Музей криптографии: «Энигма», шифр Цезаря, ядерные чемоданчики и хакеры В марфинской шарашке из «В круге первом»
Сотрудники Музея криптографии шутят так: половину времени его здание занимали дети, другую половину — разрабатывали секретную телефонию. Выстроенное в подмосковной еще деревне Марфино в 1885 году как Александро-Мариинский приют для детей-сирот и детей бедных священников, в 1918-м краснокирпичное здание превратилось колонию для беспризорников, а в 1946-м стало спецтюрьмой № 16, «Марфинской шарашкой», «Марфинской шарашкой», которую обессмертил в своем романе «В круге первом» один из ее заключенных Александр Солженицын. (В 50-е тюрьму расформировали, и дальше разработкой средств секретной связи — ядерными чемоданчиками и всем таким — там занимались уже просто наемные сотрудники НИИ автоматики; здание получило адрес п/я-37, «почтовый ящик 37», чтобы никто не догадался.) Так что то, что в итоге музей позиционирует себя как музей и образовательный центр, отчасти нацеленный на детей, кажется логичным: память места.
Музей криптографии
Адрес
ул. Ботаническая, 25, стр. 4
Директор
Лидия Лобанова
Главный куратор
Анна Титовец
Продюсер
Елена Левинсон
Цены
Взрослый — 500 рублей, для школьников — 150, льготный — 250, дети до 10 — бесплатно
Дата открытия
21 декабря
Время работы
вт. — вс.: 12:00–21:00
В 2018 году на базе пережившего распад СССР и получившего в связи с этим кавычки в названии «НИИ автоматики» экс-киберспортсмен и IT-предприниматель Антон Черепенников вместе с «Ростехом» создал научно-производственную компанию «Криптонит» — и часть зданий «Автоматики», включая шарашку — приют — почтовый ящик, перешла к бизнесмену. Сразу появилась идея создать в ней музей — изначально компьютерной и шифровальной техники, по аналогии с Национальным музеем криптографии в Мэриленде и британским Национальным музеем вычислительной техники, который даже расположен в похожем месте — в Блетчли-парке, где союзники во время Второй мировой взламывали «Энигмы». Но идею с компьютерной техникой пришлось отмести — для этого здание слишком маленькое, плюс у новых владельцев было желание заниматься популяризацией науки в целом. Так что остановились на том, что музей станет Музеем криптографии: «Потому что криптография — это математика, то есть наука, просто довольно сложная, — говорит директор музея Лидия Лобанова. — А задача перед нами стояла такая: давайте расскажем про науку для того, чтобы ей загоралось как можно больше людей».
Провели исследования — выяснилось, что людей не то чтобы пугают такие музеи, но некоторый дискомфорт все-таки присутствует: не очень приятно, когда ты приходишь в место, где тебе ничего не понятно. «Мы про это поговорили с родителями, у которых есть дети 12–13 лет. Поговорили с подростками, со школьными учителями. И выяснили, что есть огромное количество стереотипов, очень мало знаний, практически отсутствует ресурсная база, а еще родители не хотят идти с детьми в такие музеи, потому что они сами там чувствуют себя некомфортно, потому что ничего не понимают».
Лобанова, почти девять лет проработавшая в Политехническом музее, вздыхает: научные музеи в России действительно пока развиваются медленнее остальных. Собственно, кроме до сих пор строящегося Политеха и тульского Музея станка, из недавнего больше ничего в голову не приходит. В каком-то смысле Музей криптографии эти подходы объединяет — здесь есть и крупная коллекция, как у первого, и акцент на образовательной программе, как у второго: помимо собственно постоянной экспозиции, работает лекционный зал, мастерская и просветительский центр. Есть и своя издательская программа — планируется репринт «Занимательной математики» Перельмана и каталог предметов из коллекции музея.
Коллекцией в музее вообще не без оснований гордятся. В ковидные 2020–2021 годы ее формированием занимались директор Музея Лилия Лобанова, руководитель Отдела хранения и развития коллекции Людмила Кузягина и заместитель директора Музея Анна Кузовлева. Для молодых исследователей — Александра Дюльденко, Егора Ефремова, Анастасии Ашаевой и Кристины Черновой — тема криптографии была не просто новой сферой, но и еще совершенно неизученной в России: на части документов в зоне открытого хранения можно увидеть штампы о снятии грифа «совершенно секретно», которые датируются каким-нибудь сентябрем 2020 года. «У нас есть суперизвестные предметы типа „Энигмы“ и „Фиалки“, но есть и такие, про которые всего две-три научные статьи есть. Так что все ребята собираются за следующий год издать по книжке», — говорит Лобанова.
