Страх, трусость и уход великих: Чем театр жил в прошлом году и что будет делать в этом Почему в 2018 году хорошего театра в России не было или почти не было

Текст: Ольга Тараканова

Хороший спектакль — не без грубоватых заигрываний со зрителями, не без общих мест, но сильный и цельный. По «Барокко» особенно видно, что театральные события в этом году сместились в область человеческого. «Тенденция года — страх и трусость», — говорит Елена Ковальская, критик и арт-директор Центра имени Мейерхольда. «Тенденция года — уходят великие», — добавляет Алексей Киселев, главред «Я в театре» и автор «Афиши Daily».

Страх и смерть крупнейших деятелей — действительно два главных итога театрального года. По наверняка политическим обвинениям под домашним арестом до сих пор сидит лидер российского театрального мейнстрима и несколько человек из его команды — сколько это продлится еще и решится ли власть на радикальные перемены внутри «Гоголь-центра», остается загадкой. Один за другим ушли Олег Табаков, Михаил Угаров и Елена Гремина, Дмитрий Брусникин, Эймунтас Някрошюс. Правда, пока взлетевший при Табакове МХТ стагнирует под руководством Сергея Женовача, «Театр.doc» все же строит новое помещение, но с уверенностью говорить о том, как сообщество справляется с потерями лидеров, пока бессмысленно.

«Прорывных имен режиссеров/драматургов/художников я не смогу назвать при всем желании; а вот на территории, прежде всего, медиа — [главный итог года] конечно, оформление театрального блогинга и в целом инди-журналистики о театре. И на этом фоне просто фантастическое по скорости и наглядности обнаружение бессмысленности институционализированной критики, всех этих авторов на 1/5 полосы коммерсантов и ведомостей», — считает Виктор Вилисов, создатель телеграм-канала «вилисов постдраматический», редактор раздела «Театр» в «Афише» и автор нон-фикшна о театре «Нас всех тошнит». С бессмысленностью Вилисов, возможно, утрирует; остальные мои собеседники эти процессы как тренд не отметили. Речь идет о появлении новой аудитории, о которой говорит и сам Вилисов и которая действительно нуждается в новых способах разговора о театре.

Блогеры и критики и правда могут находиться в конфликте, но они сходятся в одном: главное событие года — это дело Серебренникова. «В год, когда суд раз за разом оставлял Серебренникова под арестом, спектакль „Человек из Подольска Сережа очень тупой“ разочаровал. В год, когда Малобродского госпитализировали из зала суда с инфарктом, спектакль „Ай Фак. Трагедия“ разочаровал еще больше, а „Маяковский. Трагедия“ в „Гоголь-центре“ и „Слава“ в БДТ были хорошими. В год, когда следствие объявило „Платформу“ организованной преступной группировкой, в Воронеже и Перми прошли по-настоящему сильные театральные фестивали. Только так можно говорить о российском театре 2018 года», — считает Евгений Зайцев, автор второго по популярности телеграм-канала о театре «Немирович и Данченко».

Ковальская и Киселев называют спектаклями годами «Квартиру. Разговоры» Бориса Павловича и «Евангелие» Васи Березина соответственно. Выразительно это не только потому, что их впервые представили еще в прошлом году. Если добавить интеллектуалистский Arts&Science Рустема Бегенова и Клима Козинского, молодых выпускников Бориса Юхананова, которые стали открытием года для меня, можно представить, куда движется современный театр. «Слава» и «Три сестры» — важные и выточенные массовые спектакли. «Разговоры» — инклюзивная работа, в которой актеры с аутическим спектром сосуществуют на равных со зрителями, а режиссерская задача состоит в организации новой, общей чувственности. «Евангелие», вместе с открытием года для Киселева, «Театром. На вынос» («Концепция стрит-арт-театра. Билеты — ноль рублей. Материал: место, время, человек. Базис. Любовь») — радикальный андерграунд.

С последним, правда, все не так просто: как и в русской поп-музыке, стать звездой в театре теперь можно очень быстро, со схожими, не всегда приятными последствиями. «Можно констатировать невозможность андерграунда. Система так устроена, что каким бы ты подпольщиком ни был, к тебе придут эксперты, номинируют, напишут рецензии и выпустят репортажи. Путь из андерграунда в мейнстрим сократился до одного шага, и этот шаг за коллектив делает сама система», — объясняет Киселев.

