королеве драмы

— Можно ли сказать, что лирическая героиня вашего альбома — такая королева драмы?

— Да, можно. Это сознательный образ. Альбом нужен, чтобы в дальнейшем от этого образа избавиться. Это итог, чтобы закрыть тему. И это нормально для многих исполнителей. В свое время Бейонсе все достало, она разошлась с Джей-Зи, записала альбом — избавилась от этого груза и вернулась к мужу. Была королевой драмы.

— Вам не страшно выпускать настолько личный альбом? Мало ли кто как поймет.

— Воспринимать могут как хотят: после «Барто» мне вообще уже мало что страшно выпускать. Надо понимать, что все равно это художественный образ. Многие вещи, о которых я рассказываю, произошли не со мной: просто я видела, что происходило с моими друзьями. Необязательно было выворачивать себя наизнанку.

— То есть он не на 100 процентов автобиографичный?

— Конечно, нет.

О женской музыке

— В интервью Vatnikstan вы говорили, что начали записывать альбом в том числе потому, что не нашли «женскую музыку, описывающую вашу реальность». Имеется в виду русскоязычная музыка? Потому что вот про Бейонсе вы уже вспомнили.

— Да, я не нашла именно русскоязычную музыку, которая говорит о том, о чем пытаюсь говорить я. В основном это страдания вокруг мужиков либо понты. Российский мир, несмотря на подъем феминизма и гендерных вопросов, все равно остается мужским. Многие исполнительницы просто недостаточно взрослые: они не накопили переживаний, трагедий и опыта. Мне кажется, альбом, который я записала, для аудитории 30+, а не для двадцатилетних. Я тестила его на большом числе людей: четко видно, что люди до 25 лет плохо понимают, о чем альбом, он с ними не резонирует. А дальше реакция меняется: с людьми постарше я говорю на одном языке.

— Погодите, по поводу страданий вокруг мужиков: у вас в альбоме ведь эта тема — переживание расставания — буквально красной нитью?

— Ну, конечно. Это альбом о разводе. Но он не о том, как я страдаю... В смысле я страдаю из-за того, что мужик ушел, но я хочу найти выход и найти силы с этим жить.

— То есть в центре именно ваши переживания?

— Да.

О водке

— Еще у вас в альбоме довольно много про спиртное. «Водка-любовь» — вообще великая песня. Помню, вы на фейсбуке писали, что стали гораздо меньше пить и это вроде бы хорошо сказалось на здоровье.

— Алкоголя в моей жизни было много, потому что я все-таки играю в панк-группе, очень много концертов и гастролей так или иначе проходят со спиртным. Но в какой-то момент понимаешь, что у тебя организм не двадцатилетний, ты не можешь столько выпивать, потом утром умираешь — жалко на это время тратить. Я сократила количество выпиваемого.

Александр Генис сказал: «Водка отняла у меня друзей и близких, но худого я о ней не скажу». Мне водка в принципе тоже ничего плохого не сделала, но я видела достаточно много окружающих, у которых распитие спиртных напитков стало приобретать чудовищные формы, это пугает. Поэтому я периодически пытаюсь не пить, ухожу на просушки — это увеличивает работоспособность. Я попыталась об этом честно рассказать: в моей жизни (и вообще в жизни россиянина) есть большое количество алкоголя, он влияет так. Если послушать текст «Водки» — там же нет такого, что это прекрасно и не опасно. Прямо говорится, что эти вещи разрушают — и я это понимаю.

О коммуналке

— Мне всегда интересно, как бытовые условия, в которые помещен музыкант, влияют на его творчество. Вы вроде бы живете в петербургской коммуналке?

— Да, можно сказать, доживаю. Но коммуналка на меня не очень сильно влияла, потому что я достаточно много езжу по гастролям. Сейчас «Барто» не особо функционирует как гастрольный коллектив, тем не менее постоянно происходят диджей-сеты, вечеринки, выезды. Я давно живу в поездах, самолетах, аэропортах, на вписках: поэтому такой быт — все время с рюкзаком, с возможностью в любом месте устроить гнездо — влияет больше. Коммуналка же — не то чтобы сильно. С другой стороны, там постоянно меняются соседи, у некоторых бывают алкогольные делирии, сдвиги, скандалы. У нас еще была культурная коммуналка. Была — потому что сейчас я на самом деле бомж, как ни странно. Коммуналку расселяют, я сейчас нигде не прописана и живу по друзьям.

С другой стороны, для меня — как для человека, который любит пообщаться, послушать, что говорят, посмотреть на поведение и каким-то образом потом это описать в тексте или в музыке (поэтому со мной надо поосторожнее) —коммуналка скорее положительный момент. Хотя лет 20 назад я не могла себе представить, что буду жить в коммуналке и не то чтобы сильно захочу из нее выезжать. Сейчас же во всем мире есть тенденция, когда люди хотят жить в коллективах, даже если не знакомы — это называется коливинг. Так что нормально, я в мировом тренде.

О протесте

— Вы в декабре выходили с пикетом по поводу запретов концертов в России. Ситуация с Хаски и прочими похожа на то, что происходило с «Барто» в 2010 году?

— Мне кажется, похожа. И до «Барто» были такие ситуации. Список экстремистских материалов существует очень давно. Желание ввести цензуру, литовать тексты, указывать, о чем петь, вся эта псевдозабота о нравственности молодежи не отличается ни от ситуации десятилетней давности, ни от того, что было в 1980-е. Власть пытается вернуть то, что было раньше, потому что так удобнее жить. Так тебе кажется, что ты контролируешь мысли молодежи, ведь музыка и культура в целом — один из самых сильных способов воздействия на умы. Пропаганда, идеология пытаются проникнуть везде.

Ну и, опять же, все эти разговоры: «Ой, они поют про наркотики...» Когда во всем мире совсем другой тренд относительно тех же наркотиков — скорее просветительский. А у нас как всегда: это все запрещено, плохо, все наркоманы — асоциальные элементы. Хотя это далеко не так. Наркоманов полно в совсем не маргинальных слоях общества.

— То есть вы против наркофобии?

— Я против наркофобии.