Есть про что: Анастасия Ашаева, старший аналитик-исследователь, работала в архиве МИДа, архиве древних актов, историческом архиве в Петербурге. В архив МИДа попасть непросто: «Там я посмотрела самый секретный фонд шифровального отдела МИД. Его никогда никто не видел. Надеюсь, что продолжим работу с коллегами из МИДа и получится что-то опубликовать , это действительно интересные вещи, которые переворачивают представление о том, когда что возникло. Некоторые вещи возникли гораздо раньше, чем мы думали. Это интересно не только с точки зрения истории криптографии, но и в принципе отечественной истории развития науки и институций».
Что-то приходилось восстанавливать из небытия буквально на слух — во времена шарашки там разрабатывали методы шифрования речи, многие из которых сейчас используются музыкантами для обработки звука. «Вокодер, например, в шифровании использовался, — говорит автор-исследователь Егор Ефремов. — Это один из методов кодирования речи, которые мы пытались послушать, чтобы понять, как они работают. Оказалось, что другой метод — частотных перестановок — реализован в одной моей гитарной педали. Я просто к ней подключил запись речи, и мы послушали, как это работает».
Примерно так же восстанавливали технологию шифрования видеосигнала, которой пользовались кабельные телеканалы типа HBO в 80-е и 90-е: «Сейчас скремблеров в рабочем состоянии нет. То, что использовали телекомпании, давно списано. Есть американский частный музей-коллекция, но, разумеется, мы не можем ничего прислать и попросить записать. Поэтому мы по патентам, по техническим документам скремблеры сами паяли, эмулировали на компьютере, так обрабатывали видео для экспозиции».
Экспозицию в музее сделали многослойной — по концепции, разработанной главным куратором музея Анной Титовец. Три этажа, собственно, об истории криптографии в обратном хронологическом порядке — то есть от современности и XX века на первом этаже к древности на втором. Плюс временная экспозиция с современным искусством и цокольный этаж с экспозицией об истории здания: есть первые издания «В круге первом» и «Утоли моя печали» Льва Копелева, найденное при расчистке дымопровода письмо кого-то из заключенных, а также рабочая запись Солженицына с критикой научных изысканий какого-то коллеги будущего нобелевского лауреата.
В чем заключается многослойность? Это как уровни в видеоигре: «Языки медиа мы старались перемиксовать, потому что люди разные, у них разные каналы восприятия, разные фокусы внимания, разные бэкграунды». Экспозицию можно пройти, ориентируясь на популистские комиксы про хакеров и шпионов на стенах и тыкаясь в бесчисленные мультимедийные экраны, где объясняется, почему браузер Tor не особенно безопасен или как была устроена линия прямой связи Вашингтон — Москва. Можно собирать пазлы и играть в мини-игры. Можно вчитываться во все экспликации — вот Буш сидит у телефона 11 сентября, рядом — копия этого аппарата, модифицированной правительственной «Моторолы». Можно просто глазеть на движущиеся увеличенные копии шифровальных дисков «Фиалки» (рядом с оригинальной машиной — единственной в России), громко ухающей в зале XX века, или исследовать воссозданные (скорее, по духу, нежели по архивным документам) кабинеты двух выдающихся ученых, русского инженера, основоположника отечественной радиофизики Владимира Котельникова и американского математика, основоположника теории информации Клода Шеннона.
Не тяжело ли открывать музей, посвященный науке и технологиям, в период, когда общественное доверие что к одному институту, что ко второму по разным причинам — и часто небезосновательным — сильно сократилось? «Не бывает удобного времени, — говорит директор музея. — Все время неудобное. Но сейчас как раз важно начинать говорить о технологиях неангажированно. Про то, что технологии — это разное. Иногда это про безопасность. Иногда не про безопасность, а про контроль. Про то, что технологии сейчас — это не для технарей, а данность твоей жизни. Это как ездить в метро. То есть просто навык, и его невозможно игнорировать. Поэтому нужно научиться с этим как-то взаимодействовать и интегрировать комфортно и безопасно в свою жизнь».
