«Стрела Невского нацелена не в Исландию, а в небо» The Village публикует главу «Невский проспект» из книги Александра Степанова «Феноменология архитектуры Петербурга»

В издательстве «Арка» вышла книга искусствоведа Александра Степанова «Феноменология архитектуры Петербурга» — почти 400-страничное поэтическое переживание и осмысление городского пространства. На недавнюю презентацию в «Порядке слов» пришло столько людей, что небольшой зал книжного магазина просто не вместил всех желающих, а саму «Феноменологию» в этот вечер раскупили так быстро, что пришлось делать дополнительный заказ. В книге рассказывается о Васильевском острове и Адмиралтейской стороне, доходных домах, небесной линии и прочих топонимах и элементах Петербурга. The Village публикует финальную главу, в которой речь идет о Невском проспекте.

Александр Степанов
Историк искусства, кандидат искусствоведения, профессор. Работает на кафедре зарубежного искусства Института им. И. Е. Репина, преподает искусство Возрождения. Также преподает в Смольном институте свободных искусств и наук. Автор книг о Дюрере, Кранахе, итальянском искусстве эпохи Возрождения. Специалист по архитектуре Санкт-Петербурга с 25-летним стажем работы в градостроительных НИИ.
Невский проспект
Рассуждая феноменологически, Невский проспект кончается не площадью Александра Невского, а переломом оси близ Суворовского, то есть домами № 95 и 128. У остальной части общее с Невским — официальное имя, нумерация домов и точка перелома. Этого слишком мало, чтобы признать феноменологическое единство двух частей. По сути, это два разных проспекта. Не случайно восточную часть петербуржцы привычно именуют Старо-Невским.
Эйдос Невского проспекта — стрела. От площади Восстания до Мойки — ее древко. Наконечник заострен на выходе к Адмиралтейскому проспекту. Оперение — площадь Восстания и кусочек за ней.
Помните луч, пущенный от Адмиралтейского шпиля по оси Невского? Он попадет в Иркутск. Стало быть, стрела оттуда. Не долетев до цели, она вонзилась в землю перед Невой. Куда была нацелена? Повозитесь немного с картами, и вам покажется, что целили в Исландию.
Хотя хронология формирования и нумерация домов предполагают движение от Адмиралтейства, в действительности вектор Невского проспекта направлен на Адмиралтейский шпиль. Это подтверждается рядом обстоятельств. Первое: каждый, кто въезжает в Петербург через его главный, Московский, вокзал, с того момента, как, пройдя налево, увидит вдали золотую иглу, испытывает ее притяжение. То же происходит с выходящими на Невский из вестибюлей метро. Второе: выйдя на тротуар Невского у Лиговского проспекта, вы ощущаете чуть заметный спуск. Это не обман чувств: так здесь стерся литориновый уступ — берег древнего Балтийского моря.
Но самое главное подтверждение стрелообразности Невского проспекта — строение Адмиралтейской башни, которая тоже является стрелой. Шпиль — ее наконечник; окруженное ионической колоннадой тело коробовской башни с куполком — древко; пернатые славы со знаменами и нимфы с глобусами по сторонам от арки — оперение. Башня Адмиралтейства — проекция Невского проспекта на небеса или, если хотите, небесное продолжение проспекта. Стало быть, стрела Невского нацелена не в Исландию, а в небо.

Правда, убедиться в этом легко только тому, кто едет к Адмиралтейству по проезжей части или бросает туда взгляд, пересекая проспект. Идущие по тротуарам воспринимают Адмиралтейскую башню как архитектурное явление от Суворовского проспекта и площади Восстания, но затем она надолго теряется среди фонарных столбов, постеров и навесов автобусных и троллейбусных остановок. Лишь от Аничкова моста она начинает пробиваться сквозь заслоны уличного оборудования. Доминантную силу она набирает при взгляде от Садовой, когда вы видите ее плотно вставленной между домами-кулисами Чичерина (№ 15) и Котомина (№ 18). Но после того как Зеленый мост останется у вас за спиной, Адмиралтейство постепенно исчезнет в Александровском саду.