«2018-й — не год открытий, скорее год уточнения того, что начало происходить в 2017-м. Спектаклем года я бы назвала «Прозу» Владимира Раннева (The Village уже рассказывал, зачем идти на этот фантасмагорический оперный комикс по Чехову и Мамлееву. — Прим. ред.) «Проза» вышла в прошлом году, но это по-прежнему прорыв и, думаю, перетечет в этом статусе и в 2019-й. Все мало-мальски интересные премьеры («Жанна на костре» Ромео Кастелуччи по Артюру Онеггеру в Перми, «Путешествие в Реймс» Алексея Франдетти по Россини в Большом и другие) в традиционной опере оказались не чистой оперой, а драматическими ораториями и светской мессой. Почему нам интересны оперы-фикции? Внешние причины: нехватка финансирования, идеологическое ухудшение творческого климата. Внутренние: режиссерская традиция прозаического пересказа поэтической оперной конструкции исчерпалась. Это первый год, когда мы видим, что на этом поле хороших спектаклей больше вообще нет. И это касается не только русского театра. В то же время опера привлекает новых людей, хотя они и не всегда называют ее так. «Мельников» Кирилла Широкова, например, — не опера, но почти, если вспомнить штамп про архитектуру как застывшую музыку. Мы, кстати, снова ставим и слушаем барокко — это тоже тенденция, но немного стыдная: в Европе ей уже не первый год. С другой стороны, она показывает, что мы все-таки находимся не в полной изоляции от мира», — говорит Бедерова.

«Правда, экспериментальный танец остается в андерграунде, он не очень нужен большим российским театрам, а большие театры не очень нужны такому танцу. Чтобы делать работу для большой сцены и при этом не скатываться в демонстрацию своих чувств или бедер, хореографу придется делать акцент на традиционную критику, а это сильно ограничивает. Но мир нового танца постепенно сближается с миром современного искусства — это можно считать тенденцией года. Танец показывали на выставке „Здесь и сейчас“ в Манеже, в „Гараже“ проходил семинар по танцкритике, программа „Перформанса в ЦИМе“ практически полностью состояла из работ современных хореографов и танцхудожников, в СМИ об искусстве появились тематические колонки и номера. И это явно идет танцу на пользу. Во-первых, потому что размыкает комьюнити и дает возможности для входа новой, менее консервативной, чем в классическом театре, аудитории. Во-вторых, потому что требует от молодых танцхудожников более серьезной концептуальной проработки своей деятельности — а это повышает качество работ. В-третьих, потому что, в отличие от танцевальной критики, критика искусства в России существует, и на довольно высоком уровне, а значит, оттуда можно заимствовать понятия, концепты, подходы», — добавила она.

Вот и на The Village текст об одной из лучших танцпремьер этого года, «Профессионале» Татьяны Гордеевой и Екатерины Бондаренко, появился в разделе «Искусство».

Еще одно событие 2018 года — объявление наступающего 2019-го Годом театра. И хотя резонанса от прошедших Года литературы и Года кино было не то чтобы много, стоит понять, что это все-таки значит. Начать можно с логотипа. Во-первых, эту эмблему, которая задумана как отсылка к античному амфитеатру и цветам российского флага, уже принято сравнивать с кокошником или значком вай-фая. Во-вторых, на создание этой эмблемы и прилагающегося стиля министерство культуры потратило 5 миллионов рублей. Кроме того, был запущен официальный сайт Года театра 2019.culture.ru, на котором пока в большом количестве собраны видеозаписи драматических костюмных спектаклей и лонгриды без ссылок на источники или без указаний авторства. В общем, решите почитать о театре — пользуйтесь лучше порталом «Яндекса» или книжкой Вилисова.

Однако не все настолько плохо. Во-первых, пройдет Театральная олимпиада — с внушительным списком европейских спектаклей-участников и, увы, Яном Фабром в оргкомитете. Во-вторых, состоится Театральный марафон — это мероприятие в залихватском формате эстафеты, которое тем не менее позволит регионам от Владивостока до Калининграда увидеть вживую иногда более, иногда менее хорошие спектакли. Но и не только, как объясняет Ковальская: «Год театра — это немножко постановок и тьма форумов. Форумы — это дешевле, чем спектакли. Но главное, что спектакли — это митинги, на которых художники что-то пропагандируют, а форумы — это места, где можно пропагандировать художникам. Поэтому будут собирать художников и объяснять им правила игры. Но я надеюсь, что сами художники все-таки будут собираться и обсуждать те ценности, которые в действительности могут разделить».

Вилисов между тем не доверяет ни олимпиаде, ни марафону, зато комментирует обещания о росте финансирования театральной сферы: «Единственное хорошее, что стоит ждать от Года театра, это то, что люди, близкие к кормушке (в этой формулировке нет ничего негативного), смогут нормально заработать. Потому что в театре совсем мало денег, и нет ничего плохого, если кто-то заработает. Наш дорогой президент намекнул на оптимизацию театров в наступающем году, и в этом я его активно поддерживаю; я бы вообще закрыл все эти сталинские колхозы, полные паразитов и чудовищного, просто вредного для физического здоровья театра. Не только бы Губернский театр я закрыл и театр „Модерн“, я бы закрыл, разумеется, Театр наций, „Гоголь-центр“, Центр имени Мейерхольда мой любимый тоже, скрепя сердце, закрыл бы. На их месте я бы ничего нового не открывал, а оставил бы здания заброшенными, чтобы петербургский „Театр. На вынос“ мог в них делать свои прекрасные спектакли».

