«Невинные шалости»: Как молодой художник из Новосибирска скрестил Дидро и мемы В галерее Jart открылась выставка Владимира Карташова
Мы с коллегой стоим в небольшой комнате. Стены покрыты мягкой тканью, в углу стоит «джибиэлька» — из нее звучит неопознаваемая (Shazam в подвале галереи Jart не работает) электроника из начала нулевых. По периметру развешаны небольшие картины в керамических рамках, по форме напоминающих языки пламени. Из рамок торчат атрибуты прошлого: флешка, клавиатура от старой Nokia, перья павлинов, стикеры со стразами. На самих картинах такая же эклектика — герои, сошедшие с полотен то ли Милле, то ли Васнецова, которые вдруг оказались в какой-то техносказке. Парень в трехполосном костюме гуляет по лесу — вокруг него летают старые телефоны, а на руке сидит птица-синица, напоминающая логотип твиттера.
Вдруг к нам подбегает молодой человек в грязном пуховике с нарочито длинными рукавами и маской чумного доктора на лице. Это один из перформеров — они выступают на выставке, имитируя поведение зрителей, немного пугая их. Сами посетители — искусствоведы и журналисты — разумеется, тоже пришли в галерею в масках. Поэтому на выставке молодого новосибирского художника Владимира Карташова (23 года, вылетел из училища за провокационные работы, переехал в Москву, работал на винзаводовской площадке «Старт», «жил практически впроголодь какое-то время», по воспоминанию куратора Сергея Хачатурова) «Невинные шалости» трудно забыть о том, что дело происходит в 2021 году. Потанцевав с чумным доктором, мы отстраняемся — еще раз пробежаться по картонному лабиринту нарочито театральных декораций, заполненного странной, витальной живописью Карташова — вневременной и при этом все равно адекватной эпохе.
«Владимир Карташов. Невинные шалости»
Куратор
Сергей Хачатуров
Когда
13 января — 14 февраля
Где
Галерея Jart
Сколько
300–700 рублей
Так и было задумано: куратор Хачатуров и художник Карташов сошлись на фоне совместного интереса к истории искусства. «Это маньеризм, это как раз барокко, это культура XVIII века с разными вкусами экстравагантными, и вот рококо, которое все объединяет. Какие-то параллели мы стали искать с нашим временем. И я потом увидел, что даже есть диссертации на эту тему: например, театральная культура XVII века, версальские празднества и дизайн компьютерных игр», — рассказывает Хачатуров.
То, что получилось в результате этих обсуждений, — стиль, который Хачатуров называет «технорококо». Его «Невинные шалости» и манифестируют. XVIII век, утверждает Хачатуров, все же очень похож на век XXI: «У Распе есть локальный образ — конь в сказке про барона Мюнхгаузена. Он пьет, а вторая часть у него отсутствует, он пьет, пьет, пьет, а все сразу вытекает. И вот это такая же тема, такое решето знаний, которое в XVIII веке о себе тоже впервые заявило. Тогда мир начал рассыпаться на некие отдельные пиксели. Поэтому создавались энциклопедии, каталоги многих-многих знаний, единого, объединяющего стержня уже не было. И в этот век и появилась тема такая предконструктивистская, предавангардная. Почему технорококо — это очень корректный термин? Потому что XVIII век — это начало модернизации человечества, вот этой, этого абсолютного доверия точному знанию, механике, механистичности».
При этом для эпохи XVIII–XIX века был характерен символизм — «как раз та культура, которая закрылась с классическим периодом», говорит Хачатуров. И это как раз то, что несвойственно нашей эпохе мемов. «Настольная книга всех сегодня — „Искусство в эпоху технической воспроизводимости“ Вальтера Беньямина о том, что такое репродукционность. Сегодня репродукционность доведена до апогея. Честнее любоваться не красивыми видами и хорошо сделанной фотографией, а совсем низовой культурной информационной единицей, мемом или стикером».
«Мем как раз и вот эти стикеры — они отрицают этот символизм, потому что он переусложняет мир и, в общем, множит сущности. И у Вовы Карташова так: он же не пытается зашифровать в картине послание, как в голландском натюрморте, где каждая деталь — разбитый стакан, корка лимона, курительная трубка, мыльные пузыри — складывается в целый нравоучительный догмат о бренности бытия. Он использует эти образы, у него даже есть обезьяна, которая курит и пускает мыльные пузыри, так же как есть и ягненок, связанный цитатой с картиной испанского художника XVII века. Но интересно, что эти великие смыслы он реконструирует ради того, чтобы приблизиться к последнему порогу честности личной, неотчуждаемой и персональной. Где не цепочка бесконечных смыслов, которая множится в пространстве эрудиции, как в постмодерне, а, скорее, ты сам и есть основа для их появления все-таки, и ты сам хочешь их смонтировать так, как хочешь. И в этом плане он, конечно, метамодернист, а не постмодернист».
Это действительно выставка, противоположная постмодернизму с его цинизмом и идеях о бренности: «Как череп, облепленный стразами, который Дэмьен Херст выставляет в старых музеях. Это смешно, нелепо и жалко смотрится — потому что коллекции старых музеев тут же перетягивают внимание на себя и объемом, и насыщенностью, и эрудицией. И это куда интереснее, чем смотреть на, в общем, декоративные изделия Херста. Потому что, как бы они ни пыжились насытить свои работы претенциозными смыслами, они все равно остаются в постмодерне, культуре 90-х. А те люди, которые сегодня работают, зумеры, условно говоря, — они не стыдятся того, что они, может быть, куда более инфантильны в смысле образования, но зато честны в смысле высказываний».
С этим сложно поспорить. Пока Москву января 2021 года колотят морозы и добивает эпидемия, в картинах Карташова, наивных, ностальгических (кнопочные телефоны, радиопопса и стразы для 23-летнего Карташова, видимо, то же, что для поколения нынешних 30-летних — приставка Dendy и жвачка Turbo), не нуждающихся в объяснениях, включая эту статью, можно найти что-то вроде утешения. (И забрать с собой красивую маску все с теми же стикерами-сердечками — их вручную украшают сами перформеры: «Ученики Рыжакова, Брусникина, то есть великих — они прямо ринулись на эти стикеры, стали их рассматривать, говорить: „Как здорово, как клево“».) После выставки заходим в «Макдоналдс» на «Белорусской» просто поболтать, чего мы не делали уже несколько лет, а то и больше — тоже своего рода утешение и напоминание о временах почище.
Фотографии: Jart