Становится понятно существенное различие между восприятием Адмиралтейства и феноменологическим представлением о нем. Восприятие — это «непосредственное чувственное отражение действительности в сознании, способность воспринимать, различать и усваивать явления внешнего мира». Представление же в нужном мне значении — «знание, понимание чего-нибудь». В феноменологическом представлении восприятие очищено от случайностей. Теряя из виду Адмиралтейскую башню среди фонарных столбов или древесных крон, я тем не менее не утрачиваю представления о ней как о небесном острие Невского проспекта. Взглянув в ту сторону с пешеходного перехода через проспект, я возвращаю эйдосу Адмиралтейской башни непосредственную очевидность.
Представьте, что Невский проспект имел бы одинаковую ширину на всем протяжении или что, приближаясь к Адмиралтейству, он расширялся бы, — и тогда вы высоко оцените пространственную драматургию Невского: прежде чем выпустить вас на простор парадных площадей, он, не желая с вами расставаться, сжимает вас в объятиях своих высоких стен.
Вообразите, что не существует Александровского сада; тогда, двигаясь к Адмиралтейству, вы видели бы постепенно растущую башню. В действительности же благодаря деревьям колоннада башни, а следом за ней и шпиль тонут в бурных кронах: «Запутался в листве прозрачный циферблат». Последним, когда вы достигли угла с Адмиралтейским проспектом, тонет золотой кораблик. А справа вдруг расстилается во всю ширь Дворцовая площадь, огражденная белопенным Зимним дворцом.
Допустим, вы попали в Петербург впервые, еще не ориентируетесь в нем, но понимаете, что туда, где центр этого города выходит на очень широкую реку, ведет главный проспект города — Невский, названный, надо думать, по имени этой реки. Вы идете по нему и уже приблизились к его началу. Так где же эта мощная река? Вы не сразу обнаружите ее, скрытую садом и зданием Адмиралтейства. Ее появление, как все долгожданное, запомнится вам надолго.
Но вот пространственная схема города закрепилась в вашей памяти. Тогда, глядя на шпиль Адмиралтейства, вы воспримете кораблик на фоне неба как обещание, что Нева совсем близко, ибо золотой кораблик плывет по небу, как плавают настоящие корабли по спрятанной за Адмиралтейством Неве.
Когда-то я сожалел, что на бывшей Знаменской площади, с которой убрали стоявший боком к Невскому памятник Александру III, воздвигли обелиск, а не арку. Теперь понимаю, что мощный квадрат со сквозным арочным проемом спорил бы с Адмиралтейской башней, и это было бы так же глупо, как пытаться провести электричество от плюса к плюсу.

Кроме плюса и минуса, высящихся на концах Невского, есть на проспекте два других архитектурных восклицания, перекликающихся друг с другом по-свойски, — Думская башня и башня дома «Зингер». Между ними немногим более двухсот шагов. Будучи почти одинакового роста, они высятся на противоположных сторонах проспекта и гордятся принципиально различными родословными: первая — аполлонической, вторая — дионисийской. Замечательно, что стилистически все четыре доминанты Невского разнородны: иглы демонстрируют преимущества ампира и советского модернизма, башни пропагандируют доампирный классицизм и модерн.
Очарование Невского проспекта в его стати, а не в красоте стоящих на нем зданий, шедевров среди которых мало. «...Фасады привычно сплачивались внутри протяженной и объемной, испещренной штукатурными деталями формы. Догоняя, устремляясь вперед, накладывались, теснясь, эркера, лепные гирлянды, арочные проемы, витые балконные решетки, пилястрочки, кариатидки, фронтончики, аттики, башенки, чешуйчатые шатры мансард. <...> В наследство нам достался слитный каменный след минувшего — вдоль исторического тротуара развертывался метафасад, давно по сути не зависимый от вкусов-стилей своего времени, — в составных фрагментах своих он тщательно продумывался и прорисовывался, а в целом заранее не предусматривался, даже эскизно не намечался. <...> Глаз мог запинаться, застревать, но... но ведь ты никогда и не разглядывал по отдельности талантливые ли, бездарные, спонтанно собранные в единый Невский фасад фасады, не оценивал пропорции, деталировку, лишь день за днем, вечер за вечером мельком касался рельефной поверхности увековеченных сиюминутных тщеславий; ничего специально не выделяя, свыкаясь со скопищем этих усталых, неровно срезанных небом разнообразно-шаблонных форм, путаницей этих поминутно неожиданных и издавна знакомых, дорогих кадров, прыгавших в ритме шагов,прочерченных прерывистыми, не совпадавшими по высоте карнизными тягами, ты, пожалуй, до сих пор и не задумывался над тем, что долгие годы выпало читать, вычитывая всякий раз что-то досель упущенное, пространственно-временной коллаж, где и впрямь всякий раз заново и непроизвольно ложь локальных фасадов склеивалась боковым зрением в большую правду сочленявшей диссонансы гармонии».