Новый театр в 2019-м, однако, будет придумывать не только Вилисов, который в прошедшем году выпустил несколько независимых спектаклей, но и, в первую очередь, Владимир Мединский. Каким он будет, можно представить, во-первых, по роману «Смута», который в прошлом году был поставлен в Малом театре. «Лучшее, точнее, единственно хорошее, что там есть, — две борзые собаки», — говорит Хитров. А во-вторых, по смене власти, которая осуществилась в «двуглавой чайке» из МХТ имени Чехова и МХАТа имени Горького: «Одна голова — близкая эстетически, это Сергей Женовач, сменивший Табакова. Другая — идеологически, это Эдуард Бояков, которого в начале декабря назначили на место Татьяны Дорониной».

Впрочем, с последней рокировкой, в которой участвовал также Захар Прилепин (теперь — заместитель Боякова), все не так просто. «Как ставили душистые спектакли для домохозяек, так и будут», — предполагает Киселев. «Бояков, который уже после своего и общегосударственного консервативного поворота ставил спектакли по роману Айн Рэнд о художнике, который в гробу видел государство, — лицемер, но не шизофреник. Он будет совмещать постпостмодерн и премодерн, как его кумир из нулевых, композитор Владимир Мартынов», — не соглашается Ковальская.

«Нет секса, нет соло»: один из крупнейших театральных скандалов этого года развернулся вокруг режиссера и хореографа Яна Фабра. 20 перформеров из компании Фабра обвинили его в изнасилованиях, оскорблениях и шантаже. Проблема скорее социальная, существующая в контексте #янебоюсьсказать и #metoo, и отчасти внутрицеховая. Но она ставит и перед зрителями важный вопрос, отчетливо артикулировать который до 2018-го было трудно. Можно ли, собственно, теперь платить за спектакли Фабра — или другого художника, которого подозревают в неэтичных действиях?

«Можно, конечно. Запрещать ничего нельзя. Но я бы не платил и не ходил бы», — говорит Хитров. «Я бы заплатил. Но если бы жил в Бельгии, то не платил бы. Хотя, как мне рассказывали люди оттуда, часть фаброгейта искусственно раздувалась совсем бессмысленными его хейтерами», — говорит Вилисов. «Это вопрос индивидуального выбора, и объединяться нужно только ради защиты жертв, а не чтобы кого-то замочить», — считает Ковальская. «Хочется поддержать мнение, что произведение искусства нельзя рассматривать в отрыве от его производства и что в современном театре не должно быть такого, чтобы судьбы людей калечили ради красивой картинки на сцене», — говорит Козонина. «Хороший спектакль может поставить даже шовинист, мизогин и человеконенавистник. Но открыто обсуждать подобные случаи необходимо», — говорит Зайцев. «Это сложный вопрос. У меня нет на него однозначного ответа», — сказал Киселев. «К каждому случаю нужно подходить индивидуально. Но у нас больше нет безбарьерного входа в них», — говорит Бедерова.

В России на фестивале «Территория» уже после появления письма безо всяких о нем упоминаний показали спектакль Фабра и провели презентацию его книжки, а многие критики и кураторы публично защищали право режиссера на насилие и писали фельетоны о сексуально озабоченных жертвах. А в похожем местном случае предполагаемого избиения журналистки Андреем Могучим и Светланой Щагиной из БДТ театр никак не отреагировал на запросы комментариев от «Афиши».

«Я в БДТ не хожу и не пишу про них ни строчки нейтрального текста, пока от театра не поступит ответ на официальный запрос. Если вы как крысы сходили тихонечко в редакцию канала и все порешали с администрацией губернатора, а потом — как мне передали — „Могучий решил не отвечать на письмо“, чем вы от коллективного Путина с маленькой буквы концептуально отличаетесь? Вообще ничем», — говорит Вилисов. Пока в российских медиа это скорее исключение, чем правило. Это следует иметь в виду, читая рецензии на спектакли уже в 2019-м и ожидая, когда сформируется «коллегиальное», как говорит Бедерова, не навязанное сверху решение.

Фотографии: обложка, 2 — пресс-служба Электротеатра «Станиславский» / Олимпия Орлова, 1 — «Гоголь-центр», 3 — Екатерина Краева / ЦИМ