Примыкая к площади перед Дворцовым мостом, Невский пересекает три потока — Мойку, канал Грибоедова и Фонтанку, — а до 1891 года существовал еще и Лиговский канал, через который был перекинут Знаменский мост. Можно подумать, что пересекать реки — главное назначение Невского.
Получается четыре отрезка: первый — до Мойки, второй — от Мойки до канала Грибоедова, затем от канала до Фонтанки и далее — до площади Восстания. Их длина, соответственно, 430, 380, 900 и 1 000 метров. С огрублением, в реальном восприятии незаметным, получается пропорция из шести одинаковых модулей — 1 : 1 : 2 : 2. Спор Думской башни с башней Зингера одновременно и разделяет, и смыкает пару коротких отрезков Невского проспекта с парой длинных.
Каждое пересечение водной преграды — событие, бросающееся в глаза из-за угла и заставляющее нас даже в транспорте хоть краем глаза задеть уходящую в сторону полосу зеркально-гладкой или сморщенной ветром, блистающей льдом или заснеженной поверхности в гранитном с чугунной оторочкой обрамлении,
Где памяти тянется свиток,
Развернутый в виде домов,
И столько блаженства и пыток,
Двузначных больших номеров.
Александр Кушнер
Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки (1974)
У Мойки мягкий нрав. В перспективе от Зеленого моста в сторону Невы она изгибается хогартовой «линией красоты», и дома играют моим вниманием, как мячом. Прямоугольный, с огромными окнами дом инженера Кудрявцева (№ 53) посылает пас светло-серому гиганту — доходному дому Гвардейского экономического общества (№ 36, ныне Northern Capital House); тот перебрасывает мой взгляд (успеваю на лету заметить далекий шпиль с архангелом) классицистическому дому № 37, который подключает к комбинации низенького, но важного генерала Аракчеева, и — удар в цель, в доходный дом свитского генерал-майора графа Ферзена, в глыбу, бесподобно поставленную на углу Мойки и Зимней канавки (дом, где жил Анатолий Собчак). Изгиб Мойки вниз по течению молчаливо замыкает брандмауэр серой семиэтажной громады доходного дома Жуэна (№ 58, ныне бизнес-центр «Мариинский» и Гете-институт).
Канал Грибоедова, напротив, осмеливается спорить с Невским прямизной, но хватает его ненадолго. С одной стороны, миновав Спас-на-Крови, он упирается в дом Адамини, с другой — переламывается перед Банковским мостом, где блещут крылья грифонов.
Фонтанка у Аничкова моста изогнута не кокетливой серпентинатой, как Мойка, а упругим луком, так что азартного перебрасывания внимания с берега на берег не происходит. Когда смотришь против течения, взгляд скользит по внешней дуге изгиба вдоль Екатерининского института, Шереметевского сада, над которым виден шпиль церкви Святых Симеона и Анны, и достигает доходного дома Ивана Старова, что на углу Фонтанки и улицы Белинского. Взгляд, брошенный в противоположном направлении, переходит с кокошников подворья Троице-Сергиевой лавры на особняк графини Карловой, похожий на загородную виллу, а затем приостанавливается на Толстовском доме.
Ни одна улица Петербурга не может похвалиться такими замечательными карманами, из которых Невский выкладывает сюрприз за сюрпризом: «все поджидает за углом / то церквью, то размахом сада». Тут и лютеранская церковь, и римско-католическая, и армянская апостольская, и православный собор. Чуть дальше от центра — Гостиный двор и Александринский театр за садом, где царствует Екатерина Великая. В том, что каждое из этих зданий отступает от красной линии, проявляется стремление избежать столпотворений, которые могли бы помешать «всеобщей коммуникации Петербурга».
Такая предусмотрительность не оставляет сомнения в том, что богослужение, торговля, искусство и социальная коммуникация считались в равной степени необходимыми функциями главного проспекта Российской империи.
Фотографии: «Феноменология архитектуры Петербурга»